адмирала Северова. На гранитной плите с высеченными датами рождения и смерти именем лежал простой морской якорь с обрывком цепи.
Это Мария выполнила посмертное завещание отца, разыскала якорь с поставленного на слом старого корабля, которым когда-то командовал Иван Петрович. Якорь этот бросал Северов во многих портах и бухтах мира.
Лигов вспомнил, как мечтала Мария побывать вместе с ним у этой могилы. Капитан встал на колено, на его опущенную обнаженную голову падал холодный дождь. Долго он стоял неподвижно. Потом собрал темно-бронзовые листья с гранитной плиты и медленно побрел назад, к дожидавшейся его пролетке.
…Через неделю, утром, когда Петербург зябко кутался в морозной серовато-синей дымке и тускло светился купол Исаакиевского собора, Лигов вошел в особняк морского департамента. В приемной министра его приветливо встретил секретарь, уже хорошо с ним познакомившийся и как будто внутренне сочувствующий китобою.
— Его превосходительство ознакомились с вашими бумагами. — Секретарь, затянутый в мундир, худощавый немолодой человек, с редкими волосами и желтым, точно у больного малярией, лицом, сообщил об этом почти торжественно. — И дай бог мне не ошибиться, они, — тут секретарь покосился на большую, резного дуба, дверь, — кажется, сегодня вас примут.
Секретарь и Лигов были одни в приемной, уставленной темной мебелью, с портретами императора и императрицы.
Где-то в глубине, за дверью, слабо звякнул колокольчик. Секретарь шепнул:
— Сейчас о вас доложу, господин Лигов.
Секретарь скрылся за дверью. Олег Николаевич нервно одернул на себе мундир, проверил ладонью, гладко ли выбрит. Итак, сейчас, он все коротко доложит, министры ведь не любят, когда им много и подробно докладывают, расскажет о злодействах иностранных браконьеров, о их преступлениях и будет настаивать, чтобы военным кораблям было приказано охранять русских китобоев…
От волнения у Олега Николаевича сильнее забилось сердце, и он почувствовал боль. Она появилась вскоре после похорон Марии и теперь все чаще и чаще о себе напоминала. Чтобы успокоиться, Лигов прошелся по приемной. Толстый ковер скрадывал шум его шагов, пружинил, и на мгновение к Лигову пришло ощущение, что он стоит на мостике своего судна.
Из-за двери выскользнул секретарь и бесшумно ее прикрыл. Лицо его было растерянным. Он виновато посмотрел на капитана, все еще не решаясь ему что-то сказать. Олег Николаевич понял, что и этот его приход бесполезен. И его охватила такая безнадежность, что он как-то разом осунулся.
— Его превосходительство не могут вас принять, — проговорил секретарь, пряча от Лигова глаза. — Вашим вопросом занимается господин Мораев. Пожалуйте к нему.
— Господин Мораев? — переспросил Лигов.
— Да, да, так точно! — подтвердил секретарь и добавил: — Разрешите, я вам покажу его кабинет.
Лигов был расстроен. Неужели китобойство для России такое маловажное предприятие, что министр даже не хочет о ним говорить? А кто такой Мораев?
Он принял Лигова немедленно. Маленький, сморщенный, сухонький старичок с большим сизым в багряных прожилках носом и серебристым ежиком над покатым лбом легко поднялся с кресла, мелкими шажками почти подбежал к Лигову и сунул ему холодную изнеженную руку, сверкая какими-то медалями и звездами на темном, отличной выделки, сукне мундира. Потом он заговорил, медленно, растягивая слова, словно проверяя их или с трудом вспоминая. Эта манера говорить никак не вязалась с его быстрыми жестами.
— Многоуважаемый господин Лигов… э-э-э… мы изучили вопрос… э-э-э… важный для России… э-э-э… мы пришли к убеждению… э-э-э…
Лигов терпеливо слушал.
— Ваши просьбы и планы… э-э-э… лишены государственного основания… э-э-э… такого же мнения его превосходительство… э-э-э… начальник морского штаба… э-э-э… разделяет наше мнение… э-э-э… военных кораблей мало… э-э-э… В настоящее время… э-э-э… едва ли стоит русским… э-э-э… учреждать свое китобойство…
Лигов сделал резкое движение, что-то собираясь возразить Мораеву, но чиновник, следивший за капитаном зеленоватыми глазками, быстро вытянул вперед руку, давая понять, чтобы Лигов выслушал его, не перебивая.
…Олег Николаевич возвращался в гостиницу. Шел он медленно, ничего не видя перед собой; его толкали прохожие; он сам, точно пьяный, задевал плечами встречных и не обращал внимания на замечания и удивленные взгляды. Он шел как в густом тумане, сквозь который до него доносился тягучий голос Мораева. Да, о чем же он говорил, о чем? О том, что китобойство дело нерусское. У государства нет возможности сейчас соперничать с иностранцами, и господин Лигов не может рассчитывать на то, что его будут охранять русские военные корабли. Их еще так мало там, на Востоке…
Конец, всему конец. Лигов вошел в гостиницу, стал подниматься по лестнице, но тут же вернулся и зашел в буфет. Вино, выпитое залпом, не принесло облегчения, на сердце стало еще тяжелее.
Он вошел в номер и, рухнув в кресло, обхватил голову руками.
В таком положении он пробыл долго, пока не раздался стук в двери. Лигов отозвался. На пороге появился высокий человек в черном плаще-накидке, с бронзовой цепочкой-застежкой, проходившей поперек груди. В руках посетитель держал старую морскую фуражку. Лигов взглянул в бородатое лицо пришедшего. Вытирая платком пышные усы и бороду, тот внимательно смотрел на Лигова своими большими навыкате глазами. Потом провел платком по лысине и расстегнул плащ.
Олег Николаевич предложил сесть, недоумевая, чем вызван приход незнакомца, и выжидательно на него смотрел.
— Василий Игнатьевич Норков, капитан первого ранга в отставке, — отрекомендовался басом старик. — Вы, конечно, господин Лигов, удивлены моим посещением, так ведь? Я к вам по поручению Русского географического общества. Мы только недавно узнали о том, что вы, господин Лигов, находитесь в Петербурге, узнали, и о безрезультатности ваших ходатайств.
Олег Николаевич молчал, ожидая, что скажет дальше Норков. Тот продолжал:
— Мы бы хотели привлечь внимание общественности к вашему предприятию, а посему просим вас выступить у нас. Ваш рассказ и для дела, и для потомства весьма необходим.
Вначале Лигов хотел отказаться, но с каждым словом Норков он все больше приходил к убеждению, что он не прав, что надо выступить и рассказать, все рассказать. Есть, оказывается, люди, которым интересен его труд, которые даже заботятся о его деле, о будущем…
Через несколько дней Олег Николаевич с побледневшим от волнения лицом стоял на трибуне Географического общества. За столом президиума сидели убеленные сединами известные ученые. Вон выдающийся мореплаватель, рядом с ним человек с суровым лицом — знаменитый путешественник…
Зал тихо гудел множеством голосов. Передние ряды занимали люди в сюртуках, мундирах, за ними в глубине сидели студенты. Лигов посмотрел в окно. За ним лежала еще не скованная льдом Нева. Ее темная вода напоминала Лигову далекое Охотское море. И он уже не видел зала, не видел людей, заговорил, забыв о листах с заметками, лежащих перед ним.
— Когда я впервые пришел в Охотское море, я увидел, что там резвятся тысячи китов, которые представляют собой миллионы рублей. Почему, спрашивал я себя, у нас пропадают такие богатства, которые иностранцам дали возможность построить города в различных частях света? Почему России не построить свой Смеренбург, только с большими удобствами для мореплавателей, нежели построенный голландцами на покрытом льдом Шпицбергене? И я с верными друзьями пришел на берег студеного моря…
Лигов говорил взволнованно, в каждом его слове чувствовалась огромная внутренняя страстность. В зале было тихо. Тысячи людей не сводили взгляда с сурового лица китобоя.
— Но не мы, русские, хозяева в своем море. Иностранные китобои открыли в нем для себя Эльдорадо. У Шантарских островов, в одном из самых богатых китами районов, в море скапливается до ста пятидесяти судов в день под иностранными флагами, и они ежедневно добывают до 50 китов. Солнца не видно от дыма береговых жиротопок!
