так, первое упоминаемое число 11.33.20 состоит из 11 х 3600 + 33 х 60 + 20 ячменных зерен, что в целом дает 39 600 ячменных зерен или 1155 футов и 7 дюймов. Ячменное зерно у вавилонян служило эталонной единицей, и по этой причине его иногда использовали при измерении длины, не прибегая к другим мерам».
Интересно отметить, что «ячменное зерно» (barleycorn) почти до конца XIX в. было полуофициальной единицей измерения длины и в Англии. Три ячменных зерна равнялись одному дюйму (2,54 см).
Так что же это была за табличка, которую якобы видел молодой археолог? Спросить у самого Джорджа Смита так и не представилось возможности. Сразу же после публикации письма он отправился в Багдад и в том же году умер от «чумы» тридцати трех лет от роду, как и его спутник, двадцативосьмилетний финский археолог Шарль Энеберг. Столетие тому назад археология была довольно опасным занятием. Но через несколько лет после смерти Смита табличка вновь всплыла из мрака неизвестности и была предложена музею по весьма, как тогда говорили, «экстравагантной цене», поэтому совет попечителей отказался купить ее. В результате она досталась Лувру, где и по сей день является предметом гордости его восточной коллекции.
Табличка эта подлинная, и на ней самим писцом обозначена дата – 26 день месяца Кислимму 83 года Си-лу-ку. В переводе на наше летоисчисление это 12 декабря 229 г. до н. э. В этом небольшом документе (7,5 дюйма в длину и 3,5 дюйма в ширину) приводятся размеры всех семи частей сооружения. Основание нижней части составляло 300 на 300 футов, то есть около 10 тысяч квадратных ярдов, и 110 футов в высоту. Верхняя из семи частей была 80 футов в высоту, 70 – в ширину и 50 – в высоту. Общая высота равнялась 300 футам, поэтому на плоской равнине Вавилонии сооружение можно было увидать на расстоянии в 60 миль из любой точки и, возможно, даже с того места, где сегодня на берегу Тигра располагается Багдад.
Другой, более древний документ проливает свет на подробности постройки зиккурата, который в Библии назван Вавилонской башней. Данный текст приписывается Набопаласару, основателю Нововавилонского царства и отцу Навуходоносора. В ней говорится:
«Что же до храмовой башни Вавилона, Эль-Темен-Ан-Ки, еще до моего времени обветшавшей и обрушившейся, то владыка Мардук повелел мне заложить ее основание в сердце земли и вознести ее вершину к небесам. (Ср. Быт., 11:3: «И сказали они: построим себе город и башню до небес…») Я приступил к делу, я изготовил кирпичи и обжег их. Словно низвергающиеся с небес потоки дождя, которые невозможно измерить, словно могучий разлив реки, я сделал так, чтобы из Арабту доставили битум и асфальт. По совету богов Шамаша, Ады и Мардука я принял решения и хранил их в своем сердце: я сохранял размеры в своей памяти, словно сокровище. Я заложил в основании под кирпичами золото, серебро и драгоценные камни с гор и моря. Я приказал сделать свое царское подобие, облаченное в дупшикку (?) и поместил его в основание. Перед своим повелителем Мардуком я склонил шею, я снял одежду – знак своей царской крови – и на голове носил кирпичи и землю. Навуходоносору, своему первенцу, возлюбленному моего сердца, я приказал носить ступу, жертвенные вино и масло, вместе с моими подданными».
Другими словами, царь и его наследник лично принимали участие в строительстве храма, подобно тому как средневековые короли и феодалы сами подвозили первый груз камней к месту строительства соборов. Сегодня этот древний ритуал превратился в обычай предоставлять высокопоставленным гостям совлекать покров с памятников или перерезать ленточку. Но Набопаласар сам на своих плечах таскал кирпичи и корзины с землей, заново возводя великий храм Этеменанки, который за пятьдесят лет до этого разрушил ассириец Синаххериб и который вновь предстояло разрушить персу Ксерксу сто пятьдесят лет спустя. Однако наибольшие разрушения принесли не люди, а время, особенно после того, как Вавилон, судя по свидетельству святого Иеронима, был оставлен диким зверям. С тех пор многие великие сооружения, особенно вавилонские стены и Вавилонская башня, служили местным жителям неиссякаемым источником кирпича. Они строили свои хижины на тех самых развалинах, которые Александр Македонский попытался расчистить с помощью наемных рабочих. К тому моменту, когда здесь в 1897 г. появился Роберт Кольдевей, разрушения достигли высшей стадии. Он пишет:
«Крутой холм возвышается на 22 метра над уровнем равнины… Местами встречаются удивительно глубокие ямы и галереи, которые своим существованием обязаны работам по добыче кирпичей, получившим особенно широкое распространение в последние десятилетия… Вскоре после начала раскопок я попытался воспрепятствовать этим грабительским разрушениям, но это удалось только в Касре (то есть на развалинах царя Навуходоносора); в Бабиле (в Вавилоне) они все еще продолжаются. Но даже в Касре мне приходилось вытаскивать рабочих из их ям и направлять на раскопки…»
Другое свидетельство того, каких масштабов достигло расхищение ценностей Вавилона, дает лично посетивший место раскопок Уоллис Бадж. Совет попечителей Британского музея послал его в Египет и Месопотамию с целью приобретения произведений древнего искусства. Во второй половине XIX в. торговля древностями превратилась в весьма доходный бизнес, и все национальные музеи Европы и Америки посыпали для закупок своих агентов. К тому времени эпоха копателей, таких, как Рич, Лэйярд, Рассам и Ботта, уже прошла; и теперь не так легко было получить фирман на исследование участка, раскопки и отсылку найденных предметов за рубеж. Турецкие власти и иракские крестьяне конечно же не слишком заботились о культурных ценностях, но уже осознали их доходность. Глиняные таблички, которые когда-то находившие их пастухи выбрасывали тысячами, перекочевали на местные рынки; об их истинной цене уже прекрасно знали все заинтересованные лица: пастухи, торговцы, чиновники и европейские агенты.
Уоллис Бадж, прибывший на место развалин Вавилона, обнаружил, что почти все местные взрослые мужчины заняты тем, что откапывают так называемые «подушки», то есть глиняные таблички с надписями, и тайком переправляют их в Багдад. Если раньше они же раскапывали холмы в поисках кирпичей для строительства, то теперь поняли, что глиняные таблички с надписями стоят гораздо дороже. Бадж скупал эти таблички целыми корзинами по нескольку пиастров за каждую (пиастр в то время стоил около двух пенсов). Он рассказывает об одном багдадском торговце, который регулярно обходил окрестные селения и прятал купленные таблички в потайные карманы своего плаща. «Это был одаренный и очень сообразительный человек, – пишет Уоллис Бадж, – и было ясно, что ему нравится водить за нос турецких чиновников». Однажды, правда, он попался; его задержали таможенники и нашли в его плаще и тюрбане более сотни табличек, цепочку цилиндрических печатей и золотые монеты, подвязанные вокруг пояса, а также дополнительную партию «подушек» в корзинах осла. Торговца арестовали и судили, но суд выглядел откровенным фарсом, потому что судья, секретарь судьи и начальник полиции были подкуплены – Бадж потратил на них часть денег, выделенную на покупку коллекции. Эти таблички и цилиндрические печати сейчас являются гордостью Британского музея.
Подобные истории, которые рассказывали Уоллис Бадж и его современники и которые повествуют о фантастической торговле древностями, особенно египетскими и вавилонскими, косвенно подтверждают необычайное богатство этих древних цивилизаций. На протяжении XIX в. из песков были выкопаны сотни тысяч статуэток, украшений, печатей, табличек и других предметов, но еще больше оказалось разбито и уничтожено. Бадж утверждает, что у грабителей, во избежание поимки работавших по ночам, на одну найденную целую «подушку» приходилось около полудюжины расколотых лопатами. Посредники же, в свою очередь, отправляли свой груз большими партиями в ящиках, не перекладывая их мягким материалом, поэтому порой груз приходил к пункту назначения совершенно разбитым. Однажды особо интересную коллекцию спрятали между тюками шерсти, а потом эти тюки попали под шерстобитный пресс.
Но утрата небольших предметов – ничто по сравнению с тем, что творили охотники за кирпичами. Добыча строительного материала из руин древних городов продолжалась на протяжении столетий – близлежащий город Селевкия, например, был построен по приказу одного из полководцев Александра Македонского именно из вавилонских кирпичей. Наивысшего же расцвета эта практика достигла в Турции последних десятилетий XIX в., когда такие общественные сооружения, как дамбы или каналы, строились почти исключительно из кирпичей, найденных в том или ином древнем городе. Уоллис Бадж сообщает, что турки взрывали динамитом стены и башни, а затем продавали кирпичи по цене от трех до пяти пиастров за штуку, после чего телегами доставляли их на строительство дамбы или канала.
Но и при этом развалины Вавилона во времена Уоллиса Баджа оставались так велики, что он не мог даже составить план города. По его мнению, если близлежащие холмы также были некогда населенными пригородами, то приблизительная оценка окружности стен, сделанная Геродотом (86 километров), не
