– Остался еще один, – сказал, отдышавшись, Константин. – Он там, лежит за алтарем. Ранен.
– Даже раненая мразь может представлять собой серьезную угрозу, – произнес Мефодий, вкладывая в ножны церковный меч. – Вот ведь незадача. Не подойти. Мы ведь не знаем, где именно он лежит. А ну как успеет прожечь ноги кому-нибудь из нас?
– Так может, гранатой его? – предложил Константин.
– Нельзя, – покачал головой Мефодий. – Девчонку заденет.
– Так зачем боевую брать? – усмехнулся в усы Константин. – Церковной шарахнем.
После того, как Церковь объединила свои усилия с Орденом, в арсенале воинов появились такие вещи, о которых прежде можно было лишь мечтать. Церковные гранаты представляли собой глиняные сосуды, в которые силой магов были запечатаны молитвы против нечистой силы. Кроме того, каждая такая граната была наполнена святой водой. Ее разрыв не причинил бы абсолютно никакого вреда, находящемуся поблизости человеку, но вот демон… тут, конечно, все зависит от его ранга, но такую мишень, как геббит, церковная граната в любом случае уничтожила бы с легкостью.
– Хорошая идея, – одобрил Мефодий. Константин снял с пояса один из глиняных шариков.
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – сказал он, размахиваясь.
– Аминь! – бодро выкрикнули оба воина Церкви. Белесый шарик гранаты, с легким жужжанием рассекая воздух, полетел за алтарь. Раздался сухой треск – священный снаряд разорвался, разбрызгивая капли святой воды и освобождая молитву. Следом послышался исполненный боли стон обожженного демона – должно быть, брызги сразу достигли цели. Ну а когда над поляной раздался мощный голос Патриарха, читавший молитву, искореняющую зло – тут уже стон перешел в предсмертный хрип. Дым от сгоревшего геббита унесся ввысь. Воины Церкви хлопнули друг друга по рукам:
– Нормально, Мефодий!
– Отлично, Константин!
Убедившись, что душа последнего сектанта отбыла по направлению, указанному в договоре, который тот когда-то заключил с Сатаной, они подошли к алтарю дьяволопоклонников и начали распутывать грязные веревки, стянувшие хрупкие детские ручки и ножки.
– Надеюсь, они не успели над ней надругаться, – пробормотал Мефодий. – Иначе я их душонки даже из Преисподней достану.
– Крови, вроде бы, нет, – сказал Константин, бегло окинув взглядом тело девочки. – Да нет, вряд ли они стали бы насиловать ее перед ритуалом. Ведь в жертву Сатане годятся только невинные души.
– Свят, свят, свят, – оба монаха осенили себя крестным знамением. В принципе, события последних лет отучили многих церковников креститься при звуке слов 'Сатана' или 'Дьявол' – слишком уж часто эти слова звучали в повседневных разговорах. Но то, что сказал сейчас Константин, несомненно, было слишком нечистым, чтобы оставить это просто так.
Глава 19
Адское наказание
Четвертый Президент Российской Федерации, Геннадий Алексеевич Райшмановский, наслаждался жизнью, сидя в своем роскошном кабинете на последнем этаже небоскреба компании 'Атанас и Ко'. Будучи избранным на высший пост государства, миллиардер-экстрасенс не стал переезжать в Кремль. Древнюю резиденцию русских правителей он использовал лишь для того, чтобы принимать там зарубежные делегации, да проводить торжественные мероприятия, транслируемые по телевидению. Это, конечно, было грубейшим нарушением устоявшегося политического этикета. Но человеку, который положил конец казавшемуся вечным кровавому сатанинскому кошмару, страна готова была простить многое.
На самом деле у Райшмановского имелась очень веская причина для того, чтобы как можно реже появляться в историческом здании на Красной площади. Ведь это – святое место, окропленное кровью православных героев, оберегаемое духами великих русских вождей. В Кремле Райшмановский не смог бы проводить сатанинские ритуалы, вызывать бесов и заниматься гаданием по адским литерам. К тому же, его здорово выводило из себя простоянное присутствие рядом одного из величайших православных храмов – собора Василия Блаженного. Не мог же Президент, которого вся страна считала глубоко верующим человеком, который заслужил славу злейшего врага сатанистов, вдруг приказать снести это прекрасное здание.
Можно было, конечно, избавиться от собора тайно, приказав бригаде Харракса взорвать его под покровом ночи. А после – свалить случившееся на чеченских террористов. Но, во-первых, в Чечне уже давным-давно все было тихо-мирно, а во-вторых – это стало бы новым толчком к раздорам и кровопролитию, посеяло бы в народе панику. Сейчас Райшмановский в этом не нуждался. Напротив, он стремился сделать так, чтобы население России жило как можно лучше, постепенно забывало обо всех горестях и невзгодах, заплывало жирком. Новый Президент регулярно повышал зарплаты врачам и учителям, установил высокие песни, вернул старикам все льготы и гарантии. Образование и медицина вновь стали бесплатными, как это было в Советском Союзе. Большой театр был полностью восстановлен и сиял теперь еще большим великолепием, чем прежде. Порой на улучшение качества жизни русского народа шли не только деньги из государственного бюджета, но и средства из личных фондов самого Райшмановского. Все для того, чтобы народ возлюбил его и был готов носить на руках. Все для того, чтобы ему гарантированно позволили и простили один поступок, который Президент намеревался совершить, как только наступит нужное время.
Пока что многим такая вещь могла показаться недопустимой. И как раз для того, чтобы это стало возможным, Райшмановский щедро разбрасывал по стране медовые калачи. Ведь именно ради этого он начал свою политическую карьеру и ввязался в предвыборную гонку. Ради этого тринадцать лет назад он натравил на Россию орды бесноватых убийц…
Сейчас Райшмановский, пребывая в самом благостном расположении духа, обедал, сидя за широким сталинским столом. Как обычно, его трапеза состояла из вкуснейших блюд, приготовленных лучшими поварами, а также экзотических деликатесов, которые специально доставлялись к его столу из разных стран. Райшмановский любил смешивать различные мировые кухни: он мог позавтракать по-английски, пообедать по-итальянски, а на ужин умять килограмм-другой суши – да, конечно, не того ширпотреба, что продается на каждом углу, а первозданного аутентичного продукта, который готовил настоящий японец из обширнейшего штата его теневой корпорации.
Но сегодняшний обед Президента был, как ни странно, русским: наваристый борщ с куском говядины, ломтики жареной свинины с гарниром из картофеля по-деревенски, несколько зубчиков чеснока, и бутылка водки. Райшмановский и сам не знал, с чего это его вдруг пробило на такую трапезу. Но по мере того, как пустела пузатая бутылка, в голове начали роиться веселые мысли на этот счет. 'Я вошел во вкус, – думал Геннадий Алексеевич, – и пробую Россию на вкус'.
От этой мысли он рассмеялся, едва не подавившись полуразжеванным кусочком мяса. А в следующий миг действительно подавился – но уже от того, что зазвонил стоявший на столе телефон-вертушка.
Не простой то был ведь телефон. Райшмановский мог позвонить по нему только в одно место. Как и ему могли дозвониться по этой вертушке только оттуда. И, хоть Геннадий Алексеевич и поддерживал с обитателями того места самые тесные отношения, он вовсе не стремился там оказаться…
Прокашлявшись, выхаркнув мясо прямо на стол – тут уж не до приличий – Райшмановский облизнул вмиг побелевшие губы и снял трубку.
– Алло? – дрожащим голосом произнес он.
– Ты подвел меня, Геннадий! – не поздоровавшись, произнес звонивший. Мягко, конечно сказано – произнес. Он прорычал это, и голос его имел жуткий металлический оттенок – будто кто-то волок по гравию пучок длинных арматурных прутьев.
– Что случилось, мой повелитель?! – Президент подпрыгнул в своем удобном антикварном кресле.
– Очередной ритуал сорвался, – рыкнул его потусторонний собеседник. – Жертвоприношение не состоялось. Наше дело пострадало. Ты понимаешь, что это значит… для тебя?
