Викентий Викентьевич Вересаев
Собрание сочинений в пяти томах
Том 2. Повести и рассказы
На повороте
Токарева встретили на вокзале его сестра Таня и фельдшерица земской больницы Варвара Васильевна Изворова. Токарев оглядывал Таню и в десятый раз повторял:
— Вот уж не ждал-то, что увижу тебя здесь.
Варвара Васильевна сказала:
— А какая досадная вещь вышла… Я вам писала, — директор банка обещал мне немедленно дать вам место в банке, как только приедете. Вчера захожу к нему, — оказывается, он совсем неожиданно уехал за границу В Карлсбаде у него опасно заболела дочь. Спрашивала я помощника директора, ему он ничего не говорил о вас. Такая досада. Придется вам ждать, пока воротится директор.
Варвара Васильевна говорила извиняющимся голосом, как будто была виновата в неожиданном отъезде директора. Токарев улыбнулся ее тону.
— Так ведь не на год же уехал директор?
— Нет, конечно. На месяц, самое большее — на два А покамест, знаете что? Поедемте к нам в деревню. Я с завтрашнего числа получаю в больнице отпуск, нынче или завтра приедут из деревни лошади.
Токарев радостно воскликнул:
— Варвара Васильевна, да ведь это превосходно. Чего ж вы за меня огорчаетесь? Пожить в деревне — лучшего я бы и сам для себя не придумал…
Подошел носильщик с вещами.
— Куда прикажете извозчика брать?
Токарев веселый и оживленный, взял ремни с пледом.
— Какая у вас тут есть гостиница недорогая?
— Ну, вот еще, зачем гостиница? — встрепенулась Таня. — Остановишься у нас в колонии.
Токарев поднял брови.
— В колонии?.. Посмотрим, что за колония.
Они вышли из вокзала. Варвара Васильевна сказала:
— Поезжайте, господа. А мне нужно еще забежать в больницу, сделать две перевязки. Я сейчас буду у вас.
Токарев и Таня сели на извозчика и поехали к городу. Солнце садилось, над шоссе стояла золотистая пыль, и сам воздух казался от нее золотым. Токарев, улыбаясь, смотрел на Таню.
— Расскажи ты мне толком, как ты сюда попала. В феврале последний раз написала из Петербурга и после этого как в воду канула.
— Я тебе говорила, всю весну мы пробыли тут на голоде, в Артемьевском уезде. Ну, я тебе скажу, — и насмотрелись. Жутко вспомнить. До июня пробыли там и все просадили, у кого какие были деньги; то есть, понимаешь, ни гроша ни у кого не осталось. Ну, вот и пошли в Томилинск.
— Пошли?
— Где шли, где на товарном поезде ехали… Очень было весело. Здесь раздобыли работы, — кто по статистике, кто уроков. Живем все вместе, — целый, брат, дом нанимаем. За три рубля в месяц. Вот увидишь, славные подобрались ребята.
— Я кое-что слышал о твоей деятельности на голоде. В вагоне я разговорился с одним земским врачом, — Рассудин, кажется, фамилия. Он мне много рассказывал про тебя.
— Рассудин? Что, что он говорил? — быстро спросила Таня и с любопытством подняла голову. Ее большие глаза самолюбиво заблестели.
Токарев лукаво улыбнулся.
— Одним словом, одобрял. А передавать не стану, — загордишься… А скажи ты мне лучше вот что: когда ты уехала на голод?
— В марте месяце.
— Как же ты с экзаменами устроилась? Перешла на следующий курс?
— Я уж зимою вышла с курсов.
— Вы-ышла? — протянул Токарев и замолчал. — Почему? — коротко спросил он.
— На что они мне. Курсы важны только вначале, чтоб приобрести знакомства, попасть в известную среду А раз это уж есть, то что в них?
Токарев потемнел.
— Странно… Курсы, во всяком случае, дают систематическое знание.
Таня рассмеялась.
— Систематическое знание… Диплом они дают, а не систематическое знание. Мне не шестнадцать лет, я и без профессорской указки сумею приобрести знания.
— Я не понимаю, ведь тебе всего один год оставался до окончания, — раздраженно сказал Токарев. — Что помещал бы тебе диплом? Кто знает, что может случиться в будущем, — почему его не иметь на всякий случай?
— Господи, как это скучно — о будущем думать. Не боюсь я никакого будущего, всегда сумею прожить и без диплома. Ведь тебе вот тоже оставался всего год до диплома, — не получил, и что ж? Большая от этого беда?
Токарев нахмурился и молчал.
Пролетка переваливалась из ямы в яму по немощеной, изрытой промоинами улице. Под заборами, в бурьяне, валялись дохлые кошки и арбузные корки. Пролетка остановилась у покосившихся ворот небольшого дома. На скамеечке сидел подслеповатый, бритый старик в жилетке и железных очках. Таня крикнула:
— Иван Финогеныч, пожалуйста, откройте нам ворота.
Старик оглядел пролетку и молча пошел отпирать. Они въехали на заросший муравкою двор. В его углу, около садовой калитки, стоял крохотный флигелек. На крыльцо вышли два студента.
Токарев и Таня сошли наземь. Таня сказала:
— Знакомьтесь, господа. Это мой брат, я вам о нем говорила.
Студенты, немного стесняясь, назвали себя и пожали Токареву руку.
— Шеметов.
— Борисоглебский.
Шеметов, стройный парень в синей рубашке, исподлобья взглянул на Токарева.
— Давайте-ка, я вам снесу. — Взял из его рук чемодан и удивился. — У-ух, тяжелый какой.
Огромный Борисоглебский крутил на подбородке жесткие черные волосики. Заикаясь, он спросил:
— Чай будете пить? Сейчас запалим самоварчик.
Вошли через сенцы в тесную комнату с грязными, полуоборванными обоями. Везде валялись книги. К стене были пришпилены булавками портреты Маркса, Чернышевского и Горького.
Шеметов ушел за булками и закусками. Борисоглебский возился в сенцах с самоваром.
Таня села на кровать.
— Ну, вот тебе наша колония… Третьего, Вегнера, еще нету, — ушел куда-то… Она помолчала.
— Ну, расскажи же, что ты поделывал в Пожарске?
У Токарева еще не совсем прошло враждебное чувство к Тане. Он неохотно ответил:
— Да нечего рассказывать. Приехал туда из ссылки, служил в управлении железной дороги, ты знаешь. Прослужил год, штаты сократили, я и остался на мели.
