театра, то, боюсь, вам надо будет и вовсе от него отказаться.
Каспар сел к столу, поужинал и долго молчал.
– Жаль, – проговорил он наконец, – через неделю дают «Дона Карлоса» Шиллера. Говорят, это прекрасная пьеса, и мне хотелось бы ее увидеть.
– Кто говорит, что это прекрасная пьеса? – спросил Квант со снисходительно насмешливой миной знатока.
– Я встретил в театре фрау фон Имхоф и фрау фон Каннавурф, – пояснил Каспар, – и они обе это сказали.
Учительша подняла голову.
– Фрау фон Каннавурф? Это еще кто такая?
– Подруга фрау фон Имхоф, – ответил Каспар.
Квант до глубокой ночи обсуждал с женой, как приспособиться к новому положению вещей, установленному графом. Было договорено, что теперь обед Каспара будет стоить десять крейцеров, а ужин восемь.
– Если дело обстоит так, как говорит лейтенант полиции, нам все равно придется за него доплачивать, – сказала учительша.
– Мы не должны забывать, что умеренность Хаузера в еде и питье поистине необыкновенна, – возразил Квант, честность его восставала против несправедливого ущемления.
– Ну и что? – твердила свое жена. – Так или иначе, я должна иметь на кухне достаточно припасов, чтобы накормить голодного. А это ведь даром не дается.
На следующий день Хикель принес деньги. Он и Квант как раз вошли в сени, когда Каспар, уже одетый, спустился из своей комнаты. На вопрос учителя, куда он направляется, Каспар отвечал, что идет к часовщику: его часы испортились и их надо отдать в починку. Квант предложил посмотреть, что с часами, Каспар протянул их ему, учитель поднес часы к уху, постучал по корпусу, попробовал, можно ли их завести, и объявил:
– Часы в полном порядке.
Каспар покраснел, сказал, что хотел просить выгравировать на крышке его имя, но он должен был быть большим лицемером, чтобы эти слова не прозвучали пустой отговоркой. Квант и Хикель переглянулись.
– Если у вас есть хоть капля чести, вы сейчас же откровенно признаетесь, куда вы собрались, – сурово произнес Квант.
Каспар подумал и нерешительно ответил, что хотел пойти в оранжерею.
– В оранжерею? Зачем? С какой целью?
– Посмотреть на цветы. Весной там всегда такие красивые цветы.
Хикель многозначительно кашлянул. Он пристально взглянул на Каспара и иронически заметил:
– Поэт. «Я вздыхал среди цветов». – Потом сделал строгое лицо и вкратце объяснил, что уговорил президента отменить необдуманно данное Каспару разрешение на свободные прогулки по городу. Отныне ежедневно в пять часов будет приходить один из его подчиненных, под чьим присмотром Каспар сможет делать все, что вздумается. Каспар молча глядел на улицу, залитую весенним солнцем.
– Выходит… – прошептал он, но запнулся и смиренно потупил взгляд.
– Что выходит? – спросил учитель. – Говори! Кто лукавит, того черт задавит.
Каспар испытующе поглядел на учителя.
– Выходит, – закончил он фразу, – у президента прав тот, кто последним у него побывал. – Заметив, какое действие произвели его слова, Каспар горько о них пожалел. Учитель в ужасе закачал головой. Хикель вытянул губы и тихонько свистнул. Затем достал свою записную книжку, заткнутую между двух пуговиц его сюртука, и что-то записал. Каспар робко следил за ним. Лицо его пылало.
– Разумеется, господину статскому советнику будет доложено об этом неприличном высказывании, – заявил Хикель официальным тоном.
Когда лейтенант полиции ушел, Каспар попросил учителя, в виде исключения, отпустить его сегодня, очень уж погода хорошая.
– Увы, – возразил Квант, – но я должен следовать инструкции.
Посланный Хикелем парень явился только в половине шестого. Каспар вместе с ним отправился в дворцовый сад, но, когда они пришли туда, теплица была уже закрыта. Шильдкнехт предложил прогуляться вдоль ручья; Каспар покачал головой. Он подошел к одному из открытых окон теплицы и заглянул внутрь.
– Вы ищете кого-нибудь? – спросил Шильдкнехт.
– Да, одна женщина назначила мне здесь встречу, – ответил Каспар. – Ну, не беда, пойдемте домой.
Они повернули назад; когда они добрались до дворцовой площади, Каспар увидел фрау фон Каннавурф. Она рассыпала хлебные крошки целой стае воробьев. Каспар остановился в отдалении. Он смотрел на птиц и совсем забыл поздороваться. Кормление вскоре окончилось; фрау фон Каннавурф снова надела шляпу, которая до сих пор висела у нее на руке, и сказала, что полтора часа прождала его в оранжерее.
– Я ведь несвободный человек и не всегда могу выполнить то, что обещал, – ответил Каспар.
Они спустились вниз по улице, потом свернули налево и пошли вдоль пригородных садов. Шильдкнехт вышагивал позади; маленький, краснощекий, одетый в зеленую форму, он выглядел очень комично. Самым высоким из троих оказался Каспар, ибо фрау фон Каннавурф тоже была миниатюрна, как девочка.
– Собственно, я приехала в этот город из-за вас, Хаузер, – сказала молодая женщина после того, как они довольно долго молча шли рядом. В ее слегка напевном голосе слышался иностранный акцент, а говоря, она то и дело моргала, как человек, у которого устали глаза.
– Да, и что же вам от меня угодно? – спросил Каспар, скорее беспомощно, нежели резко. – Вы уже вчера в театре сказали, что приехали сюда из-за меня.
– Это для вас не ново, думаете вы. Но я ничего от вас не хочу. Напротив. На ходу трудно говорить об этом. Давайте сядем, там наверху в траве.
Они поднялись по склону заросшей орешником горы и присели на траве перед изгородью. Им было видно солнце, уходящее за лесистые вершины Швабских гор. Каспар смотрел на него с благоговением. Фрау фон Каннавурф облокотилась о землю и устремила взор в фиолетовую даль.
Шильдкнехт, поняв, что его присутствие нежелательно, уселся поодаль на поваленном дереве.
– В Швейцарии у меня есть маленькое имение, – начала фрау фон Каннавурф, – я купила его два года назад, чтобы иметь убежище и приют в свободной стране. Я предлагаю вам поехать туда со мной. Вы там сможете жить, как вам заблагорассудится, ничто не будет вас обременять, никакая опасность не будет грозить вам. Я сама не стану мешать, я не могу сидеть на одном месте, меня постоянно куда-то тянет… Дом в долине стоит совсем обособленно, между высоких гор, на берегу озера. Нельзя представить себе ничего великолепнее вечных снегов на вершинах, которые видно, когда сидишь там в саду под яблонями. Потребуется слишком много времени и сил, чтобы я могла гласно увезти вас, а посему я предпочитаю, чтобы вы бежали со мною. Вам надо только сказать «да», у меня уже все подготовлено.
Она повернулась к Каспару, и он, оторвав свой очарованный взгляд от красного солнечного шара, посмотрел на нее. Надо было быть истуканом, чтобы остаться равнодушным к этому прекрасному лицу, и с его губ, сами собой, словно он ее не слышал, сорвались слова:
– Вы очень красивы!
Фрау фон Каннавурф зарделась. Ей не удалось за язвительной усмешкой скрыть болезненное чувство. Рот ее, в котором было что-то ребяческое и милое, то и дело подергивался, когда она молчала. Ее удивленный взгляд смутил Каспара, и он снова стал смотреть на солнце.
– Вы мне не отвечаете? – спросила фрау фон Каннавурф тихо и разочарованно.
Каспар покачал головой.
– То, что вы хотите от меня, сделать невозможно, – сказал он.
– Невозможно? Почему?
Фрау фон Каннавурф стремительно встала.
