Эту двухмесячную вылазку Блоков за границу смело можно назвать настоящим турне. Судите сами: Венеция, Равенна, Флоренция, Сеттиньяно, Перуджа, Ассизи, Фолиньо, Сполетто, Орвьетто, Сиена, Пиза, Марина ди Пиза, Милан, Франкфурт-на-Майне, Бад Наугейм (!), Рейн, Кельн, Берлин. Впечатляет уже один только перечень мест пребывания. Возможно, решение развеять печаль именно в Италии было лучшим из доступных им в ту пору лекарств. Именно в Италию собирались они еще три с половиной года назад. Туда же звал тогда Любу и неугомонный Белый. Да и на Сашуру там могло повеять чем-то далеким и теплым - из самого детства. То есть, если вы спрашиваете нас - мы такой выбор Блоков очень даже одобряем.
Покинув отнявший у них Митю город, они уже через пару дней обосновались в уютной венецианской гостинице неподалеку от Сан-Марко - любимой площади многих русских поэтов. Собственно говоря, одной только Венеции им могло бы хватить на оба месяца.
С первого же дня начались хождения по ста восемнадцати островам, разделенным сто шестнадцатью каналами. Бродили вместе, бродили поодиночке. Веригина утверждала, что «великое искусство эпохи Возрождения исцелило - возродило Любу, что «Блок свидетельствует об этом. Обоим было хорошо в Италии. Там они снова - Жених и Невеста». Действительно, в записной книжке Блока значится: «Люба опять помолодела и похорошела. Бегает. Ее называют синьориной (барышней), говорят - какая красивая, за обедом мы говорим как-то тихо («шепчутся как влюбленные»)».
Она - в парижском фраке, он - в венском белом костюме и венецианской панаме. Но боимся, Валентина Петровна снова слишком уж поспешно выдает желаемое за действительное. Иначе чем объяснить, что влюбленные голубки всё чаще расходятся по утрам в разные стороны?
Первое время Блок исправно осматривает картинные галереи, археологические музеи, бесчисленные церкви. Сотни полотен, фресок, скульптур, строений.
Из занятного: «Очень многие мои мысли об искусстве здесь разъяснились и подтвердились, - сообщает он в том же письме, - Я очень много понял в живописи и полюбил ее не меньше поэзии за Беллини и Боккачио Боккачино, окончательно отвергнув Тициана, Тинторетто, Веронеза и им подобных (за исключением некоторых деталей)». Имеющим какое-то представление о произведших на него впечатление мастерах, становится ясно, что перед нами откровенный поклонник прозрачной прямолинейности и незатейливой красочности. Спорить о вкусах - дело, конечно, неблагодарное. Но, живи Блок сегодня, это был бы большой поклонник сентиментальных телесериалов, начисто отвергающий Бергмана, Феллини, Тарковского «и им подобных». Конечно, это не принципиально. Это всего лишь один из ракурсов Блока, оставленных нам им самим. Но понемногу изобилие шедевров начинает утомлять поэта. И вскоре он уже пишет матери: «Рассматриваю людей и дома, играю с крабами и собираю раковины.».
Счастливый «жених» не станет уединяться в Венеции на побережье. Блоку хочется жизни, живого, и он находит их ... в крабах на солнечном взморье, а не в тенях великих венецианцев.
Блок самым откровенным образом коротает время.
Следом была Равенна - захолустный городок, ставший некогда волею судеб столицей Западной Римской империи. Здесь они мимоходом. Так - прогулка по Дантевским местам по пути во Флоренцию. И, между прочим, впечатления от этого сонного городишки у Блока весьма лестные. У саркофагов и гробниц мало общего с так возлюбленной им жизнью (крабами, скажем), но Равенну он хвалит. И в этом весь Блок: ему необходим определенный ритм смены очарований. Долгое пребывание перед глазами одного и того же, будь это даже Венеция, поэта утомляет, разохочивает. Чего уже говорить о женщинах.
Флоренция.
Ну, что Флоренция! - «трамваи, толпа народу, свет, бичи щелкают. нестерпимо жарко и москиты кусают беспощадно...».
Но не из-за москитов с жарой проклинает Блок Флоренцию (да-да, именно так: «проклинаю»), а за то, что «сама себя продала европейской гнили».
И о жене: «Я покупаю картинки, а Люба - древности». Невольная ассоциация: Флоренция «сама себя продала», а Люба ее «покупает».
Его, конечно, тянет пройтись по местам, где жил с мамой и бабушкой в раннем детстве, но это не спасает:
И даже более того:
(а отель - чуть ниже - «публичный дом»). Извините, конечно. Но вся тутошняя риторика Блока почему-то пестрит исключительно девками да публичными домами. Не говоря уже о лобовом:
Просто обратим внимание: некий «час любви» где-то в далеком будущем; сейчас у поэта какой-то совсем другой «час» жизни. И это - о городе, признанном мировой сокровищницей искусств. О Флоренции, которую испокон веков не звали иначе, чем просто Bella!.. Тошно Блоку.
Вы слышите? - снова час любви, затерявшийся в далеком грядущем. Как будто это строки солдата срочной службы, запертого в казарме на долгие два года, а не благополучного дворянина, разъезжающего по эксклюзивной Европе с любимой женой. Откуда в Блоке, отправившемся за покоем и умиротворением, эти выстраданность и остервенение?
Предполагавшийся планом поездки Рим отменен: из-за жары и утомления. Сиена - одиннадцатый город маршрута, но Блок уже неумолим: «Воображение устало».
Так ли уж вправду плоха эта страна, чтобы, стоя перед «Тайной вечерей» да Винчи, вцарапывать в блокнот: «Завтра утром покидаем Италию. Слава Богу!»? «В Италии нельзя жить. Это самая нелирическая страна - жизни нет, есть только искусство и древность», - заключает Блок, как бы напрямую опровергая знаменитое гоголевское «вся Европа для того, чтобы смотреть, а Италия для того, чтобы жить».
И вовсе уж приговорное: «Италии обязан я, по крайней мере, тем, что разучился смеяться».
