– Ну и что? – спросил он, возвращая иск. – Зачем вы принесли мне это? Какое я имею отношение к этому делу?
– Сеньор президент, я взял на себя миссию вернуть честным немцам то, что вами было у них конфисковано. Вы же друг Соединенных Штатов, не правда ли? Вы знаете, как мы начинаем помогать несчастной Германии восставать из пепла. В Вашингтоне не поймут вашу жестокость к тем, кто внес свою лепту в развитие нашей страны... Тем более, все немцы согласны оставить вам половину своей собственности... Это два миллиона долларов... И половину недвижимости... Это еще пять миллионов... Причем речь идет не о немедленном акте правительства... Дело можно урегулировать постепенно, к взаимной выгоде...
– Каков ваш интерес в этом предприятии? – спросил Сомоса.
– Десять процентов. Ваше превосходительство, – ответил Гуарази. – Мы получаем с немцев десять процентов, пять отдаем Никарагуа...
– Шесть, – поправил его Роумэн. – Мы отдадим шесть процентов на развитие народного образования Никарагуа... Но если сеньор президент согласится выделить на четыре дня небольшой аэроплан – для моих нужд, – я отблагодарю его в случае, если операция пройдет успешно, миллионом долларов.
– Сеньор Лаки Луччиано, – сказал Пепе, чувствуя, как сгустилась атмосфера в кабинете, – и его братья готовы уделить внимание вашей столице...
– Это твои хорошие друзья, Солано? – спросил Сомоса, скрывая зевоту.
– Да, сеньор президент.
– Ты знал, с чем они придут ко мне?
– Нет, сеньор президент.
– А если бы ты знал про их интерес? Все равно просил бы меня принять их?
– Не знаю, сеньор президент.
Гуарази, оставаясь по-прежнему недвижным, маска, а не лицо, полная флегма, ответил:
– Он бы сделал это, зная все. Ваше превосходительство.
Сомоса удивился:
– А почему это вы за него отвечаете? Я ведь еще не приказал отрезать ему язык...
– Если вы отдадите такой приказ, Ваше превосходительство, то все мои друзья – начиная с брата покойного Аль Капоне малыша Ральфа, который провожал меня сюда, – перестанут быть вашими добрыми знакомыми, – тихо заметил Гуарази. – Мы перекупим людей из вашей охраны, Ваше превосходительство... Я обещаю вам это... Как и этот мистер, – он кивнул на Роумэна, – я работал в американской разведке, когда мы освобождали Сицилию... Так что у меня остались друзья, которые проливали кровь вместе со мной... У меня на глазах фашисты расстреляли отца, трех братьев и бабушку... С тех пор я не боюсь смерти, Ваше превосходительство... Впрочем, если вы предложите мне контракт, который даст мне денег больше, чем я получу от этого, – он кивнул на иск, лежавший на столе, – я расторгну договор, я служу тем, кто больше платит...
– Сколько вы получите, если я помогу некоторым немцам? – Сомоса неотрывно смотрел на Гуарази, словно гипнотизируя его.
– Гроши... Тысяч сто...
– Но если вы дадите нам самолет, – сказал Роумэн, – я получу миллионов двадцать... Точнее – могу получить, работа сопряжена с риском...
– Не хотите поселиться в Манагуа? – Сомоса по-прежнему не отрывал глаз от Гуарази.
– В качестве кого?
– Моего личного друга... Здесь вам не нужны деньги... Дома, особняки на побережье, слуги, женщины, мальчики – все за мой счет.
– Ваше превосходительство, я воспользуюсь вашим предложением, если доживу до пятидесяти, – ответил Гуарази. – Пока мне тридцать восемь. Я в бизнесе. Деньги должны крутиться, иначе они превратятся в бесценные бумажки... Тем не менее я благодарен за предложение...
– Куда должен лететь самолет? – спросил Сомоса.
– Туда, куда следует, – ответил Роумэн.
Сомоса, снова зевнув, повторил:
– Куда должен лететь самолет?
Роумэн достал свои мятые «Лаки страйк» и, не спрашивая разрешения, закурил:
– Вам, подписывавшему письма Гитлеру, в которых вы выражали свой восторг практикой германского нацизма, выгодно дать нам самолет, мистер Сомоса... Если вы не дадите, ваши письма будут опубликованы в лондонской прессе. И вы лишитесь поддержки Вашингтона. Вы же читаете наши газеты, знаете, что у нас началась кампания против тех, кто сотрудничал с Гитлером, – Роумэн нервно сглотнул ком в горле. – Лишившись поддержки Вашингтона, вам не преминут напомнить о Сандино.
– Вашингтон полон респекта к борьбе немецких военных против коммунизма, – ответил Сомоса, хрустнув своими толстыми, наманикюренными пальцами. – Вашингтон знает, кем был Сандино. Да и потом пугать меня – смешная затея, правда, Солано?
– Да, сеньор президент, – ответил тот. – Только они вас не пугают. Они так поступят.
– Вашингтону не нужен президент, который, как оказывается, обожал Гитлера, – повторил Роумэн. – Это помешает Белому дому провести конференцию в Рио-де-Жанейро. Если среди делегатов будет человек, объяснявшийся в любви фюреру, торпедируется идея конференции. Америка борется с коммунизмом чистыми руками, и ее поддерживают в этой борьбе политики с безупречным прошлым.
Гуарази поднялся:
– Ваше превосходительство, мы будем ждать ответа в доме Солано. У нас в запасе два часа времени.
Сомоса кивнул:
– Солано, останься, друг мой. Я хочу выпить с тобой чашку кофе... Вы свободны, сеньоры.
Проводив тяжелым взглядом Роумэна и Гуарази, диктатор долго рассматривал свои маленькие, женственные руки, потом поднялся из-за стола:
– Подожди меня, дорогой Солано... Я должен позвонить... Сколько ложек сахара класть в твою чашку?
Тот чуть привстал с кресла, прижал руки к груди:
– Я не думал, что они придут с этим, сеньор президент! Клянусь честью!
– Ты знаешь их настоящие имена?
– Да... Вито Гуарази, адъютант Лаки Луччиано... И Пол Роумэн... Оба из разведки... Не знаю, как сейчас, но раньше они служили на Донована и Даллеса...
– Мне они нравятся... Люблю крепких ребят, – сказал Сомоса, дружески улыбнулся Солано и вышел из кабинета в соседнюю комнату, где отдыхал, принимал душ и порою отдавал себя в руки массажиста.
Там он снял трубку прямого телефона, соединявшего его с резидентом американского посольства:
– Майкл, вам ничего не говорят имена – Гуарази и Роумэн?
Фрэнку Визнеру.
Весьма срочно!
Совершенно секретно!
Интересующие вас лица находятся в Манагуа и требуют самолет для полета на юг, в Аргентину. Жду указаний.
Резидент
Майкл Грис.
Резиденту ЦРУ на Кубе
Эндрю Лирсу.
Весьма срочно!
