организовал их в Ялте. Весь день в городе проходили конференции, встречи с читателями, интервью — благодаря феноменальной семеновской энергии маленький городок превращался в кипучую столицу детективного жанра. Вечером наработавшиеся писатели расслаблялись в каком-нибудь ресторане.
Я очень хорошо помню их всех: веселый голубоглазый добряк, отец пятерых детей, Арне Блом — шведская знаменитость в очках с толстенными стеклами, аргентинский писатель бородач Мигель Бонассо, француз Роже Мартан, известные американские детективщики Дональд Вестлейк и Роджер Саймон, поляк Рышард Капуцинский, испанец Андреу Мартин, уругвайский писатель Даниэль Чаваррия, очаровательная японская детективщица Масака Тагава — всегда с макияжем, длиннющими ресницами и массой позвякивавших на запястьях браслетах, и, конечно, старый папин приятель, автор сериала «Четыре танкиста и собака» чех Иржи Прохаска.
В тот вечер все писатели собрались на ужин в отеле «Ореанда». Папа и один болгарский писатель были особенно веселы. Неожиданно отец, гораздый на озорные выходки, решил показать красоту своих мышц (бицепсы у него действительно были будь здоров) и, сняв майку, встал в позу чемпиона по культуризму из Люберец. Болгарский коллега вскочил со своего места с притворно-грозным криком: «Юлиан, этим ты меня не напугаешь!» — и, выйдя на круг, тоже сорвал рубашку. Не умевший сдаваться папа снял, под хохот и аплодисменты самых знаменитых детективщиков мира, ботинки и брюки, оставшись в одних трусах. Болгарин, театрально испепеляя папу глазами, проделал то же самое. Некоторое время они вставали друг перед другом в позы качков, изо всех сил напрягая мышцы. Папа — крепкий, с широченной спиной, и длинный, худой болгарский писатель без намека на мускулатуру. Это было зрелище. Потом «борцов» одели, писатели, похохатывая, разбрелись по номерам, а я повезла папу в Мухалатку. Всю дорогу он по-богатырски храпел. А я первый раз села за руль одна. Дорога на дачу крута, извилиста, темень — хоть глаз выколи. И каким-то чудом, каждый раз, когда мне нужна была помощь, папа, за секунду до этого безмятежно спавший, приоткрывал левый глаз и уверенно говорил: «Притормози!», или «Газуй!», или «Поворачивай бесстрашно, Кузьма, вывернешь!» — и снова засыпал. А с двух сторон узенькой дороги был обрыв — и днем водители туда улетали, но рядом с отцом я никогда ничего не боялась…
Папа настолько любил Ялту, что не только проводил там съезды писателей, но и организовал фестиваль под девизом «Детектив. Музыка. Кино».
Вспоминает журналистка Татьяна Барская.
Папа мечтал превратить Ялту в город европейского уровня — привлечь серьезных инвесторов и открыть отели — не пятизвездочные, а доступные для всех, построить трассу Париж—Москва—Ялта, новый большой аэропорт в Симферополе — чтобы принимать туристов. К сожалению, он не успел этого сделать, и Крым на долгие годы остался в заброшенном состоянии и неимоверной нищете. После развала Союза киевские власти им принципиально не занимались, — средней руки дельцы предпочитали ездить на отдых в Турцию и Италию, украинских президентов и премьеров вполне устраивали госдачи, а на развитие туристического бизнеса и инфраструктур плевали — это дело будущего, а им, хорошо усвоившим уроки московских коллег, было не до него — урвать бы свое побыстрее…
Я САМ СЕБЕ ДАВНО НЕ МИЛ
Вспоминает писатель Иржи Прохаска.
…Незадолго до начала съезда МАДПР в Праге, в феврале 1989 года, который созывался по инициативе Иржи Прохаски, чешские власти посадили Вацлава Гавела. Отец сразу поехал в Прагу ходатайствовать за него в ЦК КПЧ у Рудольфа Гегенберга и министра внутренних дел Кинцла. Те ему гарантировали, что Гавела выпустят еще до начала съезда писателей. Но… обманули. Американская делегация отказалась приехать, отправила письмо протеста. Отец, как президент ассоциации, оказался в сложнейшем положении. Молчать он, как честный человек, не мог, но и резко выступить не мог. Сам-то он по большому счету ничего не боялся, но тут испугался за свои детища — газету и журнал, — слишком долго мечтал о них. Слишком много сил отдал, чтобы пробить через чудовищную бюрократическую машину. Слишком много интересного и важного надеялся там напечатать для российских читателей. Потому что знал — не то еще время, не простят ему этого: выступит резко — назавтра закроют газету и журнал, и никакие связи не помогут. Да и своего верного друга Прохаску подставлять не хотел. Подними он большой шум, Иржи бы просто-напросто посадили. Поэтому отец и составил «умеренную» петицию, прося президента ЧССР воспользоваться своим правом в духе хельсинкских и венских договоренностей и Вацлава Гавела выпустить. Но даже столь умеренную резолюцию чешские власти опубликовать отказались. Весь ход заседания бойкотировался официальными органами и печатью. Большинство писателей отца поняли, кто-то не захотел. Один истеричный французский писатель, автор «черных» романов Церраль, в знак протеста вышел из ассоциации, опубликовал в Париже возмущенную статью.
А что отец? Он по-прежнему писал, редактировал, печатал запрещенные вещи, первым говоря правду, только вот пить и курить стал еще больше. Делал это с какой-то мстительной радостью самоубийцы, — и затылок у него, хронического гипертоника, болел все чаще мучительной, тупой болью.
