— Кто спас меня?
— Настоятель монастыря «Пригрезившееся облако».
— Значит, вы Будда-спаситель! Вы спасли мне жизнь! До самой смерти не забуду вашего благодеяния.
Настоятель взял Хаккю за руку, отвел его домой, помог ему снять промокшую одежду и надеть сухую. Затем стал расспрашивать, как он очутился в канаве. Хаккю, сокрушаясь, рассказал ему все, как было.
— Будда нашего храма, — сказал вкрадчиво монах, — обладает целительной силой. Не бывало, чтобы кто-нибудь просил о милости и не получил ее. О чем ни проси, Будда во всем поможет. Если ты пожертвуешь Будде триста соков[257] риса и помолишься ему искренне, он избавит тебя от слепоты, и ты увидишь небо, землю и все предметы, станешь снова зрячим.
При словах «избавит от слепоты» Хаккю, забыв о своей бедности, оживился:
— Послушайте! Запишите в своей книге, что я жертвую храму триста соков риса!
Настоятель рассмеялся.
— Написать нетрудно. Да тебе, пожалуй, не набрать столько, хоть обшарь весь дом!
Слепой рассердился:
— Слушайте, за кого вы меня принимаете? Какой безумец посмеет поминать всуе имя Будды? Вы думаете, если я слеп, так можно надо мной смеяться? Сейчас же пишите, или я пущу в ход нож!
Монах, смеясь, записал в книге на первом, красном листе: «Сим Хаккю — триста соков риса», — и расписался за него, после чего попрощался и ушел. Проводив настоятеля, Хаккю стал сожалеть о том, что поступил так неосмотрительно: «Хотел я сделать подношение Будде, но что будет, если не сдержу своего обещания? Ведь это грех!»
Думы одолели его. Заплакал Хаккю, сетуя на судьбу: «Небо и земля справедливы, для них нет разницы между великим и ничтожным! Но какова моя судьба? У меня нет счастья, глаза мои темны, они не различают даже солнце и луну. Даже таких близких людей, как жену и дочь, и то никогда не видел! Была бы жива покойная жена, у меня не было бы постоянных забот о пище и жилье! Моя дочь обшивает несколько селений, а едва зарабатывает на завтрак и ужин! Откуда ж мне взять триста соков риса? Зря соблазнился я предложением монаха, зря обещал пожертвование! Что же мне теперь делать? Как ни раздумывай, а ничего не получается! Ведь если даже продать все кувшины и плошки, на вырученные деньги не купить и горстки риса! Если продать всю одежду — не выручить и пяти лянов. Ну, а если продать дом? Да я сам не купил бы его — он такой ветхий, что даже не защищает от дождя и ветра! Себя продать — кто купит слепого? У кого же в этом мире счастливая судьба? Конечно, у тех, у кого глаза и уши целы, у кого хорошее здоровье, у кого есть руки и ноги, у кого вдоволь зерна и всякого другого добра, про кого говорят: «Зачерпнул — не иссякло, взял — не убавилось». У меня ничего этого нет. За какие грехи мне такое несчастье? О! О! Тяжко мне!»
Так он плакал и сокрушался, когда наконец домой, торопясь, вернулась Сим Чхон. Распахнув дверь, она позвала:
— Батюшка!
Увидев плачущего отца, Сим Чхон, испуганная, подбежала к нему.
— Ой, что случилось? Вы выходили из дому встретить меня и вас кто-нибудь обидел?
Взгляд ее остановился на грязной одежде.
— Вы, наверно, упали в воду? Ой, батюшка! Представляю, как вам было холодно и страшно!
Она попросила служанку госпожи Чан развести огонь, подолом юбки вытерла слезы, быстро приготовила еду и поставила перед отцом.
— Откушайте, батюшка!
Но Хаккю почему-то отказался:
— Я не буду есть.
— Вы оттого не хотите есть, что плохо себя чувствуете? Или сердитесь, что я поздно вернулась?
— Нет, не потому. И вообще, незачем тебе знать...
— Батюшка! Почему вы так говорите? Я верю вам, вы всегда доверяли мне, обсуждали со мной все дела — и большие и малые! Так почему же сегодня вы говорите: «Тебе не надо знать...» Пусть я в ваших глазах непочтительная дочь, но мне обидно, что вы от меня что-то скрываете.
Сим Чхон всхлипнула. Хаккю внезапно испугался:
— Дочка! Доченька! Не плачь! Мне нечего скрывать от тебя, но я сразу не сказал тебе всего потому, что знал твою любовь ко мне и не хотел тебя огорчать. Вечером я вышел за ворота встретить тебя, но упал в канаву с водой и чуть было не утонул. Меня спас от смерти настоятель монастыря «Пригрезившееся облако». Он расспросил меня о моей жизни, и я рассказал ему все, что со мной было. Монах этот выслушал и сказал: «Наш Будда никому не отказывает в милостях. Если ты пожертвуешь ему триста соков риса, он избавит тебя от слепоты и ты увидишь небо, землю и все, что на ней есть». Я, не подумав о своей бедности, расписался в книге пожертвований. Как я раскаиваюсь теперь!
— Что толку? — рассудила Сим Чхон, внимательно выслушав отца. — Если, как вы говорите, Будда может вернуть зрение вашим слепым глазам, надо во что бы то ни стало добыть эти триста соков риса.
— Что там ни говори, как ни сетуй на бедность и как ни уповай на великое Дао[258], положение наше таково, что нам и сто соков не набрать!
— Не говорите так, отец! Вспомните-ка о делах прошлого: Ван Сян растопил лед на реке теплом своего тела и достал карпов; Мэн Цзун пролил слезы в лесу, и из-под снега показались побеги бамбука. Вот образец сыновней любви! Но любовь и преданность родителям умели хранить не только в древности. Не беспокойтесь ни о чем!
На другой день Сим Чхон, выбрав в саду место для вознесения молитв, очистила его от мусора и соорудила из глины алтарь. По обеим сторонам алтаря она развесила гирлянды из еловых веток, поставила на стол чашку свежей колодезной воды, а затем зажгла курения, как перед Алтарем семи звезд, смиренно преклонила колени и начала молиться:
— Внемли мне, всемогущее Небо, творец небесных светил! Внемли и ты, богиня Земли, и вы, хранители городов и селений, и ты, Индра, повелевающий небесами, и ты, Шакьямуни-Татхагата![259] Внемлите и вы, восемь духов-хранителей[260] и все бодисатвы! Небо сотворило солнце и луну, и потому люди способны видеть. Если б не было небесных светил, они не смогли бы различать друг друга. Мой отец, рожденный в год «Маджа», ослеп на третьем десятке лет и ничего не видит. Молю вас: ценой моей жизни верните отцу глаза! Ниспошлите ему подругу жизни и даруйте им пять счастливых даров! [261] Пусть будет у них много-много детей!
Дни и ночи молилась Сим Чхон, и наконец духи неба вняли ее мольбам, приняли ее жертвоприношения, и с этого времени судьба ее была предрешена.
Однажды приходит к Сим Чхон ее кормилица, мамаша Квидок, и говорит:
— Удивительные вещи видела я сегодня, доченька!
— Что за удивительные вещи?
— Представь себе: ходят какие-то странные люди, человек десять, и спрашивают, нельзя ли где купить молодую девушку лет пятнадцати. За ценой, говорят, не постоим!
Сим Чхон выслушала эти слова с затаенной радостью.
— Да неужели? Если это правда, пригласите, пожалуйста, ко мне самого почтенного и надежного из этих людей. Только осторожнее, чтоб никто ничего не знал!
Кормилица вышла и через некоторое время вернулась, ведя за собой гостя. Прежде всего Сим Чхон попросила матушку Квидок узнать, для чего этому человеку нужна молодая девушка.
Гость ответил:
— Мы из столицы; плаваем на корабле по торговым делам за тысячи ли. На этот раз путь наш лежит через Имдансу, море коварное: чуть зазеваешься — пропал! Но если принести в жертву морю пятнадцатилетнюю девушку и при этом вознести молитву, путешествие наше будет благополучным и в делах нам повезет. Вот мы и ходим, ищем, где бы купить девушку, хотя это, конечно, мерзкое занятие. Если у вас есть на примете такая девушка, скажите! За деньгами дело не станет!
Теперь уж в разговор вступает сама Сим Чхон:
— Я здешняя; отец мой слеп — ничего-то на белом свете он не видит. Всю жизнь он молил Небо
