других в сумление вводишь, — жалуется крестьянин. — Что у нас народу перепороли из-за эвтого самого, страсть! Никогда столько не драли нашего брата, как в прошлое лето, да и о сию пору дерут… Какая это, сударь, воля?»
В анонимно изданных за границей «Исторических очерках России со времени Крымской войны» исследователь приводит богатый материал о развитии капитализма в пореформенное время. Грязью, преступлениями, казнокрадством, как пишет Венюков, отмечено было это развитие. Он клеймит царя Александра II, активнейшего участника расхищения государственного имущества в целях «наполнения своей частной казны», говорит об особой заинтересованности брата царя, Константина, в крупнейшей афере, предпринятой в 1867 году американскими капиталистами, — жульнической покупке Русской Аляски Соединенными Штатами.
Михаил Иванович нелегально сотрудничал в издававшемся Герценом за границей «Колоколе», а в 1867 году и лично несколько раз встречался в Женеве (Швейцария) с властителем своих дум и надежд. Под влиянием этих встреч Венюков взялся за перевод «Марсельезы» с французского на русский язык:
В Западную Европу Венюков попал, будучи уже зрелым географом. Его работы получили признание в России, переводятся на французский, английский и немецкий языки. Он — достойный представитель русской географической мысли на Парижском международном географическом конгрессе в 1875 году.
Во время своих заграничных поездок он видит язвы капитализма, всю мерзость режимов, установленных Наполеоном III и Бисмарком, мечтает о переходе государственной власти из рук монархов в руки народа. Характерен его отзыв о законах капиталистического общества как об «условных правилах гражданской жизни, установленных главным образом для обеспечения господства волков над овцами». И вместе с тем Венюков не сумел найти объяснения ни своей искалеченной молодости, ни виденным им картинам истребления народов Азии англо-американскими захватчиками, ни обнищанию рабочего класса в Европе, ни бесчеловечному отношению правящих классов России к своему народу. Он не смог увидеть, что причины бедствий человечества лежат не в каких-то его извечных законах, а в природе эксплуататорского строя общества.
Отрицая идеализм во всех его проявлениях, в своем миропонимании Венюков, однако, не смог подняться выше стихийного материализма, не воспринял революционно-освободительную теорию Маркса, ставшую уже в его время знаменем освобождения трудящихся от эксплуататоров. Венюков писал, что Маркс и его ученики умеют «отлично доказывать воровское происхождение капитала», и вместе с тем ученый остался на позициях либерального критика капитализма.
Но и в этом качестве он представлялся «неблагонадежным» для царского самодержавия. Острокритическое отношение к петербургской правящей публике — «настоящей крепостной дворне» — много лет привлекало к Венюкову внимание царской охранки. Ему были созданы невыносимые условия для продолжения военной службы и научной деятельности в царской России. Все это вынудило его, уже полковника, уйти в отставку, добровольно эмигрировать из родной страны.
«Но нет силы, которая бы могла исключить меня из числа преданных сынов русской земли», — писал Михаил Иванович. Там, за чертой, отделявшей его от любимой России, он продолжал много работать, путешествовал по Америке и Африке, посетил ряд западноевропейских государств, очень много сделал для утверждения приоритета русской науки в международном масштабе.
Многим обязана Венюкову западноевропейская научная общественность. Именно он широко познакомил ее с трудами выдающегося географа Н. М. Пржевальского и других исследователей Азии. Широкое признание получили и труды самого Венюкова, неоднократно переводившиеся на английский, французский, немецкий и японский языки. Но, при всем этом, исследователя в его заграничной жизни никогда не оставляло чувство глубокой неудовлетворенности. Он болезненно переживал отрыв от родины; возвращение туда было для него закрыто и женевскими бесцензурными изданиями, тайно попадавшими в Россию, и острокритическими статьями о внутренней и внешней политике царизма. Сам Венюков называл годы своей жизни в эмиграции «лишними годами».
Задолго до своей смерти Венюков распорядился своим наследством. Книги, рукописи, карты — все свое духовное достояние он завещал библиотеке Хабаровска — города, которого он ни разу не видел, но о котором знал, что он будет, знал, когда еще стоял на Амурском утесе. Свои скромные денежные сбережения он разделил между школами в Никитинском, где он родился, и в не менее родном селе Венюкове на Уссури, названном так в его честь — честь первоисследователя.
На обложке последней книги Михаила Ивановича — третьего тома «Воспоминаний» — значится: «Амстердам, 1901 год». Это был последний вклад Венюкова в развитие русской науки. 3 (16) июля 1901 года Михаил Иванович Венюков скончался в одной из парижских больниц.
Долгое время память о нем тлела лишь слабым огоньком. Но она не погасла и не погаснет. Советские люди свято чтят имена тех, кто прокладывал дорогу в будущее. Таким был Венюков — ученый, искренне и пламенно любивший нашу Родину-мать и многое сделавший для развития ее науки.
Первое издание «Путешествий» М. И. Венюкова по Приамурью, Китаю и Японии было выпущено в 1952 году Дальневосточным государственным издательством и давно уже стало библиографической редкостью. В настоящем издании, как и в предыдущем, «Воспоминания о заселении Амура в 1857—1858 годах» воспроизводятся по бесцензурному амстердамскому изданию «Из воспоминаний М. И. Венюкова. Книга первая. 1832—1867»; «Обозрение реки Уссури и земель к востоку от нее до моря» — по авторской редакции сборника «Путешествия по окраинам русской Азии и записи о них» (Петербург, 1868); «Путешествие в Китай и Японию» — глава из второй книги «Из воспоминаний М. И. Венюкова» — по амстердамскому изданию 1896 года.
Сокращения в текстах оговорены в примечаниях к каждой из публикуемых работ.
А. А. Степанов.
ВОСПОМИНАНИЯ О ЗАСЕЛЕНИИ АМУРА
В 1857-1858 ГОДАХ
I
23 апреля 1857 года, после тягостной дороги в 5 100 верст то в санях, то в перекладной телеге, то даже пешком, во избежание разрушительных толчков от удара колес по мерзлому, ледяному черепу, я, наконец, добрался до Иркутска {1.1}. День был табельный — именины императрицы Александры Федоровны, и потому я думал было сначала не являться властям; но, чтобы не скучать, надел мундир и в то же утро представился ближайшим своим начальникам по штабу. Нимало не откладывая, то есть в тот же табельный день, мне поручили поспешить составлением
