взмахнул рукой, матросы встрепенулись, загрохотало железо, и многопудовый якорь потянул за собой на дно цепь с грузом человеческих тел. Взметнулись к бездонному небу отчаянные голоса, океан милосердно накатил прозрачную волну… и всё стихло.
Вот это и называется — концы в воду.
Сажень за саженью, вниз, вниз, в сумрак пучины, на далёкое тёмное дно…
— Ну, слава Богу. — Гастон Леру перекрестился, переложил трубку в другой угол рта и подмигнул Шарпантье. — Ничего, mon ami, ничего, мы потеряли в деньгах, зато сохраним головы, а значит, всё остальное приложится… А вам, чёртовы англичане… — и он сделал неприличный жест в сторону приближающегося патруля, — вам смолёный фал с узлами куда не надо. Вам и вашей королеве.
Англичан он ненавидел так, как только мог их ненавидеть француз и капитан работоргового судна. Чёртовы ублюдки успели за счёт «чёрного дерева» понастроить заводов и отлить на них пушки для целой армады первоклассных кораблей, а теперь взялись играть в добродетель и гоняться по морям за теми, кто хочет для себя такую же выгоду.
Ах, бочки с сидром в заросшем паутиной подвале, ах, круглолицая вдовушка из родной деревни в Нормандии, которую он уже после этого плавания повёл бы под венец…
Англичане тем временем сократили дистанцию, и с ближайшего крейсера рявкнула пушка — коротко, уверенно, по-бульдожьи. Дескать, не послушаешь — спустим не штаны, шкуру спустим.
— Паруса долой! — сквозь зубы приказал Леру, и матросы бросились по вантам.
Ближайший крейсер тоже лёг в дрейф. Он покачивался на расстоянии пушечного выстрела, лагом к работорговцу, демонстрируя сквозь открытые порты всю свою гибельную мощь, и с него уже спускали шлюпки с досмотровой командой.
Стискивая за спиной кулаки, смотрел капитан Леру, как на борт его брига поднимались рослые английские моряки, возглавляемые плотным щеголеватым лейтенантом. Хорошо обутые, в ладной форме, досыта кормленные солониной… А всё равно дохлого тунца жабры вы получите, а не Гастона Леру! Леру хорошо знал законы и поэтому улыбался в лицо английскому лейтенанту — улыбался демонстративно и нагло. Англичанин тоже знал законы и тоже улыбался, правда достаточно криво. Он был тёртый калач, давно ходил на крейсерах и прекрасно знал, что будет дальше. Приближаясь, они отчётливо слышали многоголосый крик, заставивший креститься матросов. При обыске будут найдены цепи, плети, колодки, котлы с остатками пищи и свежая, безошибочно узнаваемая вонь в трюме… а вот негров обнаружить не удастся. Потому что бедолаг уже доедают глубинные твари. И нагло ухмыляющийся лягушатник еще предложит ему, лейтенанту Её Величества, выпить по бокалу в капитанской каюте…
— Зря стараетесь, лейтенант. На корабле всё чисто, — ещё шире улыбнулся Леру. — Кстати, у меня припасена бутылочка очень неплохого вина…
— Сперва к делу, капитан, — хмуро отозвался лейтенант и оглянулся на своих. — Мичман, приступайте.
Судьбе было угодно, чтобы в этот самый миг из-под палубы раздалась песня на неведомом языке. Громкая, раскатистая, полная победного торжества. Это женщина, обладающая Силой, сняла руку с холки затаившейся пантеры, и та взвилась в прыжке.
— Эт-то ещё что такое? — сдвинул рыжие брови лейтенант, непроизвольно тронул шпагу и резко отдал команду: — Вперёд! Трюм к осмотру!
Тут оказалось, что хвалёных английских моряков хвалили не зря. Они мигом ринулись к люкам, понимая, что Господь, похоже, услыхал их молитву о душах чёрных бедняг и не для всех она оказалась заупокойной. Скоро снизу послышались радостные возгласы, а ещё через минуту на свет Божий явилось двое чернокожих — мужчина и женщина. Оба грязные, исхудавшие, со следами жестоких побоев, в ошейниках и кандалах. Никаких сомнений — рабы.
Люди порой странно реагируют на запредельные обстоятельства, и Леру первым долгом накинулся на боцмана:
— Ты как службу несёшь, болван? Где были твои грёбаные глаза? Запорю!..
А с лица его между тем отливала последняя краска.
— Капитан, чтоб мне забеременеть от морского дьявола и родить против колючек… — Боцман тоже побелел, как свёрнутая парусина над головами. — Клянусь чулками распутницы Магдалины, в трюме было пусто. Одни крысы. Чтоб мне грот-мачту в клюз…
Он так уже никогда и не узнает, что Мамба просто отвела ему глаза. Долго ли умеючи-то! Он и увидел пустой угол там, где вжимались в доски два человеческих существа.
— Значит, капитан, бутылочка неплохого вина? — холодно, одними губами, улыбнулся лейтенант, шагнул к Леру и крепко, по-боксёрски, ударил его в лицо. — Вы негодяй и лжец, и место ваше — на рее.
Неграм перевода не потребовалось. Мамба расхохоталась, сверкая жемчужными зубами, а Мбилонгмо высоко подпрыгнул и пустился в пляс, громыхая цепями. Это была не просто ритуальная пляска. Он затягивал у себя на шее незримую петлю и с хрипом высовывал язык, указывая пальцем на капитана Леру.
В оскорбительной пантомиме сквозил такой прозрачный намёк на скорое и неотвратимое будущее, что Леру не выдержал. Быстрым движением он выхватил испанский нож и с рёвом кинулся на кривляющегося негра. Всё равно издыхать, но хотя бы эту обезьяну он с собой заберёт…
Однако Мбилонгмо был и вправду великий воин. Руку с навахой встретила натянутая кандальная цепь. Миг — и подправленное движение заставило согнуться локоть. Ещё миг — и Леру с изумлением увидел знакомую рукоять, торчавшую из его собственных потрохов.
Он ещё не успел почувствовать боли, когда его ноги оторвались от палубы, перед глазами пронеслись бортовые доски, в уши хлынула горькая морская соль…
Дрогнули и повернули на свежую кровь треугольные плавники, похожие на паруса смерти…
— Ну вот и ладно, поделом негодяю, — невозмутимо кивнул лейтенант и повернулся к мичману. — Негров расковать и на крейсер к врачу. Первого помощника и боцмана…
В воде страшно закричал Леру, забил руками, потом завизжал… и утих. Красное облако истаяло в прозрачных волнах…
Дней через десять Мамбу и Мбилонгмо передали на борт судна, державшего курс на Ямайку. По прибытии туда их ждала обычная судьба невольников, спасённых с захваченного работоргового судна. Им вернули свободу и отправили работать, даже платили немного денег. А ещё их крестили. И нарекли, особо не мудрствуя, Абрамом и Сарой…
