свернувшись калачиком, точно ребёнок, чему-то улыбалась во сне. Интересно, что снилось ей?
«Уж верно, не горящий Артемисион», — тоже улыбнулся Рубен, бережно поправил одеяло и отправился начинать новый день. Выпил чаю, съел бутерброд с колбасой, не спеша оделся и вышел во двор.
Там в преддверии выходных кипела автомобильная жизнь. Пыхтели моторы, хлопали двери. Кто-то заталкивал в багажник всё необходимое для загородного пикника, кто-то с помощью соседей водружал на прицеп отправляемый на дачу старый комод, кто-то, подняв капот, склонялся над моторным отсеком, одновременно успокаивая расстроенную жену…
Беленькая «семерка» Рубена стояла у подъезда, ни дать ни взять пригорюнившись. Он присмотрелся… Ну точно — дворники увели. Дешёвые, старенькие, которым в базарный день грош цена.
— У кого-то, значит, и таких не было, — философски вздохнул Рубен. Вытащил из бардачка запасные, с хорошими «силиконовыми» резинками, прогрел двигатель и выкатился со двора.
Плотное движение на Московском проспекте быстро превратило «семёрку» в крохотную капельку автомобильного девятого вала. Однако затеряться в разномастном потоке Рубену не дали. Кругом было полно гораздо более дорогих и престижных машин — от самоновейших «Ауди» до «Кайеннов» и «Туарегов», — но у выезда с площади, которая в народе называется «Под кепкой», на скромный отечественный автомобиль положили глаз.
Глаз принадлежал россиянину в форме капитана ГИБДД. Капитан был крепким, подтянутым, с седоватыми висками и строгим мужественным лицом. Таких в советские времена любили изображать на плакатах — закутанными в плащ-палатки, в слякоть и дождь помогающими на дороге водителям.
Ну, слякоти и дождя, а также метели и града в природе сегодня не наблюдалось, а вот кушать обладателю плакатной наружности, похоже, хотелось. Он шагнул от поребрика и махнул Рубену полосатым жезлом.
Рубен включил поворотник, послушно принял вправо и плавно притормозил. И страховка, и квиточек техосмотра у него были в порядке, но не говори «гоп»…
…Вот именно. После обычной преамбулы про документы, ручной тормоз и номера агрегатов, капитан кликнул подручного в звании лейтенанта и затеял досмотр по полной программе. Настроены офицеры были решительно. Если не найдут наркотиков и пластиковой взрывчатки в багажнике или в салоне, чего доброго, займутся проверкой скрытых полостей кузова. Пока спешащий на дачу «клиент» не проявит смекалку и не осведомится о цене вопроса…
Тем более «клиент» явно кавказской национальности, которому только последний бездарь не сумеет впаять хоть плохонький, но криминал.
Рубену это вскорости надоело, он еле заметно усмехнулся и по очереди заглянул офицерам в глаза. И сейчас же что капитан, что лейтенант оставили своё казавшееся таким перспективным занятие и почти синхронно накрыли ладонью правый висок, а во взглядах появилось выражение тихого ужаса. У лейтенанта закружилась голова, он схватился за дверцу патрульной машины, чтобы не упасть, капитан судорожным движением сунул Рубену права и махнул рукой — уезжай, мол. Тот не заставил себя упрашивать, живо влился в густой дорожный поток и уже в зеркальце заднего вида увидел, как неожиданно навалившаяся мигрень согнула капитана в приступе жестокой тошноты.
Естественно, позже всё будет объяснено перепадами давления при прохождении атмосферного фронта. Какая магия, какой Великий Аркан[59]? Подобные слова никому даже и в голову не придут…
Рубен же спокойно, больше не привлекая излишнего внимания, выкатился на Мурманский тракт и, достигнув указателя «Разметелево», ушёл по стрелке направо.
Во времена, когда образ гаишника вдохновлял создателей духоподъёмных плакатов, а не творцов пародийных статуэток с доминантой в виде алчно протянутой лапы, посёлок Разметелево был знаменит среди питерских инженеров в основном своими овощебазами. Научных сотрудников целыми автобусами возили туда разбирать подпорченные овощи, зарабатывая к отпуску отгулы. Именно там, если помнит читатель, будущий литератор по фамилии Краев поразился зрелищем полусгнившего, жутко смердевшего кочана, который ещё силился выпускать корешки… В эпоху экономических реформ и «шоковой терапии» учёного в холодных ангарах сменил индивидуальный торговец, которому было позволено выбирать из подгнивших завалов более-менее съедобную фракцию и вывозить её на продажу.
Так вот.
Если не ошибиться на «пьяной дороге», петляющей между заборами старых овощебаз, если умело проджиповать по словно танками развороченной бетонке и взобраться на горку — откроется особнячок, которому на первый взгляд здесь совершенно не место.
О, это вовсе не «новорусский» коттедж, стилизованный под квазипетровскую старину. Это действительно очень старинный дом. Двухэтажный, чёрного карельского камня, за вычурной, хитрого литья, чугунной оградой.
В эпоху благородных гаишников на нём красовалась вывеска «Детский сад номер такой-то», правда, детских голосов за забором никто ни разу не слышал, но местные жители, что характерно, к этому обстоятельству относились с поразительным равнодушием. Когда слова «гаишник» и «мздоимец» стали почти синонимами, было сделано несколько попыток прибрать дом и участок к рукам, но — проверьте, если не верится, — ни у кого так и не получилось.
Добавим для полноты картины, что в бесхозный вроде бы дом не совались даже бомжи.
«Ваше благородие госпожа удача…» Рубен запер машину и, глубоко переведя дух, двинулся к воротам.
Ворота были под стать всей ограде — ажурные, но исключительно прочные и неприступные. Стоило Рубену приблизиться, как в калитке резко щёлкнул дистанционный замок, чуть слышно скрипнули петли и открылся запущенный двор, заросший сиренью.
Рубен миновал пустые качели, легонько раскачивавшиеся на ветру, покосился на облезлые грибки, тронул лошадь мёртвой карусели и взошёл на высокое крыльцо.
Дверь предупредительно клацнула замком, трудно, со скрипом, подалась, пропустила в затхлый, отдающий пылью вестибюль. Некогда он был великолепен, но теперь здесь царила мерзость запустения — всюду мусор, разбросанные игрушки, тряпки, грязь, битое стекло. В углу, под державным портретом, не соответствовавшим ни одному из российских правителей, в глиняном саркофаге покоилась монстера. В целом чувство было такое, что время здесь остановилось и загнило.
«Мишка с куклой бойко топают, бойко топают, посмотри…»
Рубен поднял с пола плюшевого, пахнущего плесенью медведя, показавшегося ему символом детства, так и не ставшего счастливым. Подержал в руках, положил на полку заложенного кирпичами камина, поискал взглядом куклу, чтобы посадить рядом, но не нашёл.
Мраморная лестница привела его на второй этаж. Здесь Рубен повернул с лестничной клетки направо, миновал обшарпанную дверь с надписью «Старшая группа» и не удержался, поставил под окно детский шкафчик для вещей, валявшийся опрокинутым посреди коридора. На покосившейся дверце обнаружилась выцветшая картинка — улыбающаяся кукла. «Ну вот…»
Достигнув обтянутой дерматином двери, Рубен почтительно вошёл, поклонился и с глубоким уважением сказал:
— Приветствую тебя, о Вершитель. Покорнейше прошу простить, что явился незваным…
За обшарпанным антикварным столом с инвентарным номером, приколоченным на самом видном месте, сидел седобородый старец весьма почтенного вида. Он не спеша ел, вернее, вкушал золотой ложечкой йогурт и выглядел почти как в рекламе: «И пусть весь мир подавится…»
— А, это ты, Князь, — кивнул старец, пригладил бороду и указал ложечкой на стул. — Я рад тебе. Садись. И пожалуйста, отведай йогурта. Они у меня все одинаково полезны.
На столе в живописном беспорядке стояли пластиковые стаканчики без этикеток. К каждому, словно трубочка к упаковке с соком, была цветной резинкой притянута ложечка. Золотая, конечно.
— Благодарю.
Рубен сел и наугад взял стаканчик. Йогурт оказался его любимым, малиновым, на зубах приятно похрустывали натуральные ягодные косточки. Рубена это не удивило.
Некоторое время угощались в молчании, соблюдая старинный этикет: гость из вежливости держал
