В ее стихах появится и Н.Н.В.: «Зачем в наш стройный круг ты ворвалась, комета?..» И эту строчку Блок оценил довольно высоко. Он даже - и это уже верх цинизма! - поставил ее (наряду с «Кометой» Аполлона Григорьева) эпиграфом к своему насквозь волоховскому сборнику «Земля в снегу». Но это потом. А тогда рядом с Любой как-то очень уж кстати появился «разженившийся» Чулков.
Этот писатель, сильно помельче рангом, чем Блок с Белым, разительно отличался от них и своей психической организацией. Не рефлектирующий, не истеричный, куда более рассудочный и холодный, он идеально подходил на роль партнера для вкушения собственной порции декадентской вседозволенности, и был обласкан Л.Д. исключительно в ответ на сумасшествие Блока по Волоховой. Точной даты начала этого романа мы не назовем, но заметим, что уже 12 января Е.Иванов запишет в дневнике: «Чулков в роли Арлекина».
А это и впрямь была самая настоящая арлекинада. Любовь Дмитриевна, как это теперь называется, отрывалась по полной программе. Не таившаяся и в пору романа с Белым, Люба на сей раз вела себя вовсе уж демонстративно. Она афишировала свои отношения, в которых Чулков был средством, а не целью.
Она даже заявлялась к его жене, устраивая «сцены a la Dostoevsky». И победно констатировала, что та в их игру не входила и лишь «с удивлением пережидала, когда мы проснемся, когда ее верный по существу муж сбросит маскарадную маску».
Сколько-нибудь глубоких чувств к извечному спутнику и собутыльнику мужа Люба не предполагала, и их не случилось. Да и Чулков тоже среагировал на дуновение флирта, скорее всего, просто инстинктивно. Любви не было -был лишь ее набросок, «эскизы» жизни». Легенькая акварель.
Есть у него повесть - «Слепые». Главный герой - художник Лунин встречается с женой своего знакомого - Любовью (а как же!) Николаевной (на всякий случай) Бешметьевой. « - Я не хочу домой, капризно сказала она, прижимаясь к плечу Лунина, - Я хочу на острова.
На Каменноостровском она торопила извозчика:
- Скорей! Скорей!
Неожиданно она запрокинула голову:
- Милый! Милый! Целуй!
Лунин покорно прижал свои холодные губы к ее тоже холодным губам.
- Мы мертвые, - прошептала в ужасе Любовь Николаевна». Сама Л.Д. об этом дрейфе вспоминала позже: «.. .мы безудержно летели в общем хороводе: «бег саней», «медвежья полость», «догоравшие хрустали», какой-то излюбленный всеми нами ресторанчик на островах, с его немыслимыми вульгарными «отдельными кабинетами» (это-то и было заманчиво!), и легкость, легкость, легкость.»
По злой иронии судьбы «легкость» вульгарно же и разрешилась в знаменательный со всех сторон день - 20 января 1907 года.
В этот день Блок получил из Москвы авторские экземпляры нового своего сборника «Нечаянная радость» - ну того, что намеревался да так и не посвятил Белому. У Комиссаржевской в этот день шел «Балаганчик». И главное -в 5 утра от паралича сердца скончался Д.И.Менделеев. Через три дня состоялись его грандиозные похороны. Всю дорогу до Волкова кладбища студенты несли металлический гроб на руках. Вдоль всего маршрута траурной процессии средь бела дня горели факелы. На Технологическом институте были вывешены черные флаги, а впереди процессии плыла высоко поднятая Периодическая таблица элементов.
Разумеется, Любовь Дмитриевна была сильно подавлена этим, и ее роман плавно сошел на нет. Пара-тройка рецидивов - не в счет. В конце весны она - одна - уезжает в Шахматово, откуда будет слать Блоку нежные - словно ничего и не произошло - письма. Впрочем, один раз она позволит себе объясниться: мол, не помнит своего отношения к полюбовнику, мол, будто ничего и не было, никакого следа в душе, мол, больно уж ей хотелось забыться, испробовать такой образ жизни - вот Чулков и подвернулся. И Блок простит ей Чулкова.
И упрекнет лишь однажды, выждав несколько месяцев. В конце мая он пошлет жене в Шахматово свое знаменитое стихотворение «Ты отошла и я в пустыне.», заключительные четыре строки которого столь же прозрачны, сколь и хрестоматийны:
С невинной припиской «Напиши мне о нем, родная» Она со всей простоватостью ответит, что стихотворение ей ужасно приятно и очень нравится, «только в последней строфе мысль выражена нехорошо, непонятно с первого раза. Надо бы переделать первые две строки.»
К теме Чулкова они больше не вернутся.
Чулкова ей, узнав об этом, не простит Белый. В его воспаленном самолюбии эта оскорбительная для него выходка Л.Д. не отыщет никакого оправдания. «Кукла!» -рявкнет он осенью в лицо своей недавней богине. Так же бессильно, как год назад Блок окрестил ее за Белого «картонной невестой».
Но о какой бы легкости отношений с Чулковым ни рассказывала бы нам теперь Любовь Дмитриевна, Сашин «дрейф» в сторону Волоховой не мог оставить ее равнодушной.
Вот, казалось бы: ну что она - никак не привыкнет к демонстрации Блока его права на лево? Это что - первый бунт ее тихого муженька? Да в том-то и дело, что бунт -первый. Волохова - не дешевая кабацкая шлюшка, не смазливая девочка из кордебалета. Это соперница. И соперница эта торчит у них целыми вечерами (как когда-то торчал Белый).
И теперь уже она, Люба, вовлечена в «хоровод» их с Блоком отношений. И вынуждена смиренно играть роль подруги Волоховой, пока ее Сашура мучительно выбирает: отважиться ли ему теперь на новый брак или сохранить семью.
И однажды, преисполнясь ли отчаяния, охваченная ли напротив мудрой догадкой, Люба сама приходит на помощь Блоку - отправляется к Н.Н. и неожиданно предлагает той взять на себя все заботы о муже и его дальнейшей судьбе. О разговорах тет-а-тет женщины не говорят правды даже в мемуарах. Хорошо известно одно: Волохова отказалась от подарка. И подтвердила тем самым свое временное нахождение при Блоке.
Удивительные люди эти мужчины и женщины столетней давности! Ну, что, спрашивает одна, берешь себе моего, с его высокой миссией? - Нет, сестренка, отвечает вторая, никак не готова, но и отказаться от него сейчас, вот так вот с бухты-барахты не могу. - То есть, он тебе что, ненадолго, что ли? -Да конечно ненадолго, на пока. - А! Ну, если на пока, продолжай в том же духе, извини, что потревожила. - Ничего,
