— Всё не так. Этот Анри, хоть и друг мне по прежней жизни, но в этой будет однозначно моим убийцей.
— Почему? Неужели ничего нельзя придумать? — Саша с надеждой смотрел на Ивана. — Его можно чем-то напугать? Или разжалобить, в конце концов? Что-то в нём есть же человеческое?!
— Понимаете, пару лет назад его ещё можно было склонить к великодушию, но сейчас это почти невозможно. Горе ослепило его и сделало сердце твёрдым как камень…
— Какое горе?
— Был у него верный маленький друг, который некогда спас его от смерти. Но случилось так, что этот друг погиб от клинка подлого убийцы. Анри не смог защитить его…
И Иван рассказал историю гибели Мигеля.
— Всё это очень печально, — сказала Аня. — Но неужели он до сих пор живёт только местью?
— Представь себе, да. Пока он не найдёт убийцу и не отомстит — не будет ему покоя.
Аня взглянула на него с отчаянием.
— Когда сердце горит местью, там уже нет места для любви и великодушия. Но что же делать нам? Смиренно ждать своей участи? Шансы выжить у нас пятьдесят на пятьдесят, как в русской рулетке.
— В русской рулетке гораздо больше шансов выжить, — мрачно уточнил Саша. — В револьвере всего одна пуля на шесть ячеек барабана. Больше восьмидесяти процентов за то, что услышишь не выстрел, а сухой щелчок у виска.
— О Боже! О чём мы говорим?! — воскликнула Аня. — Это какое-то безумие!
— Это действительно безумие, — сухо и как-то совсем обречённо согласился Оболенский. — Могу сообщить вам дополнительную информацию. Шанс выжить у нас не пятьдесят процентов, а ноль.
— Что?! — в один голос выкрикнули Саша и Аня. — Почему ноль?!
Оболенский встал и подошёл к выходу. Два стража тут же угрожающе подняли мечи. Он вернулся к ребятам.
— Темно уже. Сколько часов мы на ногах?
Друзья молча сверлили его взглядом.
— Думаю, больше суток. А спать совсем не хочется, — сам себе ответил Иван. — А чего спать-то? У нас впереди вечность, и совсем скоро. Успеем выспаться, надоест ещё.
Он как-то зловеще ухмыльнулся.
У Ани подступил комок к горлу. Руки вспотели и затряслись мелкой дрожью.
— Ты что такое говоришь?
Голос её сорвался, последнее слово она произнесла почти шёпотом. Саша встал, подошёл к другу и, глядя ему прямо в глаза, отчётливо сказал:
— Оболенский, выкладывай всё начистоту. Почему у нас шансы равны нулю?
Иван тяжело вздохнул.
— В общем, так. Анри — правая рука Роже Мирепуа, который беспощаден к своим врагам и того же требует от своих воинов. Я вам рассказывал о нём. Так вот, у них с Анри есть излюбленная шутка. Только шуткой её можно назвать с большой натяжкой. Обречённому на смерть они будто бы дают шанс на спасение.
— Будто бы? — зацепилась за слово Аня.
— Именно так. Две половинки бумаги, на одной из которой написано «жизнь», а на другой — «смерть» — это всё липа.
— Что значит «липа»? — не понял Саша. — Мы сами видели, как он положил их в кувшин и запечатал.
— Подумаешь — запечатал. Он вскроет кувшин и заменит бумагу, где написано «жизнь», на такую же, только со словом «смерть». И снова запечатает. Вот и весь фокус.
— Этого не может быть! — в сердцах выкрикнула Аня.
— Ты уверен? — сухо спросил Саша.
— Абсолютно. Они с Роже Мирепуа часто такое проделывали с пленными. Вроде, давали надежду, а потом наблюдали, как несчастный дрожащей рукой тянет из кувшина бумагу, моля Господа о спасении. Когда он вынимал «смертный приговор», то Анри и Мирепуа удовлетворённо кивали и ещё в назидание не забывали сказать свою любимую фразу, что камень всегда падает на голову грешника.
Аня во все глаза смотрела на Ивана. Она не верила своим ушам. Как это низко, так обманывать людей!
— Значит, в кувшине теперь лежат две бумажки с надписью «смерть», и у нас нет никаких шансов, — заключил Саша.
— Шансов нет.
— Но, может быть, с нами он не будет это проделывать? — с надеждой в голосе спросила Аня.
— А почему для нас он должен сделать исключение? Он постоянен в своих решениях.
Аня закрыла лицо руками и горько расплакалась. Рыдания становились всё сильнее, она не могла остановиться. Ребята не знали, как утешить её. Да и что они могли сказать? Дать надежду? Это было бы просто глупо.
Горечь и злость сменились разом навалившейся усталостью, бессилием перед происходящим. Аня безучастно уселась в угол и, обхватив колени руками, застыла, как каменное изваяние. Глаза её не выражали ничего. В них была пустота.
Саша, как заведённый, ходил из угла в угол, беспрестанно повторяя одну и ту же фразу:
— Должен же быть выход.
Иван стоял вблизи от выхода из пещеры и смотрел вдаль. Там, в сумраке ночи, проглядывали силуэты гор. Они уже не казались воздушными и прекрасными. Тёмные и угрюмые, они выглядели как каменные стражи, охраняющие чужой враждебный мир. Мир, где человеческая жизнь стоила так мало, что любой мог походя отнять её.
У Оболенского с языка слетели пушкинские строки. Почему именно эти, он не понимал, просто пришли на ум, навеянные тоской.
Вдруг Сашин возглас оборвал его на полуслове:
— Я нашёл!
Иван резко повернулся к Ветрову.
— Что нашёл?
Саша подошёл к Ане и стал трясти её за плечи.
— Аня! Аня! Очнись! Я нашёл способ спасти нас!
Она устало посмотрела на Ветрова. В её глазах не было надежды, одна лишь безмерная тоска. Саша подхватил ей за талию и поднял на ноги.
— Ты слышишь меня, Анюта! Мы спасёмся. Я знаю, что надо делать.
— Разве есть выход? — бесцветным голосом спросила она.
— Есть!
— И это может получиться?
— Сто процентов, — твёрдо заявил Саша.
— Будем драться? — В голосе Оболенского слышалась отчаянная решимость.
