инициативам. Могу вам со всей ответственностью заявить, что мы ни в коем случае не пройдем мимо и этой попытки скрасить современное детство. — В пальцах Кумирова возникла стальная скрепка. Он машинально распрямил ее, покрутил и, ощутив зуд в правом ухе, запустил свой инструмент туда. Участники встречи невольно отслеживали движения своего лидера, возможно гадая, что же за предмет он извлечет из уха. — Бюджет, конечно, как это ни смешно звучит, не резиновый, но полагаю, мы сможем рассмотреть всевозможные варианты изыскания средств для финансирования достойных начинаний.
— А я, это, еще раз насчет кладбища. Ну, это, в натуре, было бы клево, если бы такое дело наладить. Да и братва была бы при деле. — Необъятное тело Терентия Волтузина, клоповского главаря, воспрянуло над сидящими, вызывая тревожную радость Игоря Семеновича: страшный, но ручной! — Есть такой базар, что частных кладбищ не разрешают, но мне знающие люди намекнули — запрет можно обойти. Главное, разрешение получить хоть на какой-то срок, а потом к нему еще добавлять можно. Ну как в зоне — ты свое вроде уже отмотал, а тебе еще пятеру лепят. И ничего не сделаешь!
— То, о чем братан сейчас рассказал, — отменный бизнес. — Рядом с Терентием вырос Булат. Он был еще крупнее и имел характерные отметины: отсутствовали правые глаз и ухо. — На этой теме можно подняться не хуже Сороса. Кладбище будет элитное — с охраной, гостиницей, сауной, ритуальной лавкой. То есть, в натуре, весь спектр услуг!
— У нас можно будет без всяких головняков хоть Президента в последний путь отправить. — Волтузиных отличали также мощные загривки, придававшие им сходство с кабанами. — Свой крематорий, часовня, изба для поминок. Все на высшем уровне!
— Ваши предложения, уважаемые братья Волтузины, как всегда, оригинальны и заманчивы. — Кумиров ощутил привычный трепет: он вновь представил себе, как отправится сегодня в «сифозную» больницу и чем его там «обрадуют». — Мы обязательно учтем этот проект и даже включим его в предвыборный сценарий. Люди вправе не только достойно умирать, но и быть достойно похороненными! Кстати, вас, уважаемые защитники детства, я также попрошу — не сочтите за труд, оформите ваши яркие выступления в письменную форму и представьте в пресс-группу для учета при разработке предвыборных программ. Еще есть предложения?
— Я, Семеныч, хотел предложить смежную с клоповцами… пардон, господами Волтузиными, инициативу. — Лазарь Вершков растянул в улыбке губы. — Если я правильно рассек ихний проект, то для будущей могильной конторы — чем круче клиент, тем лучше. Так мы бы могли оказать реальную посредническую услугу — короче, конкретную помощь в подготовке клиентов. Вместе-то все бы веселее вышло!
— Уважаемый Лазарь Кириллович, к нашему величайшему сожалению, ваше предложение на сегодняшний день не может быть рассмотрено. Зная вашу эрудицию и опыт, мы можем надеяться, что вы пересмотрите некоторые позиции и представите нам более приемлемый по нынешним временам проект. А сейчас, пользуясь счастливым случаем — присутствием на нашем собрании вашей знаменитой дочери, я бы хотел обратиться к ней с вполне практическим предложением. Нежнейшая Лялечка, не соблаговолите ли вы украсить наш предвыборный марафон своими незабываемыми песнями? Я почти уверен в том, что о вознаграждении вашего эстрадного труда мы так или иначе столкуемся.
— Я спою. Мне не трудно. — Голова Фенькиной в оперении клочковатых, по-мальчишески неухоженных волос напоминала голову птицы. Из-за неожиданных резких движений казалось, что Ляля готова вот-вот кого-то клюнуть. — Главное, чтобы башли приличные отвалили да после вашего избрания меня не забыли, а то знаете, как в народе говорят: с глаз долой — из сердца вон!
Глава 31. Жизнь Митрофана и Пелагеи Нетаковых
Денис сызмальства знал, что их квартиру кличут Мавзолеем. Смысл этого громоздкого и клейкого слова оставался для мальчика неясен. Только лет в пять он догадался, что прозвище объясняется тем, что отец Дениса, или, как его с младенчества звал сын, Абу-баба, а взаправду Митрофан Сергеевич Нетаков, не бреется, носит кепку и презабавно жестикулирует. Да, Абу-баба действительно несколько смахивал на того самого Ленина, над которым часто куражились на экране телевизора.
Блокадный сирота, Митрофан был зачислен в детский дом и эвакуирован из голодающего Ленинграда. Свою чудную фамилию мальчик получил за то, что с ним все происходило не так, как с другими детьми. В то же время ни воспитатели, ни врачи не замечали у Нетакова ни умственной отсталости, ни психических отклонений.
После окончания войны мальчик возвратился в Ленинград вместе с заменившим ему семью детским домом. Предпринятые поиски родни Нетакова не принесли никаких результатов, и он остался на попечении государства.
Очередная беда случилась с Митрофаном в четырнадцать лет: его поразил менингоэнцефалит. Мальчик онемел и оглох, различая лишь громкую и отчетливую речь.
С учебой у Нетакова окончательно перестало ладиться: он путал или забывал буквы, а о знаках препинания, кажется, совершенно забыл. Учителя дотянули воспитанника до формального окончания неполной средней школы и определили в ремесленное училище на специальность обувщика широкого профиля.
Митрофан осваивал профессию усердно и после получения диплома был направлен в мастерскую по ремонту обуви. И вот тут-то, в начале шестидесятых, на рубеже собственного двадцатилетия, подросток совершил то, за что получил кличку Палач и пятнадцать лет сроку, — он убил человека.
Мать Дениса, или, как ее звали в округе, Шаманка, а по паспорту — Пелагея Юрьевна Нетакова, с тех пор, как Денис себя помнил, не раз в лицах пересказывала историю о том, как Митрофан «мужика завалил». Причем жертвой, насколько помнил мальчик, становился то участковый милиционер, то мастер с работы отца, то товарищ по детскому дому.
Причины убийства предлагались самые разные. Например, в версии с мастером речь шла о том, что некто, наверняка имевший с начальником свои счеты, в день получки, когда все работники уже не раз обратились в винно-водочный отдел гастронома, убедил Митрофана в том, что мастер крепко надул Нетакова с начислением денег, вложил в руку сапожный нож и повелел: «Пойди запори!»
В случае с участковым Митрофан представал эдаким мстителем за бесправный и забитый рабочий класс. Оказывается, никто не решался выступить против обнаглевшего участкового инспектора, который вычислил дни получек у своих подопечных, накрывал их в блаженный момент распития алкоголя в «общественных местах», а то и просто останавливал, если те были чуть-чуть подшофе, и ненавязчиво вымогал мзду во избежание большего бремени.
В один знаменательный день Нетаков схватил все тот же сапожный резак и, когда «легавый хлебало раззявил», всадил ему свой рабочий инструмент столь искусно, что «аж хребет прорубило».
Легенда о товарище по детдому гласила, что злополучный Богдан Ганашилов приехал в Питер, дабы свидеться после пятнадцатилетней разлуки с Нетаковым. Митрофан тогда обитал в солидной коммуналке на краю города, аж на самом Голодае. Места эти славились как особо шпанские, и парень регулярно прихватывал с собой из обувного цеха все тот же роковой тесак. Богдан, в свою очередь, слыл неутомимым весельчаком и балагуром. Еще в эвакуации он прославился своими переодеваниями в учителей, подражаниями чужим голосам и другими забавами.
В тот осенний, пасмурный день, когда нервный балтийский ветер рвал с деревьев последнюю листву, Богдан затеял «попужать» своего по-мальчишески любимого товарища. Не мог он, конечно, предугадать, что несколько часов назад сапожникам выдали получку, да еще и премиальные за успешно проведенное соцсоревнование
Ганашилов сочинил немудреный сценарий. Он залезает на дерево, нависшее над тропой. Митрофан беспечно приближается к засаде. Богдан натягивает на голову запасенный чулок. Товарищ — под стволом. Ганашилов спрыгивает вниз, чуть ли не на голову Нетакову, и чучмекским голосом вопиет: «Дэнги атдавай всэ! Палучка давай!»
Так он, бедолага, все и сделал. А Митрофан-то, во-первых, после смены «на грудь принял», а во-
