туристская достопримечательность их городка.
Дороти даже гадала с подружками, каких кровей был горбоносый красавец с лихой проседью в вороных волосах. Шотландская фамилия не в счёт, такие фамилии и у негров бывают. Не то чтобы происхождение шерифа имело какое-то значение, но ведь любопытно же.
Однажды она прямо спросила его об этом, когда Мак-Рилли по просьбе папаши извлёк её с сомнительной дискотеки и вёз к родителям, под домашний арест. Терять было нечего, и девчонка решилась:
«Дядя Джон, а вы этнически кто?»
Мак-Рилли ответил не моргнув глазом:
«Еврей».
Шуточки у него были, однако.
– Здравствуйте, дядя Джон! – обрадовалась Дороти, заметив в дверном проёме поджарую фигуру шерифа. Поправила свечку, воткнутую в бутылку, и похвасталась: – А у нас света нет. Уже часа два!
– Приплыли, – буркнул Мак-Рилли. То, что с утра во всем городе напрочь вырубилась связь, он уже знал. Причём вырубилась очень по-хитрому, на трезвую голову не разберёшься. Даром ли на середине Линкольн-стрит весь день торчит красный микроавтобус телефонной компании и здорово мешает движению. Хотя какое там движение, по нынешней-то погоде. Хуже то, что ещё со вчерашнего дня почти поголовно стали «глючить» мобильники. А теперь ещё, оказывается, и электричество медным тазом накрылось.
«Действительно, приплыли. Городишко того и гляди точно замёрзнет…» – подумал шериф. Если уж у Теда могут предложить только ветчину с вареньем и холодный чай, значит, дела в корень плохи. Это только в кино несгибаемая Америка дружно и с неизменным успехом борется то со стихийными бедствиями, то с нашествиями инопланетян. В реальной жизни, если час-другой не включаются тостер, хлеборезка и картофелечистка, всё катится в жопу. Ни тебе у кого ни дровяных печек, ни сохраняемых на чердаке керосинок, а костёр без покупных углей и баночки «по джига» умеет развести только инструктор бойскаутов. Ну там, ещё шериф.
Что же будет, если придётся по-настоящему туго?..
Тем не менее Мак-Рилли молча и не торопясь – должен ведь кто-то олицетворять спокойствие и надёжность! – съел пару толстых мясных трубочек, начинённых брусничным джемом, запил их приторным чаем и, швырнув на стойку засаленный доллар, вышел наружу.
Погода, похоже, стала ещё более мерзкой – со стороны далёких гор налетел резкий и по-настоящему ледяной ветер. Он закручивал сплошные полотнища снега (уже, кстати, не таявшего на лету) в бесконечные спирали метели, слепил глаза и, кажется, всерьёз примеривался сбить с ног. Забравшись в джип, Мак-Рилли вытер ладонью мокрое лицо и первым делом отрегулировал климат-контроль на какой следует обогрев. Так дело пойдёт, стрелять фазанов на уик-энде ему придется навряд ли…
Тут в машине ожила рация. Шериф снял с держателя микрофон:
– Да, Толстяк, слушаю.
– Сэр, тут на Линкольн-стрит, около автобуса телефонистов… тут… тут…
Обычно невозмутимый помощник буквально срывался на крик. Чтобы довести его до подобной истерики, требовалось нечто воистину экстраординарное.
– Ясно, Толстяк, скоро буду, – твёрдо сказал Мак-Рилли в эфир. Врубил четыре ярких прожектора на крыше джипа и тронул тяжёлую машину с места.
Мощные фары выхватывали впереди только белую колышущуюся стену. Джип двигался со скоростью контуженной улитки и прибыл на место только минут через двадцать, и то больше благодаря инстинкту водителя, знавшего свой городок наизусть. Мак-Рилли затормозил, буквально упёршись бампером в красный микроавтобус, и вылез в снежную круговерть. Прикрывая лицо рукавом, он медленно двинулся в направлении зажжённых огней машины помощника, едва различимых за мутной мчащейся пеленой.
Примерно на полпути, у открытого люка, в свете фар он увидел одетые в кроваво-красные комбинезоны тела ремонтников из телефонной службы. Именно тела. Они лежали на снегу лицами вверх, да не просто лежали, а выгибались дугой, как в приступах эпилепсии. Мак-Рилли подскочил к ближайшему из них и попытался придержать его голову, бешено колотившуюся о занесённый снегом асфальт…
И тотчас понял, что невероятная погода и чудеса с электричеством были ещё, как говорится, цветочками.
Пальцы шерифа вдруг ощутили вместо нормальной человеческой плоти что-то аморфно-мягкое, словно он держал в руках не голову собрата по виду, а сдутый футбольный мяч. Тут уж не помогла никакая выдержка – Мак-Рилли отдёрнул ладони и отшатнулся.
Почти тотчас же Джонсон по прозвищу Толстяк, склонившийся над другим телефонистом, дико вскрикнул и, не отрывая взгляда от лица лежавшего, истошно заорал:
– Сэр, смотрите, он же стареет!..
Шериф посмотрел… Лицо несчастного в самом деле стремительно изменялось. Вот оно покрылось сетью глубоких морщин, потемнело, сморщилось… Мак-Рилли покосился на другого телефониста и увидел, что и с ним произошло то же – за неполную минуту человек превратился в столетний иссохший труп. Не в силах поверить увиденному, шериф коснулся плеча мумии, обтянутого ярко-красным новеньким комбинезоном… и даже сквозь завывание ветра услышал шорох рассыпавшихся костей. Ещё через секунду послышались звуки несколько иного рода. Это неудержимо тошнило Джонсона, явно не вынесшего обилия впечатлений. А ведь «индейское лето» ещё только начиналось… Мак-Рилли мрачно глянул в сторону Толстяка и, отвернувшись, сплюнул. С помощниками ему не везло постоянно.
Есть такой фантастический рассказ… Где-то в очень дальнем космосе сидит в закупоренной капсуле астронавт. Капсула полностью автономная, воздух регенерируется, запас пищи неиссякаемый. Астронавт, прошедший всевозможные тесты на психическую устойчивость, следит за локаторами, настроенными уловить приближение флота враждебных (а какими ещё они могут быть, по мысли фантаста?) пришельцев. Следит и следит… вот уже двадцать лет. Все книги давно выучены наизусть, все убогие развлечения, предоставляемые компьютером капсулы, надоели до сумасшествия, а смены нет и не будет – слишком велико расстояние до Земли. И даже связи ему не положено, бедолаге, чтобы не нарушить секретность. И вот наконец локаторы выдают заветный сигнал: явились, голубчики, не запылились! И астронавт нажимает большую красную кнопку, и его ликование невозможно передать никакими словами, хотя он вполне понимает, что злобные пришельцы его капсулу сию минуту спалят…
Вот так примерно чувствовал себя Джон Мак-Рилли, шериф тихого американского городка, когда стоял на Линкольн-стрит, превращённой в арктическую тропу, и, держа в руке мобильник, собирался вызывать федералов.
Впрочем, ручаться не будем. Вполне возможно, он насвистывал нечто совершенно иное.
Чтоб не пропасть поодиночке
Юркан рулил на древнем «Жигулёнке» по Пулковскому шоссе, и настроение у него было самое скверное. Машина дышала на ладан, рука, покорёженная в Афганистане, всё чаще ныла не только по ночам, но и средь бела дня, вот как теперь. Наверное, оттого, что у Юркана болела душа.
Чердачный промысел иссяк, в горячий цех, к мартену, что-то не тянуло, да и кто ж его туда теперь возьмёт. Вот и приходилось «бомбить» на замшелой тачке, доставшейся в наследство ещё от отца- инвалида. И каждый день думать о том, как бы, поэтически выражаясь, «не пропасть поодиночке». А то ведь запросто… Родители в земле, и, если хорошенько подумать, кому ты, кроме них, на этом свете нужен? Брачеваться Юркан не сподобился, ну а друзья, те, которые боевые, – опять-таки словами поэта, «одних уж нет, а те далече». Серый упокоился на Южном кладбище, а Натаха… Натаха того. Тоже далече. В смысле, от мира сего.
Собственно, к ней-то сейчас Юркан и направлялся, к единственной живой душе, которая была ему в этой грёбаной жизни не совсем безразлична.
Двигался он при этом со скоростью шестьдесят километров в час. Пусть нарушают те, у кого на это есть деньги. Да и куда спешить? Тише едешь, дальше будешь… Особенно на раздолбанной «копейке» образца 1974 года… Мимо, обгоняя Юркана, проносились шикарные джипы, «БМВ», «Мерседесы», каждый из которых стоил небось раза в два поболее его двухкомнатной «хрущобы».
