через Троицкий мост, Женя, понимая всю нелепость такого поведения, тайком крестился на голубой купол мечети.
Бывали ещё и другие сны. То они с дедом Махмудом меняются нательными крестиками, то вдвоем расстилают молитвенный коврик и молятся Аллаху. Но кончалось всегда каким-нибудь кошмаром…
…Было раннее утро, кончались предрассветные сумерки, и вершины Большого Кавказа, высившиеся не особенно далеко, горели ярко-розовым пламенем. В такое время город ещё крепко спит, но деревня уже просыпается, тем более высокогорный аул в Богом забытом Веденском районе. Тут жизнь начинается рано.
Поэтому-то пятеро российских спецназовцев напряжённо прислушивались к каждому звуку, раздававшемуся в домах и вне их. Они стояли в тени высокой стены из кизяка, какими были окружены почти все дома. В горах дерево – большая ценность, здесь всё лето заготавливают кизяк, который потом идёт и на топливо, и на строительство. А зима в Чечне совсем не такая короткая, как думают иногда. Вот и сейчас, в начале апреля, ребята основательно помучились, подбираясь к нужному аулу заснеженными перевалами. Ниже, там, где скоро зацветут бескрайние луга, было не лучше: под снегом скрывалась поросль дубового стланика, этакая пародия на дерево росточком сантиметров в десять-пятнадцать. Ноги за этот чёртов стланик всё время цеплялись.
К аулу подошли ночью, закончить следовало до рассвета. Сведения о том, что заложник находится именно здесь, были получены из надёжного и, разумеется, секретного источника, какого именно – Женя не знал. Однако с топографией самого аула вышла путаница, видимо, сам «источник» здесь никогда не бывал. Больше всего смущала полуразвалившаяся сторожевая башня, стоявшая несколько на отшибе и как раз с той стороны, откуда подошла группа Зуева. Зато широкие стены (Зуев по афганской привычке их иначе как дувалами не называл) для небольшого отряда были настоящей находкой. Местами они значительно возвышались над домами, сложенными из грубого камня, и это придавало селению сходство со средневековым укреплённым городом. А заодно давало возможность скрытно подойти вплотную к дому Махмуда Хамхоева, где, согласно «источнику», находился захваченный журналист. Его звали Валерий Карнаухов, и он имел глупость довериться честному слову мусалиевцев. Теперь за него требовали выкуп.
Все варианты были давно просчитаны, осталось уточнить детали. Родион сделал всем знак молчать и прислушался. Женя мог бы поклясться, что из-за «дувала» не доносилось ни едином звука. С другой стороны, зуйчата прекрасно знали, на что был способен их командир.
– Так, – сказал наконец Родион. – Журналист там. В задней комнате. Ещё в доме старик, его жена и невестка, она уже встала. Старики просыпаются. Охрана из двух человек, один кажется, спит… Пять на пять. Ты, Женька, не ввязывайся, с тобой журналист. Старики не в счёт, остаётся трое… – Дядя Зуй распределял роли. – Я страхую, если посторонний появится – он мои. По второму сценарию вы не рыпаетесь, пока жив свидетель…
Командир, как всегда, оказался прав на все сто процентов. Вот скрипнула дверь, раздался звон оцинкованного ведра, потом протяжное мычание… Родион удовлетворённо кивнул. «Невестка идёт корову доить», – поняли все. И правда, через минуту уже было слышно, как струя молока бьёт в подойник. Сейчас женщина уберётся и…
…И тут дверь дома открылась ещё раз. Командир нахмурился и сделал знак отступить. Спецназовцы замерли, прижимаясь к стене.
– Дед прётся… – беззвучно прошептал Родион. По двору прошаркали старческие шаги, сопровождаемые еще каким-то пристуком. И на улице показался высокий худой старик с суковатой палкой в одной руке («Вот что постукивало», – сообразил Женя) и со свернутым молитвенным ковриком в другой. Высокая каракулевая папаха, бешмет, длинная седая борода, сапоги… Вылитый «дедушка» на картинке в чеченском букваре. Мудрый старец с иллюстрации к народным сказкам вайнахов… «Намаз идет совершать», – подумалось Жене.
Он уже достаточно разбирался в чеченских порядках и знал, что намаз творят пять раз в день, причём первый раз – ни восходе солнца, то есть непосредственно сейчас. «Ну куда же тебя чёрт понёс, дед, подвывал бы себе дома!.. Уйди от греха!..» – распластавшись на холодных камнях, мысленно воззвал Женя. Откуда ему было знать, что сегодня Махмуд Хамхоев собирался помолиться возле могилы имама, решив, что в святом месте до Аллаха вернее дойдёт просьба о спасении старшего сына Юнуса, бесследно пропавшего ещё полгода назад…
…Дед Махмуд остановился у самого начала стены. Зуйчат он не видел и увидеть не мог, тем более что смотрел в противоположную сторону. Но пять пар глаз буквально буравили его, как бы говоря: «Ну, дед, пошёл отсюда. Проваливай, а? Дедуля, ну давай, ну, пошёл…»
Дед постоял ещё некоторое время, поозирался, покряхтел…и в конце концов, к ужасу Жени, внезапно повернул и пошёл прямо на группу спецназовцев.
Сердце упало, внутри появился космический холод. Или – или. Безвредный, безобидный старик… Виновный лишь в том, что случайно свернул не туда…
Или твои товарищи, которым из-за него уже будет по-тихому не уйти. Плюс журналист…
Жени увидел, как Родион Зуев показал два пальца («второй сценарий – свидетель мой»). А потом неслышно спустил автомат с предохранителя и изготовился.
Время растянулось, как в замедленной киносъёмке. Старик чеченец приближался, он занёс правую ногу для очередного шага, когда его поразила пуля. Одиночная. Он, казалось, не понял, что случилось. Коврик вывалился у него из рук и, раскатившись, упал тут же, являя миру узор, выполненный руками мастерицы. Старик как-то неуклюже отшатнулся, ещё некоторое время постоял на ногах, даже попытался было произнести имя Аллаха, но потом раскинул руки и уже замертво начал медленно заваливаться навзничь…
Из-за стены послышались шаги охранника: автомат, хоть и с глушителем, но звук издаёт, потом палка, тело… Судя по неторопливым шагам, боевик не особенно насторожился, просто любопытствовал. Вот распахнулась калитка, и он сразу получил в горло нож от Володьки Юровского. Один за другим они перескочили через распластанного охранника, за ними бросился и Женя. Родион неторопливо затащил оба трупа внутрь и прикрыл калитку…
Когда они уходили, ведя с собой спасённого журналиста, в ауле царила абсолютная тишина, такая же, как и до начала операции. Всё дело заняло минут десять, а то и меньше. Уже ни околице (или что там, у этих чеченов?) возле сторожевой башни Родион спокойно сказал:
– Всё. Теперь домой. В темпе.
Скоро их недавний знакомец уже давал интервью на родном Первом канале, как раз в тот день, когда прошёл слух о гибели Ахьяда Мусалиева. Зуйчата в полном составе смотрели ящик в Ханкале, на своей базе.
Журналист всему миру поведал правду о Чечне. Он рассказывал об обыкновенных горцах, которым давно надоела война, тепло вспоминал старика-хозяина, в доме которого его держали, отмечал его вежливость и внимание. «Иногда мне казалось, я гость, а не заложник… Это было настоящее кавказское гостеприимство. К сожалению, потом я узнал, что боевики жестоко отомстили Махмуду Асланбековичу за мой побег…»
– Кабы не Валерка, – пробурчал дядя Зуй, – долго бы еще Ахьяд от нас бегал.
– Что?.. – повернулся Женя Крылов.
У него перед глазами нескончаемо прокручивалась одна и та же коротенькая пленка: старик в высокой папахе роняет коврик и медленно падает навзничь, а коврик как по волшебству раскатывается у его ног: «Вставай, дед Махмуд, на молитву пора…»
Женя всё ждал, чтобы постепенно всё потускнело, начало забываться, но не тут-то было. Сколько времени прошло с того утра в горах, а плёнка, которую показывала ему то ли совесть, то ли сам Господь Бог, не помутнела и не стёрлась. И каждое утро на восходе солнца всё так же щёлкает затвором Родион Зуев, всё так же падает старик, всё так же сам собой расстилается по земле маленький молитвенный
