Под колёсами обеих машин быстро растекалась грандиозная лужа.
– Едрёна мать, – шофёр бензовоза выдернул ключ зажигания и со всех ног кинулся прочь. Кое-где в отдалении уже начал кучковаться любопытный народ: как же, не каждый день такое увидишь!.. И со всех сторон, сзади и спереди, вовсю завывали сирены и мигали милицейские маячки…
Приехали, блин!..
Ко всему прочему, место было открытое – справа сквер и дома вдалеке, слева забор подстанции и кусты, но тоже слишком далеко, через две широченные полосы, не слиняешь. Для бегства гораздо лучше подошла бы плотная застройка со всякими там проходными дворами и сквозными парадными. То есть надо было трогаться. И побыстрей.
– Эй, вперёд, – Гном потряс водителя за плечо и внезапно принялся яростно материться. Несколько ударов пистолетной рукоятью всё-таки достигли цели и сделали своё дело – водитель обмяк в кресле, уронив окровавленную голову на руль. Он вроде дышал, но было полностью очевидно, что в обозримое время никуда он автобус не поведёт.
Утром Плещеев явился на службу, пребывая в состоянии этакого трагического просветления. Накануне, обсуждая с коллегами убиение Гнедина и его возможные версии, он с удивившей его самого отстранённостью пытался из чистого интереса просчитывать, как долго ему удалось бы утаивать истину. Даже если бы он того захотел. Катя (которую обещали завтра выпустить из больницы) наверняка уже догадалась. Никита и Даша оставались у Ассаргадона, и никакой «подписки о неразглашении» никто с них не брал. И если бы ещё раз, Сергей Петрович сделал бы всё то же самое. Поехал бы в Разлив вместе со Скунсом, а потом «сдал» киллеру Гнедина. То есть жалеть было не о чем.
Он вяло подумал, что два мини-диска, расшифровка и оригинал, могли послужить ему своего рода страховкой… Могли… Но не послужат…
Секретарша Наташа при его появлении убрала в стол фотографию: её брат Коля на койке – и при нём молодой врач, смахивающий на восточного принца.
– Наташечка, – сказал ей Плещеев, – будьте так добры, пригласите ко мне Осафа Александровича, Марину Викторовну и Александра Ивановича. Совещание в узком кругу…
– Сергей Петрович, – подняла голову Наташа, – Александра Ивановича ещё нет, вы сами его вчера до двенадцати отпустили.
– Правда?.. – удивился Плещеев и вспомнил, что да, вроде бы действительно отпустил. – Ну… зовите тогда остальных, а Саша, как появится, пускай сразу подходит…
– Хорошо, Сергей Петрович. – Наташа сделала себе какую-то пометку и включила систему оповещения, вызывая Пиновскую и Дубинина к нему в кабинет. Плещеев прошёл внутрь, сел за стол и подумал, что скорее всего сделал это в последний раз. Снял очки, потёр руками лицо… Жизнь уже побрасывала ему всякие разные штуки.
Три год назад он был тяжело ранен и едва не ослеп, а Людмила потеряла их будущего ребёнка – и с ним все надежды на материнство. Потом он поправился и дошёл с ней до грани развода. И не переступил эту грань только, кажется, потому, что именно тогда его со страшным треском вышибли из прокуратуры, и Люда не посчитала возможным «бросить» его в подобный момент… А вот теперь, когда их отношения стали стремительно приближаться к тем, что были в первый год после женитьбы…
– К нам едет ревизор!.. – Марина Викторовна Пиновская чопорно опустилась на краешек стула.
– В старом «Крокодиле» была, помню, дивная на эту тему картинка… – Осаф Александрович закрыл дверь и включил систему против подслушивания. – Со сцены звучит сия бессмертная фраза, и в первом ряду, роняя деловой портфель и хватаясь за сердце, сползает с кресла человек…
– Если нас вздумали «на Гнедина» бросить, я таки сползу, – желчно пообещала Пиновская. И посмотрела на ковёр рядом со стулом – достаточно ли мягкий.
– Мариночка, радость моя, когда наконец наш любимый начальник им объяснит, что мы не сыскное бюро? Нас, помнится, не с этими целями организовывали. Лично я, Сергей Петрович, вполне официально заявляю: на данную тему я буду работать ме-е-е-едлен-но…
Марина Викторовна хотела категорически присоединиться, но посмотрела на безразличную плещеевскую физиономию и сделала верные выводы.
– Серёженька, – сказала она. – Был у меня в старые времена один хороший приятель… большой, между нами, девочками, говоря, жизнелюб. И вот он по ряду признаков однажды решил, что подхватил СПИД. Так прям не узнать мужика стало – в такую святость вошёл, все долги отдал, у всех прощения попросил, с кем год не разговаривал – помирился… Ты меня прости великодушно, но… Что случилось?
Плещеев с отсутствующим видом посмотрел на свою заместительницу и, не надевая очков, стал включать вмонтированную в стол аппаратуру.
– Ну и чем кончилось? – шёпотом поинтересовался Дубинин. – С тем жизнелюбом?
– Да чем оно могло, – скривила губы Пиновская. – Потащили его, болезного, в конце концов силком на анализы, нашли целый букет разной недолеченной пакости, но всё поправимое. То есть никаких СПИДов. Еле-еле бедняга из ангельского чина назад в нормальное состояние…
– Я хочу, – перебил Плещеев, и Марина Викторовна поняла, что шеф сказанного ею просто не слышал. До сих пор он своих коллег никогда и ни при каких обстоятельствах не перебивал. – Я хочу, чтобы для начала вы кое с чем ознакомились…
Опустил на приёмный лоток проигрывателя чёрную пластиночку мини-диска и недрогнувшей рукой нажал пуск.
– Вовец, ты?.. – раздался голос Виталия Базылева, сдобренный характерным пощёлкиванием сотовой связи. На заднем плане стучали бильярдные шары, слышались весёлые возгласы. – Ну дак чё? – продолжал пулковский лидер. – Решил что-нибудь?
И Гнедин – без сомнения Гнедин – зло и угрюмо проговорил:
– А что, она твоим уже надоела?..
Базылев ответил непристойностью, захохотал. Дубинин и Пиновская переглянулись. И продолжали молча слушать, как будущий «новомученик реформ» и бандит решали чью-то судьбу. Плещеев, по-прежнему не надевая очков, приостановил запись и пояснил:
– Речь идёт о Новиковой Дарье Владимировне… Внучке академика Новикова.
Больше он ничего не сказал, но скоро стало понятно – у Дарьи Владимировны успели сложиться с Владимиром Игнатьевичем некие отношения. Тёплые, доверительные и даже где-то как-то нежные отношения. А потом она глубоко оскорбила его. Так глубоко, что по его просьбе базылевские братки изловили её и на момент разговора «примерно наказывали». О том, чтобы отпустить Дашу Новикову, речь не велась. Лишь о том, добить, ли «шалаву» – или обождать, пока загнётся сама.
– Ладно, Вовец, ты особо не переживай, – сказал наконец Базылев. – Тем более мои тут её к делу приставили. К тому в подвал сунули, сечёшь?
И снова заржал. Гнедин, судя по его реакции, сёк. Плещеев опять остановил запись:
– «Тот» – это Никита Глебович Новиков, изобретатель и бизнесмен. Последняя разработка – устройство «Бензогаз». В Париже на экологической выставке получило золотую медаль…
Разговор между чиновником и бандитом возобновился, но больше они ничего важного друг другу не сообщили, и Гнедин первым положил трубку. История с девушкой явно тяготила его.
– Да-а-а, – проворчал Дубинин. – Я, братцы, ажно призадумываюсь, называть по нему малую планетку или не называть! Сергей Петрович, я надеюсь, оригинал нерасшифрованный у тебя тоже имеется?
– Какой, право, ранимый, какой тонко чувствующий человек… – откинулась на спинку стула Пиновская. – А где ты, Серёженька, если не секрет, эту запись добыл?
Плещеев надел наконец очки и прямо посмотрел на коллег.
– Скунс подарил, – сказал он.
– Подробности! – шёпотом закричал Осаф Александрович. Его глаза сияли и лучились охотничьим блеском. – Подробности!!!
– Подробности, – сказал Плещеев, – состоят в том, что Скунс убил Гнедина, а я ему помогал. От Марины Викторовны и Дубинина не укрылось, как он положил руки на стол. Так, словно приготовил их для наручников.
В это время ожил динамик внутренней связи, и Наташин голос (связь была сугубо односторонняя) произнёс:
