Вдруг страшный взрыв — и кисти его руки как не бывало! Рука превратилась в сплошной окровавленный кусок мяса.
Это была граната.
Парень стоит ошеломленный, но не теряет сознания.
«В больницу», — думает он.
Больница недалеко. Он поднимает руку вверх и размеренным шагом идет в «доктырен яранг».
В голове беспокойные мысли: как теперь он будет стрелять? Русский доктор, наверно, вылечит руку. Только пальцев нет. Придется учиться левой. Хорошо, что она осталась и голова невредима.
— Доктор дома? — спрашивает он.
Парень молча подносит к самому носу доктора окровавленную руку. Через несколько минут Пной (так звали его) уже сидит в приемной. Только теперь он почувствовал страшную боль.
— Трубку сделайте мне, — попросил он и закурил.
— Немедленно приготовьте операционную! — приказывает врач.
Около Пноя врачи, фельдшерица и весь персонал.
Пной смотрит, как все больничные люди быстро начинают ходить.
— Доктор, теперь я, должно быть, умру? — спрашивает Пной.
— Почему же ты должен умереть? Нет, ты не умрешь! Тебе только придется стрелять левой рукой. Все будет хорошо!
Разные мысли бродят в голове Пноя. И когда ему предложили идти в операционную, то ноги отказались слушаться.
Пноя взяли под руки и повели по длинному коридору. В операционной все белое: и стены, и шкаф, и стол. Стол какой-то особенный: длинный и узкий, и в конце его как бы деревянная подушка. В комнате много таньгов в белых халатах.
Пноя положили на этот стол. Он не знал, зачем все это делается, но не выказал ни малейшего протеста. «Будь, что будет!»
Лицо его покрыли марлей и начали капать какую-то жидкость.
В голове Пноя проносятся мысли о раннем детстве, он вспоминает умершего таньга, который тоже лежал на столе, покрытый белой тканью.
«Наверное, я уже умер», — проносится у него в голове.
Пной заснул.
В руках доктора блестящие маленькие ножички, ножницы и еще что-то.
Дверь операционной открыта. За порогом толпятся чукчи и с любопытством, близким к ужасу, следят за тем, что делает доктор.
Их шаман оперировать Пноя не взялся бы, это они хорошо знают.
Дверь открыта преднамеренно. Операционная превращена в клинику. С сосредоточенным вниманием смотрят чукчи на «шаманство» белолицего доктора.
— Пной и не шевелится! Должно быть, он очень крепкий, — говорит один чукча.
— Да нет же, он спит! Ему дали очень крепкого спирта, — возражает другой.
Какая-то чудная игла в руках доктора, с настоящей ниткой. Доктор ею шьет, словно чукчанка починяет торбаза.
Операция длилась сорок пять минут. Все были в крайнем напряжении.
Пноя отнесли в другую палату.
— Пной! Пной! Пной! — тормошит его встревоженный брат, присутствовавший при операции.
Но Пной никаких признаков жизни не подает.
«Зачем же было „шить“ руку, раз его доктор сделал мертвым?»
Но нет, сердце Пноя бьется, и брат очень хорошо слышит это биение, приложив ухо к груди Пноя.
Наконец опять приходит доктор и начинает бить Пноя по лицу. Брат злобно смотрит на доктора и скрипит зубами.
И вдруг Пной оживает.
— Где я? Жив ли я? — и Пной ощупывает себя здоровой рукой.
— Ты в больнице! — отвечает брат. — Ну как, больно тебе было?
— Нет, я ничего не слышал и не знал.
И долго смотрит Пной на забинтованную руку.
— Ну ладно! Оставьте его! Завтра он вам расскажет все, а сейчас нельзя! — говорит врач, и чукчи, молча повинуясь, уходят из палаты.
Наутро больница кишит посетителями. Больных лежит уже много. Они лежат по нескольку человек в палате.
Вот на костылях идет по коридору больницы эскимос. Он хорошо знает, что больница спасла ему жизнь. Ведь всем на побережье известно, что в таких случаях, как у Хухутана, смерть приходила неизбежно.
Он охотился вместе с людьми своего стойбища на моржей. И в тот момент, когда моржовая голова с бивнями вынырнула около вельбота, чья-то шальная пуля обожгла Хухутана. Не понял сначала Хухутан, что с ним случилось. Потом он почувствовал боль и увидел кровь. Хухутан упал. Охота прекратилась, и вельбот вернулся в стойбище. Пуля раздробила берцовую кость. Хухутана положили в пологе. Шаман заткнул рану собачьей шерстью. Больной потерял сознание.
На его счастье, Модест Леонидович объезжал побережье. Он вытащил из пулевых отверстий собачью шерсть, осмотрел и забинтовал рану.
«Собака! Что он делает?» — подумал доктор про шамана и сказал:
— Скорей надо в больницу! Такого больного можно лечить только в больнице.
Моторный вельбот быстро покрыл свыше сотни километров, отделяющих стойбище от культбазы. Вместе с Хухутаном прибыли и родные, обеспокоенные его судьбой.
Родители Хухутана спрашивают доктора:
— Скажи, доктор: будет ли жить Хухутан?
Модест Леонидович снял очки, протер их и, подумав, сказал:
— Выбирайте сами: или я отрежу ему ногу — и тогда он будет жить, или через три дня он умрет.
И доктор подробно объясняет, что такое заражение крови.
— Режь, доктор! Ты знаешь, что надо, — говорит старик эскимос. — Пусть он хоть без ноги живет. Ведь он у нас хороший резчик по моржовой кости.
Между тем операционная уже готова, и Хухутан лежит на операционном столе…
Теперь Хухутан без ноги. Он уже смирился, свыкся с этим. Главное — жить!
— Это ничего, хорошо! — говорит он. — Все равно глаза мои теперь видят солнце. Хороший доктор! Спасибо тебе, советский доктор! Ты, доктор, дал мне жизнь. Ноги нет… хорошо. Зато руки есть, глаза есть, голова есть…
Поговорив с доктором, Хухутан идет на костылях по длинному больничному коридору и во все горло орет на очень исковерканном русском языке: «Вставай, проклятьем заклейменный…»
— Эй, Хухутан! — кричит ему вслед Модест Леонидович. — Нельзя так громко петь в больнице!
Летом заболел старик Комэ — отец нашего Таграя. Он лечился у шамана. Маленькая рана на спине растравлена и доведена до гангренозного состояния. Шаман залепил рану оленьей ровдугой[36]. Он запретил Таграю рассказывать о больном отце таньгам.
Злобно смотрел Таграй на шамана. Он уговаривал отца поехать в больницу, но отец отказывался:
— Я не молодой, чтобы идти к таньгу-доктору.
Во время каникул Таграй участвовал в моржовой охоте вместо своего отца — лучшего зверобоя. А когда возвратился домой, увидел, что рана отца увеличилась, Комэ уже не мог разогнуть спину. Не выдержал Таграй, пришел на культбазу и рассказал обо всем.
— Меня не слушает. Пусть кто-нибудь из таньгов уговорит его, — просил Таграй.
К Комэ вызвалась съездить медсестра чукчанка Уакат, подготовленная Модестом Леонидовичем. Она
