оранжевые полотнища с изображением зеленого дракона и фениксов: с восточной стороны — зеленый феникс, с западной — белый, с южной — красный, с северной — черный, в центре — желтый. Носильщики одеты в траурные одежды, головы их повязаны белыми холщовыми платками, на ногах у них — холщовые обмотки. Покачиваясь на ходу, они несут на плечах гроб с телом усопшей и тихо напевают:

— Тэн-гыран, тэн-гыран, охва-номчха-ноха!

А в это время слепой Сим, завернув дочь в пеленки, отдал ее па присмотр мамаше Квидок, затем надел траурное платье и, держась дрожащей рукой за носилки, поплелся, усталый и измученный, за гробом жены, причитая:

— Куда ты ушла от меня, дорогая жена?! Я тоже пойду с тобой, пойду хоть за тысячи ли! О, почему ты так жестока? Разве тебе не дорого собственное дитя?! Я все равно умру от голода или от холода, возьми же меня с собой!

— Охва-номчха-ноха!

Безудержно рыдает Хаккю, заунывно тянется песня носильщиков.

Бедная Квак была честная женщина, Жаль, что она умерла! Охва-номчха-ноха! Не говори: далеко до кладбища, Вон оно, там — на горе! Охва-ноха-ноха! Люди все смертны, и каждый однажды Этой дорогой пройдет! Охва-номчха-ноха! Бедная Квак! Ты в могилу отправилась, Семьдесят лет не прожив! Охва-ноха-ноха! Поют петухи, и луна уже спряталась. Ветер над лесом шумит. Охва-номчха-ноха!

Траурная процессия поднялась на гору, где должно было состояться погребение. На склоне, освещенном солнцем, могильщики вырыли глубокую яму, опустили гроб и засыпали могилу землей. После этого на могильном холме начали справлять поминки по усопшей: с восточной стороны холма была разложена рыба, с западной — мясо; хурму и ююбу разложили на восточной стороне, каштаны и орехи — на западной. Сим Хаккю был слеп не от рождения, он лишился зрения, когда ему едва исполнилось двадцать лет, и потому был человеком начитанным. Вот он сочинил и произносит надгробное слово:

Прощай, жена! Прощай, моя голубка! Одна была ты сердцу дорога! Давным-давно мы, помнишь, обещали Друг друга никогда не покидать! Но ты ушла и больше не вернешься, Ты умерла, и нет тебя со мной! Малютка дочь осталась сиротою — Без матери не выживет она! Теперь приют твой — сосны и катальпы, Ты спишь в тени их непробудным сном... Да! Навсегда исчез твой милый образ, Навек твой голос для меня умолк! Луна за ветви тополя укрылась, В горах пустынных наступает ночь, Какие-то тревожные звучанья, Как шум дождя, печалят сердце мне... Пути господни неисповедимы, Постичь их смертным людям не дано! Ты в мир иной ушла, я жить остался — Нет утешенья сердцу моему!

— Прошу вас, добрые соседи, хоть стол наш и не так богат, отведайте вина, берите фрукты, мясо и возвращайтесь домой!

Сказав надгробную речь, Хаккю со словами: «Прощай, жена! Я ухожу, а ты остаешься здесь!» — упал на могильный холм и зарыдал вновь:

— Ты ушла от всего земного, осталась глубоко в горах под сенью сосен и тополей. Наверно, ты подружишься с кукушкой и будешь беседовать с ней светлыми лунными ночами в горах Цанъушань. Подумай же и обо мне: как мне жить, на кого надеяться? Ведь я теперь что желудь в собачьей похлебке, что коршун, упустивший фазана!

Долго и безутешно плакал Хаккю, обнимая могильный холмик, и не было никого, кто бы не утешал его:

— Не надо! Не убивайтесь так! Забудьте на время об умершей супруге, подумайте лучше о маленькой дочери!

Придя в себя и немного успокоившись, слепой Сим сердечно поблагодарил односельчан, проводивших в последний путь его жену, попрощался с ними и побрел к дому.

Похоронив жену, оставив ее одну в лунную ночь на пустынной горе, Хаккю, убитый горем, вернулся домой. Кухня пуста, в комнате никого нет, и только запах курений витает в воздухе. Расхаживая по комнате, он предался печальным размышлениям. В это время мамаша Квидок принесла ребенка, за которым присматривала, пока Хаккю не было дома. Она отдала девочку отцу и тотчас ушла. Хаккю взял дочь на руки и уселся, одинокий и ненужный никому, как клешня краба, брошенная вороной с горы Чирисан. Ребенок, лежавший у него на руках, то и дело плакал, и Хаккю, сам весь в слезах, стал его уговаривать:

— Не плачь, не плачь, дитя! Твоя мама ушла далеко. Она ушла в беседку «Грушевый цвет», что на восточной окраине Лояна, взглянуть на Сукхян. Она ушла к гробнице Хуанлин молиться женам правителя Шуня. Ты тоже плачешь по умершей матушке? Не плачь! Такая твоя доля! Семи дней от роду, еще в пеленках, ты лишилась матери. Не плачь! Не печалься, бабочка, порхающая над цветком айвы, об увядающих травах! Придет весна, и они снова буйно зазеленеют. Но наша матушка ушла туда, откуда не возвращаются. Нельзя забыть ее, добрую и ласковую! Солнце скрывается за холмами — я думаю о ней; шум дождя на горах Башань возвещает о приходе осени — я снова думаю о ней! Я тоскую, подобно дикому гусю, потерявшему подругу. Вот он смотрит на белый песок, на синее море и с тоскливым криком летит на север. Ты тоже потеряла любимую и тоже ищешь ее? Наши судьбы, твоя и моя, одинаковы!

Всю ночь голодный ребенок плакал и к утру стал терять силы, темные глазки его потускнели. Хаккю был в отчаянии. Когда заалел восток и до ушей его донесся стук колодезной бадьи, он понял, что настал день. Тогда он открыл дверь и вышел на улицу.

— Кто здесь у колодца? Выслушайте меня: мой ребенок, потерявший мать на седьмой день своего рождения, умирает от голода, его некому покормить. Помогите мне!

— Мне нечем вам помочь. Однако здесь, в селении, много кормящих матерей; возьмите дитя и попросите одну из них покормить его. Разве посмеет кто отказать вам?

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату