Глава девятнадцатая
Тыгреной всегда овладевали грустные думы, когда ей приходилось уходить из яранги старика Вааля.
Здесь собирались сердечные люди, настоящие люди. Среди них было хорошо, забывалась гнетущая, неприятная жизнь в опостылевшей яранге Алитета. Иногда нехорошие думы приходили в голову. Тыгрена не раз хотела застрелиться. Айе живет где-то далеко. Наверное, он там женился — в горах ведь есть девушки. И только Ваамчо, с которым часто приходится встречаться во льдах, немного рассеивает ее мрачные думы.
И теперь, возвращаясь в ярангу, она утратила свое хорошее настроение. Не хотелось идти домой.
Молча она влезла в полог и увидела старика оленевода Эчавто, о приезде которого уже говорили люди в яранге Вааля.
— Тыгрена! Это ты пришла? — приветствовал ее гость старческим голосом.
— Да, это я, — безразлично ответила Тыгрена и молча стала снимать с себя меховые одежды.
Она присела к жирнику и жадно начала пить чай большими глотками.
Старик Эчавто — новый приятель по жене — сидел с Алитетом и шаманом Корауге. И здесь огненная вода скрепляла дружбу с богатым оленеводом.
Довольный своими торговыми делами, Алитет был весел. Как и все мужчины, в жарком пологе он сидел на мехах голый, и лишь на коленях его лежала небольшая шкурка пыжика.
Охмелевшие, они разговаривали об оленях, о пушнине и шкурах морского зверя.
— С каждым годом твое стадо, Алитет, будет все больше и больше. Во время отела стадо удвоится, — говорил Эчавто.
— Когда придет лето, я нарежу много моржового ремня, шкур лахтака, тюленьих шкур, приготовлю много обуви и тогда куплю еще больше оленей, сказал Алитет.
— Правильно, Алитет! Этот товар тоже очень нужен кочевникам-оленеводам. Ты получишь за каждого лахтака двух живых оленей. За каждый круг моржового ремня — одного оленя; одну важенку за каждую пару торбазов.
— В торговой яранге моего друга Чарли я возьму еще много чая и железных вещей, и это все пойдет на покупку оленей. Чарли мне говорил, что олени — пустое дело, они родятся здесь, их много на чукотской земле, а железные вещи, кирпичный чай, табак здесь не родятся. Дорого стоит каждая железная вещь. Одна кастрюля — один олень, один нож — один олень, один кирпич чаю — один олень. Железные иглы тоже здесь не родятся и стоят дорого. Ведь теперь женщины разучились шить костяными иглами. Да, Эчавто, без железных вещей трудно стало жить человеку. Я буду помогать кочевому народу таньгинскими вещами, а ты помогай мне сделать большое стадо.
— Алитет, ты мой приятель. Я всегда говорил кочевникам: Алитет много пользы приносит нашим горным людям. Они не имеют собак, заняты в стадах, не могут сами выезжать на берег в торговую ярангу. Ты сам приезжаешь в горы, сам привозишь вещи. Ты облегчаешь жизнь горным людям, — ласково и льстиво говорил Эчавто.
Все время молчавший шаман Корауге вдруг тоже заговорил:
— Твой дед, а мой отец имел большие стада оленей. Но духи, которых он не ублаготворял, напустили порчу на оленей и погубили его стада. Потом мы ушли на морской берег, к мышеедам. Я был в то время совсем мал.
— Корауге говорит истинную правду, — сказал Эчавто.
— Да, да. Это большая правда. Мой отец был великим оленеводом, а умер вот здесь на берегу, совсем бедным человеком, охотником на морского зверя. Теперь я сблизился с духами. Они слушают меня. И прежде чем умереть, я помогу тебе, Алитет, сделать большое стадо. И когда я уйду туда, показывая рукой вверх, сказал шаман, — я скажу там твоему деду: мы нашли твои стада.
Морщинистое лицо Эчавто покрылось крупными каплями пота. Длинная борода стала влажной. Он смахнул с лица пот и лукаво, заискивающе сказал:
— Мои люди, Алитет, хорошо охраняют твоих оленей, как своих. Ни один твой олень не отобьется от стада, и ни одного твоего оленя не задерут волки.
— Эчавто, — заговорил Алитет, — ты мой самый большой невтум. Моя первая жена похожа теперь на старого тюленя. В нем мало жира, и кожа на нем не натянута… Но вторая моя жена… — Он усмехнулся и добавил: — Ты еще такой не видел…
Тыгрена насторожилась, прислушиваясь к разговору. Неприятная дрожь пробежала по телу.
Она украдкой посмотрела на старика Эчавто, и ей захотелось тут же убежать из полога.
И когда Алитет сказал, что ночью Эчавто займет его место, Тыгрена, переменясь в лице, громким шепотом упрямо сказала:
— Не хочу!
От неожиданности Алитет растерялся, но смолчал.
Еще никто никогда в его яранге не нарушал обычая народа. Эчавто болезненно усмехнулся. Гнев Алитета был настолько велик, что, не владея собой, он быстро оделся и вылез на мороз.
Эчавто, как старый матерый волк, медленно, ползком придвинулся к Тыгрене.
— Маленький зверек всегда пугается, всегда огрызается. Но когда привыкнет, начинает есть пищу с руки.
Эчавто совсем близко придвинулся и положил свою жесткую руку на голое плечо Тыгрены.
Тыгрена с силой оттолкнула Эчавто. Он отлетел в сторону и растянулся на шкурках.
В этот момент вернулся Алитет. Эчавто, ехидно улыбаясь, промолвил:
— Кусается звереныш-то! Вот так буйные важенки в стаде не дают набросить на себя аркан.
Алитет молча подошел к Тыгрене и ударил ее ногой. Глаза ее блеснули злобой. Она забилась в дальний угол, крепко сжала зубы и с ненавистью уставилась на Алитета. Всем показалось, что она вот-вот бросится на него, как разъяренная волчица. Глаза ее уже не блестели, а горели ярким пламенем ненависти и отчаяния.
Глава двадцатая
Ночь. Тыгрена не могла заснуть. Она вспоминала свое детство, игры в стойбище Янракенот, отца — Каменвата и своего маленького обиженного мужа Айе, вспомнила Ваамчо. Она уткнулась в оленью шкуру и тихо заплакала. Она плакала первый раз в жизни.
Пьяные люди спали крепко. В пологе было душно. Не зажигая светильника, Тыгрена достала торбаза, меховую одежду и бесшумно вышла из полога в сени.
Холодный, морозный воздух приятно обдал ее, и она торопливо стала одеваться по-дорожному.
«А нож?» — вспомнила Тыгрена. И, крадучись, вернулась в полог.
Тыгрена решила теперь же бежать в Янракенот, к отцу Каменвату. Она быстро сбежала со склона горы и, не оглядываясь, бежала, пока не перехватило дух. Стало жарко. У соседней горы она остановилась. Ночь была на исходе. Луна будто сваливалась с небесной крыши в торосы. Наползали мрачные, темные облака. Вокруг луны оранжевое кольцо — предвестник пурги.
Был месяц Упрямого старого быка, и наступал месяц Зябнущего вымени. Тыгрена осмотрелась, подумала: «Будет большая пурга… Назад все равно не пойду!..» И снова она двинулась вперед. Порой она останавливалась, отдыхала. Она пробежала уже большое расстояние. Днем, пожалуй, не видно было бы даже горы стойбища Энмакай. Но удивительно: ноги не уставали. Сердце билось сильно, и не от быстрого бега, а от радости. Она долго бежала вдоль берега моря и, не замечая, удалилась в тундру. Приметы, которые она знала хорошо, вдруг исчезли. Тыгрена заблудилась и уже не знала, далеко ли она ушла от берега. В поисках пути она круто свернула к морю и опять побежала. Из тальника выскочил заяц. Тыгрена
