– Да уж, моя сперма оказалась сильнее Константиновой, покажи, сынок, что у вас осталось в кошелке?
На ватных ногах я подошел к столу, с ужасом глядя на родного отца, поставил корзину рядом с книгой Шекспира и, как маленький, спрятался за маму, которая объяснила:
– Господин Спирин, мы взяли все, что было в сейфах, можете не сомневаться.
Питон расплылся в улыбке:
– Я тебе верю, Мария Арбатова, потому что все время ты любила Константина, а родила от меня, можешь взять три самых маленьких головки, их вам хватит и на Париж с достойной жизнью, и на Багамы с их проститутками. Кстати, Игорь, а ты любишь Шекспира?
– Люблю, – ответил я и проснулся, потому что Полина начала щекотать меня под мышками, а я очень этого не любил.
Моя женщина оказалась уже чисто вымытой под душем и одетой в темно-вишневый халат до пят. Никакой косметики на лице не было, и больше сорока лет ей дал бы только какой-нибудь женоненавистник- мужчина либо другая женщина. Рядом с кроватью стоял столик на колесиках, на котором красовались две большие чашки с кофе и яичница, поджаренная с помидорами, ветчиной и луком. Я удивился и спросил:
– Полина, а откуда вы знаете мои вкусы?
Женщина погрозила мне пальцем и сказала:
– Давай перейдем на «ты», мы же всю ночь занимались с тобой любовью, а о твоих вкусах мне легко догадаться, ведь Мария моя очень давняя подруга. Кстати, о курении можешь забыть, потому что я не курю и не терплю курильщиков. Глотни немного кофе, и желание курить исчезнет.
Курить мне действительно хотелось очень сильно, потому что я курильщик с десятилетним стажем, а последнюю сигарету выкурил вчера в баре, когда пил для храбрости коньяк. Голова болела, сердце тоже, тело тряслось, словно с большого перепоя, но вчера мы почти не пили алкоголя – меня «колбасило» от недостатка никотина. Я жалобным голосом проговорил:
– Полина, если я не выкурю хотя бы одну сигаретку, то наверняка умру.
Полина улыбнулась и еще раз посоветовала:
– Дурачок, глотни немного кофе, и все пройдет, я знаю, о чем говорю.
Я неуверенно взял красивую темно-синюю чашку с дымящимся кофе, от которого кроме запаха кофе веяло еще и ароматами роз, мяты и еще каких-то неведомых мне травок, сделал небольшой глоток и вдруг почувствовал почти мгновенное небольшое облегчение. Я сделал второй глоток, потом третий и допил чашку до дна. Болезненное состояние исчезло, и мне расхотелось курить. Я с улыбкой взглянул на Полину, которая успела отойти к окну, и спросил:
– Полина, а что это за чудный напиток ты мне подсунула и не в нем ли кроется секрет твоей молодости? Если его продавать, то можно неплохо заработать.
Полина обернулась, и ее лицо сделалось грустным, она сказала:
– Ты такой же материалист, как и твой папаша Спирин, я этого не уважаю, потому что жизнь полна стихов и музыки. Я могу сказать тебе, что в этом напитке нет никакого секрета, его тяжело и дорого приготовить, поэтому его массовое изготовление нерентабельно, но могу также сказать, что в нем есть секрет, как во всем на свете. Ты лучше ешь свой завтрак и пойдем гулять, я уже тысячу лет не была в Павловском парке.
Почти не удивившись известию об отце, я взялся за яичницу с ветчиной, луком и помидорами, которая оказалась необыкновенно вкусной (дома по утрам я обычно пил только несладкий чай с тонкими кусками булки – старшая Александра боялась потолстеть и частенько сидела на диете), и сказал:
– А мне сегодня приснился мой отец Спирин в образе огромного питона в полицейской форме, он читал «Гамлета» и сделал мне комплимент относительно моей внешности, вернее, комплимент сказала мама, она тоже была во сне, так вот, мама сказала, что у меня и у Спирина абсолютно похожие лица.
Полина, стоявшая у окна, не согласилась:
– Дмитрий не был похож на питона, внешность у него, конечно, с точки зрения многих, была довольно специфическая, но это был мужчина в моем вкусе: сильный и красивый, как божественный кузнец Гефест.
Я заулыбался и сказал:
– Вот чудеса, я только в сорок лет узнал, что моего отца зовут не Константин, а Дмитрий. Константин Арбатов, судя по фотографиям, был красивым мужчиной, и мама моя тоже красивая женщина, поэтому меня всегда удивляло, что я на них совершенно не похож, а мама все время меня убеждала, что мой папа – Константин Арбатов. Не пойму, зачем она это делала?
Полина пожала плечами:
– Она очень любила Константина и ненавидела Спирина, потому что всегда боялась его несокрушимой воли. Я же не выносила Константина, потому что он был безвольным слизняком, что он и доказал своим сумасшедшим поступком – спился за два года и умер прямо в постели твоей матери от передозировки алкоголя, сердце не выдержало такого издевательства и остановилось. Представляешь, «скорая» прибыла через три минуты после вызова, и его не смогли откачать, а мужику было всего-то чуть за тридцать. А твой отец Дмитрий совершенно не такой, его ерундой с пути выбранного не собьешь, даже если это не совсем истинный путь, да и внешне он красивее Костика в десять раз, как Гефест во много раз красивее этого женственного Аполлона. Теперь понял, почему ты, а не кто-нибудь другой в моей постели?
Я с аппетитом доел завтрак и ответил:
– Теперь понял, моя богиня. Меня моя внешность не пугает, потому что я привык к ней с рождения, меня пугает и восхищает твоя, потому что с такими красотками я еще не спал, обычно девяносто девять и девять десятых процентов красивых женщин смеялись надо мной, и я к этому привык и не обращал внимания, а тут вдруг судьба подарила мне тебя, и я не знаю, что делать.
Я встал с кровати, подошел сзади к Полине, положил руки ей на плечи, поцеловал в абсолютно черные, без малейшей седины, волосы, и повторил:
– Я вытащил выигрышный билет и не знаю, что с ним делать. А от твоих волос пахнет розами и мятой, как вчера. Каким шампунем ты пользуешься?
Полина резко развернулась, прижалась ко мне, крепко обняла мою мускулистую спину и проговорила:
– Розы и мята – это мой запах, и моему последнему супругу он страшно не нравился, он покупал мне шампуни с другими запахами и обливал ими с головы до ног.
Я бережно обнял эту бесподобную женщину и сказал:
– Он несомненно был дураком, у тебя божественный запах, меня он пьянит, как песнь соловья в весеннем лесу.
Женщина не согласилась:
– Но песнь соловья и запах моего тела – это же совершенно разные вещи.
Я пожал плечами:
– Я лишь попробовал выразить свои ощущения.
Полина поцеловала меня в губы и сообщила то, что я уже и так давно почувствовал:
– Игоречек, а твой «божественный молоток» уже встал.
Странно, одна из моих Александр называла его боровиком, вторая – пузатым кашалотом, одноклассница Бубнякова – пнем безобразным, а тут – «божественный молоток». Это название мне понравилось больше всего. Я довольно заулыбался, легко поднял Полину на руки и отнес ее к постели, шепнув:
– А в Павловск мы поедем чуточку позднее.
Полина возбужденно засмеялась и согласилась со мной:
– Да, Игоречек, Павловск немного подождет.
Мы любили друг друга до вечера, забыв обо всем на свете, кроме еды, конечно – каждые два-три часа мы выскакивали на кухню и съедали за четверых, точнее, я съедал за троих, а Полина только за себя, она мало ела, поэтому я всякий раз спрашивал ее:
– Полина, милая, а я не пугаю тебя своим зверским аппетитом?
Полина мотала головой из стороны в сторону и успокаивала меня:
– Не переживай, Игоречек, сильные мужчины и должны много кушать.
