ничего слушать. Хватит!.. Он почти в упор прицелился Саше в живот – чтобы тот дольше корячился – и с наслаждением выстрелил: – Получай, сука!!!
Перед его глазами завертелись багровые клочья, железный голос зазвучал в самом мозгу, и он, бессвязно крича, принялся палить в сторону огней – ещё, ещё, ещё!!! Пока не кончились патроны…
Семён Фаульгабер сразу облюбовал себе выгодную точку позади одного из грузовиков. Отсюда он взялся бы скрытно подобраться к автобусу, к самой двери. Если бы события развивались нормальным порядком, он давно бы это проделал, и «прорехи на человечестве» скорее всего уже сыпались бы наружу – кто-то на карачках и обгаживаясь на ходу, а кто-то и ногами вперёд… Однако порядок развития событий нормальным ни в коем случае не был. Никого не интересовало не то что мнение давным-давно разжалованного старшины Фаульгабера (это он мог бы ещё перенести – да задавитесь вы, не впервой!), но даже и умнейшего из умных Серёжи Плещеева.
Вот такое уже совсем никуда не годилось. Кефирыч, маячил перед носом косившегося на него сержанта из оцепления и вовсю обдумывал варианты несанкционированного проникновения… когда засевшие в автобусе открыли бешеную пальбу. С первым же выстрелом Фаульгабер издал жуткий рык, и молоденького сержанта унесло куда-то в сторону: ринувшийся вперёд великан отшвырнул его, точно невесомый надувной мяч. Палили из автобуса явно вслепую, целясь в белый свет, как в копеечку, и Семён даже не пробовал уворачиваться – просто выжимал из себя всю скорость, на которую был способен. БАХ!!! – очередная вспышка прорезала ранние сумерки, и пуля с визгом чиркнула по залитому бензином асфальту у него за спиной. Наверное, при этом она высекла целую тысячу искр. А может быть, всего только одну. Кефирыч не оглядываясь ощутил, как метнулись по земле пока ещё невысокие языки пламени… как начал расти ревущий огненный вал. Ему не было до этого дела – для него существовал только автобус. И запертый там, внутри, наверняка раненный Лоскутков… Скорость! Скорость!.. Хилая дверная пневматика ничего не смогла противопоставить его бешеному рывку – металлическая створка застонала, охнула и распахнулась. Сверху, из салона, навстречу Семёну, чем-то замахиваясь, устремился первый из… сколько их там, плевать! Действия нападавшего никакого значения не имели, с таким же успехом он мог бросаться с кулаками на танк. Фаульгабер убил Гнома ударом в грудину, вышвырнул сквозь лобовое стекло Фарадея, пытавшегося что-то содеять большим кухонным ножом, и ринулся дальше. Скорость!!! Близкое пламя врывалось неистовым светом даже сквозь малейшую щель, и Кефирыч в долю секунды высмотрел своего командира. Распутывать проволоку или разбираться с наручниками никакого времени не i было. Фаульгабер и не стал зря его тратить – вцепился в сиденье и попросту выдрал его с корнем из пола.
Страшным усилием всего тела, таким же, как когда-то, в далёких отсюда горах, и, как в тот раз, ни земное тяготение, ни сталь болтов ничего поделать с ним не смогли. Скорость!!!.. Опять же в долю секунды, не обращая внимания на чьи-то мечущиеся тени, Семён! сгрёб Сашу на руки и одним рыжком вылетел из автобуса…
В следующий миг на автобус обрушился огненный вал и превратил его в тысячеградусную адскую топку.
Ещё миг спустя огонь настиг отягощённого ношей Кефирыча, но Кефирыч не остановился.
Навалилась страшная жара, мигом обернувшаяся когтистыми языками боли, и они впились всюду, куда смогли дотянуться. Хуже было то, что Саша у него на руках вспыхнул, как спичка: его не предохраняло толстое, промоченное потом обмундирование, он был с головы до пяток в бензине и горел, горел… Какой-то нечеловеческий звук бился в ушах, кто-то, должно быть, кричал: то ли сам Семён, то ли Саша, то ли те, оставшиеся в автобусе… Фаульгабер мчался в огне, сквозь огонь, вперёд и вперёд, не зная и не задумываясь, чем всё это закончится… пока мощные струи пены, извергаемые широкими раструбами, не ударили ему в лицо и не снесли с ног.
Вот тут Плещеев, Крановский и сбежавшиеся на выручку спецназовцы увидели кое-что действительно страшное. Семён Фаульгабер медленно поднимался, возникая из сплошного сугроба шевелящейся пены. Пена придушила огонь, однако несгораемый «комбез» великана был покрыт сплошной копотью, от него валил пар пополам с дымом… Но хуже всего было то, ЧТО он держал на руках. Кефирыч прижимал к себе некий непонятный предмет. Предмет состоял из двух половин, причём нижняя держалась буквально на ниточке и свободно болталась, раскачиваясь над землёй…
Видавший виды народ начал прирастать к земле, не смея приблизиться, со стороны «скорой» осторожно выдвигались врачи (инструкция категорически запрещала им входить в очаг бедствия, потому что гибель бригады означала и гибель тех, кого они могли бы спасти), а Фаульгабер наконец выпустил свою ношу, и только тут стало понятно, что болтающаяся нижняя половина была обгорелым автобусным сиденьем… к которому были всё ещё прикованы лишённые кожи Сашины руки. Кефирыч застонал от ярости и отчаяния, нагнулся над Лоскутковым и одним движением порвал к такой-то матери стальные браслеты:
– Саша, ты как?..
Лоскутков зашевелился, сказал «спасибо» и тоже начал вставать.
– Я?.. Нормально, – выговорил он внятно. Увидел своих, увидел ужас и страдание на их лицах, всё понял и попробовал улыбнуться лопнувшими губами: – Да нормально всё… Только… в животе что-то…
Он начал валиться, но упасть ему не дали – подхватили в двадцать рук. Хотя было не особенно ясно, с какой стороны к нему прикасаться.
– Катьке не говорите, – сказал Саша и замолчал.
– Внутреннее кровотечение, похоже, задета почечная артерия… или вена… хрен разберёт… – Старший врач бригады был опытен, угрюм и выдыхал одни пивные пары – тяжёлый, видно, день был. Он вскинул зелёные глаза на Кефирыча – тот как внёс Сашу в «скорую», так и стоял внутри, пригнувшись, чтобы невзначай не проломить головой потолок, – всё это под осуждающими взглядами врача-интерна и парамедика, совершенно не желавших видеть в своей вотчине постороннего. Ни ресниц, ни бровей на лице Фаульгабера не было.
– Руку сюда! – уловив и поняв взгляд старшего доктора, рявкнул парамедик. Он не первый год работал с бригадным и понимал его команды иногда даже без слов. – Помогай, раз вломился! Сожми в кулак! Так, как бьёшь! Дави вот сюда, да как следует… Не сюда, мудак!!! Куда пальцем показываю!..
Кулак великана послушно коснулся левой половины живота Лоскуткова. Рука ощутила мокрую, пахнущую непонятной химией плоть и – внутри – слабое биение жизни.
– А… рёбра как же?
– Делай, что говорю!.. – свирепо заорал парамедик. – Ломай к чёртовой бабушке, умирает он, пони маешь?!!.
Доктор-интерн, всего вторые сутки работавший на РХБ[63] и привыкший ещё далеко не ко всему, с чем может столкнуться «штурмовая» бригада, вдруг странно позеленел, и в глазах появилось отсутствующее выражение. Старший врач сгрёб его за грудки, выматерился и сунул в руки появившуюся неведомо откуда металлическую фляжку. Тот отпил, сразу перестал икать и посмотрел отрезвевшими глазами на старшего:
– Что мне..? А… понял…
Флакон с солевым раствором и препаратами, под нимающими давление, мгновенно повис на специальной штанге под потолком, толстая, косо срезанная игла с мягким хрустом вдвинулась в тело…
Парамедик по-прежнему беззвучно матерился под нос, присматривая за Фаульгабером – тот всей силой, всем весом прижимал готовую окончательно разорваться артерию. Интерн склонился над чёрным чемоданчиком, стоявшим на откидном столике, и набирал из прозрачных флаконов сильнодействующие гормоны. Старший врач ожесточённо бил по кнопкам «Алтая»:
– Центр?!. Лена, слышишь? Это Федулин, двенадцатая станция, бригада двадцать пять – тридцать два! Слышишь, да? У меня огнестрельное брюшной полости плюс ожоги второй-третьей не меньше пятидесяти процентов… Куда?! Понял, Будапешт, едем… предупредите реанимацию…
Повернулся в сторону кабины и крикнул водителю:
– Петя! Будапештская, три! И очень быстро!.. Ты меня понял?! ОЧЕНЬ!
Когда «скорая» тронулась, всё вокруг озарилось ослепительным светом – это огонь добрался до бензовоза, и то, что ещё сохранялось в цистернах, протуберанцами взвилось в низкие тучи. В ярких сполохах пламени «Мерседес» генерала Храброва смотрелся весьма специфически, и какой-то расторопный телевизионщик именно тогда отснял кадры, которым суждено было стать знаменитыми. А немного позже над канализационными люками начали с грохотом взлетать тяжёлые крышки, – пламя, проникшее в подземелья,
