громадном Церковном лесу - общем любимом месте прогулок. Подробностями о том рандеву не располагаем, знаем лишь, что Люба отметила, как ловко Саша умудрился оказать ей знак внимания - подал руку при переходе через ручей, демонстративно переадресовав право помочь остальным барышням их персональным провожатым. Дети!..
Маменькин сынок
К сожалению, достаточными сведениями о детстве Любы мы также не располагаем. Известно, что она была первой во втором браке дочерью великого химика. Причем, бурный роман Менделеева с уведшей его из семьи юной художницей Анютой Поповой «достиг crescendo» весной 1881-го, когда они вместе путешествовали по Италии и Франции. Люба появилась на свет 29 декабря, и, по существу, оказалась незаконнорожденной: венчание родителей свершилось лишь 2 апреля 1882 г. - священник Адмиралтейской церкви Санкт-Петербурга соединил их за скромное вознаграждение в 10 тысяч рублей. За что и был вскоре лишен сана. Таким образом, даже генетический опыт не способствовал представлениям Любови Дмитриевны о браке, как о чем-то стабильном и нерушимом. Сводные братья-сестры, первая жена папы - все это зримо присутствовало в жизни «принцессочки» и, так или иначе, корректировало формирующееся сознание.
Чего уж в этом смысле говорить о Блоке! - Блок вообще был классический маменькин сынок. Он рос без отца. То есть, папа, конечно, наличествовал, и до самой смерти последнего Саша состоял с ним в переписке. Но рос при маме. И тут мы просто вынуждены хотя бы вскользь коснуться некоторых фактов из истории появления Саши Блока на свет божий.
7 января 1879 года нервная 18-летняя девочка с больным сердцем (Аля Бекетова не закончила даже курса гимназии -доктор обнаружил у нее порок сердца и рекомендовал родителям не доводить дело до экзаменов; правда, по другой версии - с успеваемостью у капризной девочки было не очень) выходит замуж. За 27-летнего, мягко скажем, крайне неуравновешенного приват-доцента А. Л.Блока. И тот моментально увозит ее из отцовского дома в Варшаву, где получает должность.
Живут супруги дурно. Александр Львович вспыльчив, придирчив, злобен даже. Неровный в отношениях с коллегами, он отыгрывается на молодой жене. Бедняжке достается буквально за все: за недостаточное понимание музыки Шуберта, за плохо переписанную страницу его диссертации, за посланный кому-либо из гостей излишне доброжелательный взгляд.
Впрочем, «А.Л. только пугал, унижал и мучил жену, он не наносил ей увечий и не покушался на ее жизнь» -читаем мы в воспоминаниях тетки поэта М.А.Бекетовой. Конечно, все это выяснится много позже. А тогда в письмах домой Аля тщательно скрывает от родителей, до чего несчастлива. Позднее же вспомнится и то, что в свое время младший брат доцента Иван Львович всячески отговаривал ее от предстоящего замужества, предвидя и предрекая многие несчастья. Увещевания доброхота были пропущены влюбленной кокеткой мимо ушей. В положенный срок мечтавшая с раннего детства о материнстве Аля рожает мужу первого ребенка: мертвого. Представим ли мы себе, каким ударом это стало для юной женщины?
Тут уместно воспроизвести одно из воспоминаний все той же Марьи Александровны - о случае четырехлетней давности, когда катались они с сестрицей на ялике по Неве, а Аля возьми да и увидь проплывший мимо труп утопленника. То есть, увидали-то его все, но подурнело - по-настоящему так, надолго - ей одной. Трое суток девочка не ела, не спала, молчала, вперив взгляд в пустоту. В общем, если уж случайное столкновение со смертью абсолютно постороннего человека так потрясло ее, чего говорить о шоке вслед гибели своего долгожданного ребенка. Но уже месяц спустя она вновь тяжела. Жесткий и неутомимый педантизм (немецкая кровь!) мужа никак не способствуют благополучному протеканию и этой беременности. На восьмом месяце г-же Блок приходится сопровождать мужа в Петербург, куда он едет защищать магистерскую диссертацию. Является в отчий дом, и родные не узнают свою развеселую некогда сестру и дочь. Она совершенно измождена физически, поблекла, замкнулась, притихла. Вскоре выясняются и причины. Александр Львович испытывает к родне супруги нечто соразмеренное с ненавистью, и все два года Аля страдает не только за свое личное несоответствие представлениям мужа о примерной жене, но и как совокупный образ всех Бекетовых.
Однако долгожданная степень в кармане, и Александр Львович собирается в обратный путь.
Видя положения дел, профессор уговаривает дочь не возвращаться к мужу вообще. После долгих колебаний Александра Андреевна твердо извещает супруга о принятом ею решении остаться у родителей насовсем. Тот взбешен. Летят письма с увещеваниями, угрозами взять ребенка силой, с лукавыми вывертами. Раз Бекетовым приносят завиральную телеграмму аж от самого ректора Варшавского университета: «Блок тяжело болен. Присутствие жены необходимо» и т. п. Но Бекетовы выстояли: Аля с сыном остались при них. И, естественно, с первых же дней Саша становится средоточием жизни всей семьи. В доме царит культ ребенка. К весне усилиями домашних и умениями доктора мальчик превращается-таки в крепкого бутуза. Но привнесенная первыми месяцами жизни крайняя нервность останется с ним уже навсегда. «Нервное истощение» станет единственным диагнозом практически до самой смерти поэта. Не находя никаких иных опасностей, врачи будут неизменно ссылаться на крайнее «нервное истощение» и рекомендовать ему заграничные купания. «Нервное истощение» станет дежурным персонажем в его письмах и дневниковых записях. Это, конечно, не будет ипохондрией в чистом виде, но некая программная заданность недуга все же налицо.
Всеобщий любимец, Сашенька не был, конечно же, обделен и вниманием деда. Вспоминали даже, что одно время лишь профессору Бекетову удавалось убаюкать малыша, подолгу прохаживаясь с ним на руках по зале. Во всех же прочих случаях мальчик пребывал исключительно в заботливых и ласковых руках прабабушки, бабушки, теть, многочисленных нянь и, конечно же, мамы. И воспитание получил соответствующее. Обласканный и превозносимый, он вырастал, может быть, и не вон из рук каким баловнем, но известный отпечаток на характер будущего поэта такое детство не наложить не могло.
Из тетушкиных записок: «Большой забавник и выдумщик, но капризник». Эта реплика позволяет нам сэкономить пару-другую страниц и не слишком подробничать о проказах и выкрутасах Блока-ребенка. Упомянем лишь, что «порывы веселости, смеха, причуд сменялись у него. вспышками гнева». Упомянем и не забудем.
Лет до трех домашние звали Сашу не иначе как Бибой (мама так придумала), а Биба маму - «мамой- мамиселькой». Ласкался, жался к ней постоянно, то и дело целовал руки. Отличался Бибочка завидным аппетитом. Хотя «кушать котлетки и пить молоко» его приходилось заставлять. Огромных трудов стоило и уложить мальчика спать. Неспокойный сон ребенка отмечали все близкие. В одном из писем мать жаловалась, что по ночам Биба вертится, встает на корточки вниз головой и выдумывает всякий вздор. Лет четырех малыша с бабушкой, мамой, тетушкой Марьей и няней Соней (любимой Сашиной няней) отправили на полгода в Италию - на полезные ему морские купания. Купания эти, надо сказать, были лишь лукавым предлогом. Профессор услал своих женщин за границу не столько за здоровьем внука, сколько из желания разлучить Алю с очередным из ее особенно настойчивых воздыхателей. Поскольку даже после разрыва с отцом Саши Александра Андреевна продолжала оставаться «легкомысленной женщиной», тянущейся к цыганщине, ресторанам и прочим весёлостям, и дефицита в ухажерах, несмотря на статус соломенной вдовы без приданного, не испытывала. Но это мы опять же - мимоходом, чтобы не удивляться потом и блоковскому стремлению в кабаки и к легким связям. Это -наглядно наследственное.
Одним словом, детство нашего героя было нормальным детством нормального дворянского барчука и ректорского внука.
Лет около пяти знаменитая прабабушка Александра Николаевна Карелина (вдова известного путешественника и исследователя Средней Азии Г.С.Карелина) выучила малыша чтению. Вскоре Сашура самостоятельно освоил письмо. При этом, даже уже освоив чтение, он обожал, чтобы ему читали вслух. И ему читали, читали, читали...
