Экспансия — III

Визнер сразу же согласился с тем, что филиалами разведывательного сообщества на Юге должны стать представительства ИТТ: «Нет, я лишен чувства ревности, Аллен; я не против того, что Бэн стрижет купоны, риск следует вознаграждать сторицей, только чуть придержите аппетиты полковника в Европе; пусть Латинская Америка сделается его вотчиной, я не возражаю, думаю, с Рокфеллерами вы договоритесь без моей помощи, они меня не очень-то жалуют...»

...Фрэнк приехал через двадцать минут; в Вашингтоне Даллес снимал скромную трехкомнатную квартирку, чаще жил у себя в Нью-Йорке; тихие комнаты сразу же наполнились шумом, смехом, грохочущими раскатами голоса Визнера, – как все добрые и смелые люди, он был невероятно открыт и шумен.

– Слушайте, Аллен, признайтесь, вы знали, что мне предложат?

– Вам предложили пост заместителя государственного секретаря? – Даллес улыбнулся, радуясь той жизни, которая ворвалась с этим человеком в его тихий, грустный дом. – Отказывайтесь. Вы не умеете подчиняться, и это прекрасно.

– Мне предложили продумать организацию разведывательного управления, которое бы проводило политику активных корректив: то, чего не смогут добиться дипломаты, должен выбить я.

– Поздравляю, Фрэнк. Это великое дело. Не стану отказываться – моя идея. Я предложил ее Трумэну, но вы же знаете эту черепаху: пока-то он посоветуется со всеми своими галантерейщиками, пока разложит пасьянс и выслушает мнение жены... Если бог хочет покарать страну, он награждает ее медлительным и слабым лидером, который живет традициями, боясь необходимых новаций... Как думаете назвать свое детище?

– За этим я к вам и приехал.

– Назовите Управлением по координации политики... Пока что вы будете иметь нескольких хозяев: и государственного секретаря, и министра обороны, да и самого президента – Трумэн обожает секреты, он подарил ребятам, вошедшим в Центральную разведывательную группу, – вы тогда были в Европе, не знаю, рассказывали ли вам, – черные плащи и деревянные кинжалы: «Отныне вы мои рыцари плаща и кинжала...» Смешно, конечно, но мы вырвали у него то, чего никогда бы не дал Рузвельт: отныне разведка в этой стране пользуется влиянием большим, чем в любом другом государстве планеты... Название, которое я вам предлагаю, ставит вас над всеми. Вы не кто-нибудь, а координатор политики, сводите воедино концепции военных и дипломатов, выгоднейшая позиция, можно только мечтать.

– Слушайте, это гениальная идея, Аллен! Думаете, разрешат?

– Наверняка будут ставить палки в колеса, – убежденно ответил Даллес. – А что новое рождалось без боя? Человечество продирается к добру и прогрессу сквозь тернии, Фрэнк. Такова уж судьба несчастных землян... Если нам удалось вытеснить русских из Чили и Бразилии без крови, то теперь настало время трагического действа... Судя по всему, мы его начнем в Боливии и Коста-Рике – одновременно. Нужна кровь, Фрэнк. Я говорю ужасные слова, я понимаю, что это входит в противоречие с нашей моралью, но, если мы решили спасти свободу, мы не имеем права на удобную ложь: пришло время называть вещи своими именами. Удар в Чили и Бразилии – это только начало, Фрэнк. Это политическое бескровие, в то время как человечество заносит в анналы лишь трагедии и горе, болевые точки исторической памяти... Мне бы хотелось, чтобы вы – пока ваш проект будет прокручиваться – в течение недели разработали наметку нескольких драм в Боливии. Никто, кроме вас, мудрого флибустьера и романтика, не сможет этого сделать...

– Есть конкретные предложения?

– В определенной мере... Часть материалов я уже для вас приготовил, а часть придется собрать вам... Меня, например, интересует, как Роберт Макайр комплектует разведывательное управление, основные тенденции...

– Не проблема, это я выясню завтра же. Что еще?

Даллес грустно улыбнулся:

– А ничего... Просто я очень рад, что такой чистый романтик и флибустьер занялся делом, которое принесет много пользы этой стране...

– Макайр – ваша креатура?

– Чепуха, – Даллес пыхнул трубкой. – Он креатура Гувера, но уж никак не моя.

Визнер понял, что получил свободу рук, – ему было известно, что раньше Даллес поддерживал Макайра; значит, что-то произошло, пахнет комбинацией, нет ничего прекраснее комбинации, это посильнее наркотика.

Через три дня Визнер сообщил Даллесу, что Макайр работает на износ, день и ночь проводит в доме; переместил либерала из «Лиги плюща» Рэйнолдса в Люксембург: слишком «радикален, пусть пересидит крутые времена подальше от Комиссии по расследованию, место тихое, но интересное, рядом Париж, может катать туда на отдых»; засунул в архивное управление Айвэна Полычко, натурализовавшегося украинца, мать и вовсе русская, а тот сидел на самых узловых проблемах, в ОСС пришел вместе с Донованом, ас.

Визнер говорил об этом, как всегда, весело и шумно, прекрасно понимая, что доставляет боль Даллесу, – речь шла о его людях, которые работали под ним не один год; тем не менее Аллен, пыхнув трубкой, ответил, что, видимо, Макайр руководствуется здравыми соображениями, не может же он просто так, за ради живешь, задвигать в угол талантливых людей: «Не будьте к нему строги, Фрэнк...»

– Не буду, – пообещал Визнер, – как скажете, большой босс с трубкой мира! Кстати, он предложил Марку Липшицу отправиться на Ямайку, пришло сообщение, что дедушка и бабушка Липшица дома говорят по-русски, только в синагоге говорят на исковерканном идиш...

Липшиц был посажен Даллесом на планирование долгосрочных комбинаций, узловой пост; тем не менее Аллен снова усмехнулся:

– Это уж по вашей линии, Фрэнк, боритесь за единокровца, сам бог велел!

– А вы-то к нему как относитесь?

Даллес задумчиво переспросил:

– Как я отношусь к нему? Черт его знает... Особой симпатии я к нему не испытываю, но вам без него будет трудно, ума палата, поразительная информированность, терять таких людей неразумно.

После разговора с Визнером, походив по квартире, Даллес надел скромный пиджак – на плечиках штопка, – вышел на улицу, купил билет на сабвэй и долго катался под огромным городом, угадывая, какой район проезжает вагон, по тому, кто стоял на перроне; легко определил Гарлем; еще проще дело с улицами, где жили китайцы; наслаждаясь, слушал их быстрый говор; пуэрториканцы отчего-то были всюду: откуда такая страсть кататься в метро?! Видимо, не могут найти работу, бедненькие... Все же это глупо – не брать человека на завод или в мастерскую только потому, что он похож на Монтигомо Ястребиный Коготь; расизм – государственный предрассудок отсталых наций... Страшно: после того, как Гитлер уничтожил шизофреников, нация – как утверждает профессор Климс – поглупела... Видимо, психически больные люди угодны цивилизации; вполне допустимо, что мы кажемся им больными, они ведь живут в своем мире, возможно, он прекрасен и красочен, интереснее нашего. Пусть шизофрениками будут художники и музыканты; другое дело, когда больные люди становятся организаторами науки, политики и производства, особенно если у них сдвиг на национальной почве, фатальная ненависть к какому-то народу, – сколько Карданов, Кювье и Ньютонов может быть среди этих несчастных пуэрториканцев?!

Он понял, что, думая об этом, исследовал поведение Макайра; как он посмел расправиться с моими людьми? Ты сам толкал его к независимости, ответил он себе. Ты сам звал его к спору. Все верно, так было, но он знает мое отношение к Рэйнолдсу и Полычко с Липшицем. Он осведомлен, что я верил им и поручал самые сложные узлы операций... Почему он так повел себя?

...Даллес вышел в китайском квартале, вкусно поужинал в маленьком ресторанчике, засиделся там допоздна, наслаждаясь прекрасной музыкой; в метро ехать не решился, опасное время; вызвал такси.

Уснул со снотворным; наутро связался с Визнером, договорился о встрече и ознакомил его с досье на Макайра, – тот притащил с собой в Штаты нацистского шпиона «Раньше об этом знали он и я, а теперь