«Но нет ничего благороднее той смерти, на которую обрекла себя жена приближенного Августа, Фульвия», — пишет Монтень в своих «Опытах». Когда до Августа дошло известие, что Фульвий проговорился о важной тайне, которую он ему доверил, и когда Фульвий однажды утром пришел к нему, Август встретил его весьма неласково. Фульвий вернулся домой в отчаянии и рассказал жене, в какую беду он попал, добавив, что решил покончить с собой. «Ты поступишь совершенно правильно, — ответила она ему смело, — ведь ты много раз убеждался в моей болтливости и все же не таился от меня. Позволь только мне покончить с собой первой». И без лишних слов она пронзила себя мечом.
Некто Вибий Вирий, потеряв надежду на спасение своего родного города, осажденного римлянами, и не рассчитывая на милость с их стороны, на последнем собрании городского сената, изложив все свои доводы и соображения на этот счет, заключил свою речь выводом, что в данном случае лучше всего им будет покончить с собою своими собственными руками и так спастись от ожидавшей их участи. «Враги проникнутся к нам уважением, — сказал он, — Ганнибал узнает, каких преданных сторонников он бросил на произвол судьбы». После этого он пригласил всех, согласных с его мнением, на пиршество, уже приготовленное в его доме, с тем, что, когда они насытятся яствами и напитками, они все также хлебнут из той чаши, которую ему поднесут. «В ней будет напиток, — заявил он, — который избавит наше тело от мук, душу от позора, а глаза и уши от всех тех мерзостей, которые разъяренные победители творят с побежденными». Многие одобрили это решение, и двадцать семь сенаторов пошли за Вибием в дом и закончили пир условленным смертельным угощением. Посетовав вместе над горькой участью родного города, они обнялись, после чего некоторые из них разошлись по домам, другие же остались у Вибия, чтобы быть похороненными вместе с ним в приготовленном перед его домом костре.
И Платон в своих «Законах» оправдывал самоубийство «по причине какой-либо неизбежной случайности или из-за невыносимого стыда». Среди древних философов даже возникали споры, какие причины достаточно вески, чтобы заставить человека принять решение лишить себя жизни. Они считали это «разумным выходом», ибо хотя, как они говорили, иногда приходится умирать из-за незначительных причин, так как те, что привязывают нас к жизни, недостаточно вески, все же в этом должна быть какая-то мера. Если эта мера соблюдена, самоубийство будет гармоничным и даже прекрасным, если нет — то «безрассудным и взбалмошным порывом».
Плиний утверждал, что есть лишь три болезни, из-за которых можно лишить себя жизни; из них самая мучительная — это камни в мочевом пузыре, препятствующие мочеиспусканию. Сенека же считал наихудшими болезнями те, которые надолго повреждают умственные способности.
При этом очевидно, что то, что считалось гармоничным в древности, в настоящее время совершенно не может рассматриваться подобным образом, так как те же камни в мочевом пузыре легко поддаются терапевтическому и хирургическому лечению и нет никакой необходимости лишать себя из-за этого жизни. И сегодня самоубийство по этой причине вряд ли кто-то расценил бы как соразмерное.
Монтень же, например, восхищается достоинствами совместного самоубийства мужа и жены, описание которых ему встретилось в письмах Плиния Младшего. У последнего был сосед в Италии, который невероятно страдал от гнойных язв, покрывавших его половые органы. Его жена, видя непрестанные и мучительные страдания своего мужа, попросила, чтобы тот дал ей осмотреть себя, заявив, что никто откровеннее не скажет ему, есть ли надежда на выздоровление. Получив согласие мужа и внимательно осмотрев его, она нашла, что надежды на выздоровление практически нет и что ему предстоит еще долго влачить мучительное существование. Во избежание этого она посоветовала ему вернейшее и лучшее средство — покончить с собой. Но, видя, что у него не хватает духу для такого решительного поступка, она прибавила: «Не думай, друг мой, что твои страдания терзают меня меньше, чем тебя; чтобы избавиться от них, я хочу испытать на себе то же самое лекарство, которое я тебе предлагаю. Я хочу быть вместе с тобой при твоем выздоровлении, так же как была вместе с тобой в течение всей твоей болезни. Отрешись от страха смерти и думай о том, каким благом будет для нас этот переход, который избавит нас от нестерпимых страданий: мы уйдем вместе, счастливые, из этой жизни». Сказав это и подбодрив своего нерешительного мужа, она решила, что они выбросятся в море из окна своего дома, расположенного у самого берега. И желая, чтобы ее муж до последней минуты был окружен той преданной и страстной любовью, которую она дарила ему в течение всей жизни, она захотела, чтобы он умер в ее объятиях. Однако, боясь, чтобы руки его при падении и от страха не ослабели и не разомкнулись, она плотно привязала себя к нему и рассталась с жизнью ради того, чтобы положить конец страданиям мужа.
И Плиний и Монтень особенно отмечают, что это была женщина совсем простого звания, и удивляются, что и среди простых людей нередко можно встретить проявления необыкновенного благородства. Здесь же хочется привести еще один пример героического поведения женщины — жены консула Цецины Пета, Аррии, чье самоубийство вошло в историю наравне с самоубийствами Клеопатры, Сафо и Лукреции. Аррия, когда ее муж, Цецина Пет, был захвачен солдатами императора Клавдия после гибели Скрибониана, стала умолять тех, которые увозили его в Рим, позволить ей ехать вместе с ним. Она была согласна исполнять все обязанности рабов: убирать его комнату, стряпать и все остальное. Но ей было отказано. Тогда она на рыбачьем суденышке следует за мужем до самой Иллирии. Уже в Риме, в присутствии императора Клавдия, Юния, вдова Скрибониана, приблизилась к ней с выражением дружеского участия ввиду общности их судеб, но Аррия резко отстранила ее от себя со словами: «И ты хочешь, чтобы я говорила с тобой или стала тебя слушать? У тебя на груди убили Скрибониана, а ты все еще живешь?» После этих слов и других признаков родные заключили, что Аррия готовит самоубийство и стремится разделить судьбу своего мужа. В ответ на вопрос своего зятя Тразея, захотела ли бы Аррия, чтобы в подобной ситуации ее дочь и его жена покончила с собой, Аррия восклицала: «Что ты сказал? Захотела бы я? Да, да, безусловно захотела бы, если бы она прожила с тобой такую же долгую жизнь и в таком же согласии, как я со своим мужем». Близким, которые ее охраняли, она сказала: «Это ни к чему: вы добьетесь лишь того, что я умру более мучительной смертью, но добиться, чтобы я не умерла, вы не сможете». С этими словами она вскочила со стула, на котором сидела, и со всего размаху ударилась головой о противоположную стену. Когда после долгого обморока ее, тяжело раненную, с величайшим трудом привели в чувство, она сказала: «Я говорила вам, что если вы лишите меня возможности легко уйти из жизни, я выберу любой другой путь, каким бы трудным он ни оказался». Смерть этой благородной, по описаниям Монтеня, женщины была такова. У ее мужа Пета не хватало мужества самому лишить себя жизни, как того требовал приговор, вынесенный ему жестоким императором. Однажды Аррия, убеждая своего мужа покончить с собой, сначала обратилась к нему с разными увещеваниями, затем выхватила кинжал, который носил при себе ее муж, и, держа его обнаженным в руке, в заключение своих уговоров промолвила: «Сделай, Пет, вот так». В тот же миг она нанесла себе смертельный удар в живот и, выдернув кинжал из раны, подала его мужу, закончив свою жизнь следующими благороднейшими словами: «Пет, не больно».
Когда благородная Аррия подала своему Пету кинжал, который только что пронзил ее тело, она сказала: «У меня не болит, поверь мне, рана, которую я нанесла себе, но я страдаю от той, Пет, которую ты нанесешь себе».
Так передал ее речь Плиний, и она производит глубокое впечатление. Совершив этот высокий и смелый подвиг единственно ради блага своего мужа, она до последней минуты заботилась о нем. Пет, после этого, не раздумывая, убил себя тем же кинжалом; очевидно, он устыдился того, что ему понадобился такой урок.
Мы уже говорили, что в некоторых странах государственная власть пыталась установить, в каких случаях самоубийство правомерно и допустимо добровольное лишение себя жизни, то есть пыталась найти тот критерий, когда самоубийство будет гармоничным завершением жизни. Одно время в Марселе хранился запас цикуты, заготовляемой за государственный счет и доступной всем, кто захотел бы укоротить свой век, но при условии, что причины самоубийства должны быть одобрены советом шестисот, то есть сенатом. Наложить на себя руки можно было только с разрешения магистрата и в узаконенных случаях.
Подобный пример приводит Секст Помпеи, который во время путешествия присутствовал при самоубийстве одной всеми уважаемой женщины. Эта женщина прожила девяносто лет в полном благополучии, и телесном и духовном, и боязнь, что дальнейшая жизнь может привести к тому, что фортуна отвернет от нее свой благой лик, заставила ее обратиться к своим согражданам с просьбой разрешить ей покончить с собой. Сограждане выслушали изложенные ею причины своего намерения и единодушно его одобрили. После этого она дала наставления своим близким, призвала их к миру и согласию, разделила
