Сразу за Красным Селом обнаружилось, что «небольшой дождь», якобы ожидавшийся к вечеру, то ли не слышал прогноза, то ли не имел терпения дожидаться назначенного метеорологами срока. Когда Снегирёв заметил размытые белые клочья, проворно летевшие встречным курсом пониже макушек берёз, он сначала воспринял их то ли как дым от костра, то ли как остатки поздно поднявшегося тумана. Потом изумлённо сообразил, что это были облака. Самые натуральные облака.
Дорога взобралась на небольшую горушку, и он посмотрел вдаль: невероятно низкие облачка были полномочными предвестниками колоссальных, быстро приближавшихся туч. Курчавые седые вершины ослепительно горели на солнце, тёмно-серое подножие мело по земле.
– Небольшой дождь… – тихо, чтобы не разбудить мирно посапывавшего Женю, пробормотал Алексей. Было ясно, что наслаждаться сухим и чистым шоссе осталось недолго, и он поддал газку. Дизель ответил задорным ворчанием, а пустой задок стало потряхивать на неизбежных ухабах.
Спустя некоторое время навстречу начали попадаться мокрые автомобили с комьями тающего снега на крышах. Водители, удравшие от снежного шквала, очертя голову неслись в город – прятаться в гаражах. Колёса их машин оставляли на асфальте влажные полосы, ярко блестевшие на солнце. Постепенно эти полосы распространились по всей встречной половине шоссе.
Ветер всё громче гудел, обтекая мчавшийся микроавтобус. Потом на стекле начали появляться первые капельки. Когда их стало больше, Алексей включил дворники. Теперь уже не все снежинки поспевали растаять в полёте. Дорога сделалась мокрой, а чуть позже и слякотной. Земля по обочинам была холоднее асфальта. Там всерьёз пыталась мести позёмка, снег застревал в кустах и траве, укладываясь вполне обстоятельными пятнами белизны. И всё это по-прежнему при ярком солнечном свете сквозь кисею летящих снежинок. Феерическое зрелище. Снегирёв выждал ещё немного и включил обогрев стёкол.
Когда «Форд» взобрался на подъём в Русско-Высоцком, тучи закрыли солнце. Исчезла слепящая белизна, всё вокруг посерело, как будто сразу наступил поздний вечер. Алексей снял зеркальные очки, потянулся к панели и щёлкнул переключателем, врубая габаритные огни и ближний свет фар. По днищу микроавтобуса звучно шлёпала талая слякоть, разлетавшаяся из-под колёс. Снегирёв несколько раз сманеврировал на поворотах и понял, что по такой скользкотище про тормоза лучше забыть совсем: слишком лёгкий задок порожней машины имел по этому поводу своё особое мнение, и с ним следовало считаться.
Женя благополучно проспал ровно половину дороги. Он проснулся, когда за пеленой снежных хлопьев мелькнула деревня Буяницы. Высоченные ели, окружавшие деревню, утопали вершинами в косматой пепельной мгле. Женя очумело вскинулся на сиденье и завертел головой, не узнавая планету.
– Зима, – сообщил ему Снегирёв. – Крестьянин, торжествуя. Ты зонтик-то захватил?
– Нет, – огорчился Женя. – Не захватил.
– И я нет, – сказал Алексей. Почему-то это необыкновенно развеселило обоих. Через несколько километров, в Чирковицах, они обогнали весьма экономно одетого велосипедиста, обречённо пробивавшегося сквозь бурю. Скорость у бедолаги была черепашья. Снегирёв вильнул к обочине, остановился и подождал, пока несчастный подъедет. Спортсмен оказался молоденькой девушкой в коротких трикотажных штанах, открывавших красные пупырчатые коленки. Снегирёв гостеприимно распахнул заднюю дверь «Фордика»:
– Грузи агрегат… Далеко тебе?
– В Кингисепп, – доверчиво объяснила девчонка. – К тёте…
Когда ледяной ветер прошивает насквозь теоретически непромокаемую ветровку и вколачивает снег пригоршнями за ворот, двое мужчин, предложившие помощь, кажутся совсем не такими опасными и подозрительными, как в «мирное время». Девушку устроили посередине кабины. Женя дал ей одеяло, хранившееся на всякий случай, и раскупорил термос с горячим чаем. Снегирёв тронул машину, и талая жижа снова звучно захлестала по днищу.
– Домой-то чего не повернула? – поинтересовался Женя. – На рекорд потянуло?
Девушка отпила чаю и убрала со лба спутанные мокрые волосы:
– Так тётя ждёт. Разволнуется…
Эсфирь Самуиловна поправила очки и с первой попытки вдела суровую нитку в ушко толстой иголки. За окном собиралась, кажется, разразиться какая-то пропасть, но тётя Фира была слишком занята, чтобы обращать внимание на капризы осенней погоды. Стемнело в полдень? Подумаешь, лампу включим, оно даже так и уютней. В большой миске высилась пышная груда взбитого миксером фарша, на широкой доске красовалась аккуратно разложенная будущая оболочка: розовые шкурки освежёванных окуней и то, что удалось спасти от сварившейся кожи горбуши. Тётя Фира долго прикидывала так и этак и наконец поняла, как сшить их все вместе, чтобы получилась достаточно объёмистая «колбаса». При этом форма гефилте фиш, увы, утрачивала всякий образ и подобие рыбы. Ничего: тётя Фира полагала, что Алёша её простит.
Она занесла иглу над распластанными шкурками, потом покосилась в сторону «Самсунга» и задумалась, не стоит ли уже включить воздуходувку на прогрев, как требовала инструкция. И решила, что, пожалуй, не стоит. Во-первых, печка недавно работала и ещё не остыла, а во-вторых, сшивание оболочки займёт уж точно не пять минут, положенных для прогрева, а существенно больше. Минут пятнадцать, если не все двадцать пять!
– Так что зай гезунд, – вслух пожелала тётя Фира «Самсунгу». Растянула пальцами скользкую рыбью кожу и воткнула в неё иголку. Шить оказалось неожиданно тяжело. На середине первого же шва пальцы от напряжения свело судорогой: пришлось дать им отдых.
Васька по обыкновению устроился на холодильнике, чтобы иметь максимальный обзор и ни в коем случае не пропустить чего-нибудь интересного. Хозяйка вправду занималась делом до крайности любопытным, и Васька довольно долго не сводил глаз со стола. Однако даже кошачье терпение не беспредельно. В конце концов котик свернулся лохматым клубком и сладко заснул..
…Часа через два каторжного труда оболочка для гефилте фиш была готова для набивания. Тётя Фира строго-настрого запретила себе думать об эстетической стороне дела и принялась заталкивать фарш. Алёша сам не знал в точности, когда возвратится: что, если он постучит в дверь прямо сейчас и потребует кушать?.. Шма-Исраэль!.. Страшно даже подумать. Тётя Фира завязала ниткой тугую лоснящуюся колбаску и с огорчением убедилась, что примерно половина фарша осталась, так сказать, не у дел.
– Ничего, – по обыкновению вслух рассудила она. – Котлеток наделаю.
Печь колбаску в воздуходувке предстояло примерно сорок минут («Плюс подогрев!» – напомнила себе тётя Фира). Она водворила гефилте фиш в овальную стеклянную формочку и закрыла дверцу «Самсунга». Нажала кнопку запуска, вытерла руки и впервые за всё время повернулась к окну.
Там валил снег такой гущины, что не было видно противоположной стороны улицы. И темень стояла совершенно кромешная. Тётя Фира вздрогнула и замерла в неподвижности перед огромным полукруглым окном.
– Изгадал изгадаш шмей рабо, – сами собой пробормотали её губы начало молитвы. – Бетлмо дивро хирхей веяцлихь малхусей…
После гибели Кирочки такие вот внезапные бури приключались почти каждую осень – как, впрочем, и ранее. Но чтобы именно в тот самый день…
Незадачливая велосипедистка сидела в кабине «фордика» между Женей и Снегирёвым. Она глотала обжигающий чай, стараясь не расплескать его при толчках себе на колени, куталась в тёплое одеяло и с огорчением чувствовала, как пропитывает его влага с её вымокших одежонок.
– Отчаянная вы девушка, Танечка, – ласково выговаривал ей Женя, сидевший по-прежнему справа. Временами, когда машину мотало, Таня сквозь одеяло задевала его коленкой. Сначала она старательно отстранялась, потом перестала обращать на это внимание.
– Да я сюда уже ездила… – смиренно оправдывалась она. Ей очень не хотелось выглядеть легкомысленной авантюристкой. – Сегодня с погодой просто не рассчитала. Обещали же к вечеру…
– Танечка, никто не сомневается в ваших спортивных талантах, – сказал Женя. – Я совсем не про то. Вы же взрослая девушка, понимаете, сколько выродков развелось. В один миг с велосипеда собьют…
– А пускай попробуют! – неожиданно воинственно ответила она. – Вот уж чего не боюсь. Я на нож