теперь». Но рядом с ней, ТАК любящей Блока - ее К. А его ДУМЫ СКВОЗЬ ЖИЗНЬ разделяет пухляшка Дельмас.
В январе вечно неспокойная и редко довольная женщинами сына Александра Андреевна обращает внимание и на ревность Любови Александровны: «Саша уже жалеет, что нас познакомил. Совсем повторяется история с Любой». И обиженная до очередной глубины души, сейчас же высылает законной снохе на фронт гостинец - конфеты. Да с поцелуем!
У Блока тем же днем записано: «У мамы - ужас». Исходя из чего мы вынуждены заключить, что, в конечном счете, у этой милейшей свекрови, скорее всего, не срослось бы ни с какой из избранниц сына.
В марте Люба сообщает: «Я ужасно хочу уехать отсюда, и думаю, что не вернусь сюда больше, поэтому жду К.-К. повидаться перед отъездом; оттого еще не еду». Мыслит она абсолютно рационально и уже сообразила, что в ожидании редких встреч с К. вовсе не обязательно торчать на передовой. Пора в тыл - к «настоящему своему делу». 14-го -телеграмма мужу: «Выезжаю сегодня вечером. Люба».
Пару месяцев - пока она ищет применение своим талантам -Блоки вместе. Из Александры Андреевны (24 апреля): «У меня вчера обедали Саша, тетя Маня и Люба. Сама пришла. Это редкость и для меня огромная радость. Люба устраивает свою собственную антрепризу, будет играть для рабочих в окрестностях Петербурга. Кузмин-Караваев уезжает опять в действующую армию» - и захочешь добавить, а нечего!
О собственной антрепризе Любови Дмитриевны не знаем и немногого, но уже с начала июня она зачислена в т.н. передвижную труппу все того же Зонова, и Блок хвастается маме: «Люба разговаривала с представителями Путиловского завода. Она попала в хорошее и большое дело». Видятся они, естественно, все реже. Всё больше переписываются. Блок уезжает в Шахматово и остается там до самого октября. Люба: «Сегодня я получила телеграмму от Кузьмина-Караваева о том, что 3-го июля убит его брат, а он сам контужен снарядом в голову... сидит в обозе; надеюсь, что контузия легкая, судя по почерку...». Блок в ответ: «Может быть, приедет Л.А.». Люба просит привезти ей карточки актрис - Дузе, Сары Бернар, Яворской. Блок никак не может найти эти чертовы карточки и: «Я беспокоился, что не оставил тебе денег; дам, воротясь». Люба: «Напиши мне скорее, как ты и как у вас? Я по тебе соскучилась чего-то. Буду рада, когда ты приедешь, хотя я очень, очень рада, что ты так долго живешь в лесочке, и живи там подольше!». И мы в сотый уже раз работаем толмачами: хорошо, Лалака, что помнишь про деньги, но сам ты здесь не нужен. И, заметьте, обоих такой расклад вполне устраивает.
Ничего не меняется и на будущий год.
А в апреле 16-го вдруг поползли слухи о новом призыве. Блоку грозило идти рядовым. Он растерялся. Делился со знакомыми несколько странноватыми опасениями: мол, недолго и заразиться, лежа вповалку, питаясь из общего котла. ведь грязь, условия ужасные. Меж тем Александра Андреевна занимается судьбой «детки» еще с прошлого года. Подключает его сводную сестру Ангелину (у той все дяди - артиллеристы). Возмущается: «Как, оказывается, трудно попасть на курсы прапорщиков! В пехоту пускают лишь до 30 лет, а в артиллерию столько желающих, что нужна протекция. на штабные должности в тылу попадают, только дав взятку». Попутно же: «А я ведь уж и старая, и совсем становлюсь больная. Сегодня вот вышла я погулять, на ногах шатаюсь, голова кружится, а помочь некому. Спасибо, Люб. Алекс. Дельмас встретила. Она меня и подвела».
Вы чувствуете, как всё смешалось в доме Блоков? Но суета не была напрасной, и место поспокойней на этой войне Блоку найдено. Он зачислен табельщиком в 13-ую инженерно-строительную дружину Союза земств и городов, созданного в начале войны либеральными помещиками и промышленниками в помощь фронту. Блок же не просто не был склонен сражаться - он вообще недоумевал, отчего это ему нужно сражаться именно с немцами? С этим едва ли не единственным народом, к которому он был настроен сколько-то дружелюбно. В дневнике: «Судьба моя вполне неопределенна. Я готов на все уже; но мне еще не легко. Одиночество - больше, чем когда-нибудь. Ночью: из комнаты Любы до меня доносится: «Что тебе за охота мучить меня?..» Я иду с надежной, что она - сама с собой обо мне. Оказывается - роль. Безвыходно все для меня. Устал довольно.»
За неделю до отправки он умудряется вырваться на несколько дней в любимое Шахматово, не зная еще, что это последний раз в жизни. Причем, отправляется туда уже в форме -«почти офицерской, с кортиком», в гимнастерке с узкими серебряными погонами, в бриджах и сапогах «тонкого товара».
26 июля Блок уезжает воевать - до узловой станции Лунинец Полесских железных дорог. Провожает его на войну (тыловую, конечно, но все равно же - на войну) Дельмас. Проводив, отправляется в Шахматово навестить слегшую там Александру Андреевну. Привозит ей письмецо от сына. Та парит на крыльях благодарности. И вскоре подписывает одно из писем к Дельмас «Целую Вас крепко. М а м а». Ни больше, ни меньше.
Именно Любовь Александровна, а не Любовь Дмитриевна в эту пору регулярно пишет Блоку и шлет гостинцы. А скучает наш поэт все равно по жене!
Буквально несколько строк о службе Блока. Его часть размещается верстах в двадцати от позиций. Отчетливо слышна канонада. Первые впечатления о фронте: «2 дня я жил здесь деревне, теперь - в княжеском имении. Блох понемногу истребляю, а скуку - нет. Летают аисты (но и другие птички).» - это он о вражеских аэропланах, прилетавших бомбить станцию (всякий раз безуспешно). Через неделю: «Мы с табельщиком Зайцевым решили ехать на позиции, выпросили лошадей... До позиций не доехали, было жарко, но видели настоящие окопы и проволоку... ночевали в офицерской гостинице (бесплатно). Я загорел отчаянно, на солнце было 35 градусов... Вчера я купался после поездки в первый раз как следует - очень приятно.». Через три дня: «Эти дни я много ездил верхом, пробовал диких лошадей, вообще недурно провел время.» А вот - сентябрь. Жара спала, и Блок пишет жене: «Дай Глинке (К. А. Глинка - сослуживец поэта, потомок великого композитора; собственно говоря, под таких как он и Блок 13-я дружина и создавалась - Прим. авт.) через маму рублей 50, я хочу купить, когда буду в Лунинце, шведскую куртку -становится холодно».
А тут еще Станиславский - по слухам - хочет ставить его «Розу и Крест». Блок пишет в Москву - не нужен ли он им срочно. Немирович-Данченко отвечает: «Пока не нужны, но очень желательно поговорить с вами.». Обещает вызвать в ноябре.
Мы вовсе не пытаемся свести к нулю вклад Александра Александровича в святое дело обороны родины от внешнего противника и не замалчиваем тенденциозно каких-то боевых эпизодов из писем - нету их там. Просто такая вот у Блока война. Не зря же друзья и мама старались. И напрасно переживал насчет «жарить соловьев» Гумилев, у которого уже два Георгия на груди.
В конце сентября Блок приезжал в отпуск, но с женою они не виделись - с середины месяца по февраль 17-го Любовь Дмитриевна играла в Оренбурге в антрепризе некой м-м Малиновской под псевдонимом Басаргина. Блок возвращается к месту службы.
Меж двух революций.
1917-й. Январь. Блок всё ещё в части. Люба просит денег. У него при себе нет, и он пишет маме в подмосковное Крюково (та традиционно лежит в санатории для нервных больных): «Пошли Любе триста рублей в Оренбург». Февраль. Люба вернулась. Блок не в курсе: «Если бы знал, что ты в городе, стал бы проситься в отпуск». Он теперь в Парохонске. Там при его участии вскрыта афера со «злоупотреблением с продовольствием», и на этой почве ему даже светит повышение. Очень нежелательное - планы нашего героя никак не связаны с военной карьерой. Март, 19-е. Блок снова приезжает в отпуск - а Люба в Москве. Телеграфирует оттуда, что к концу недели непременно нагрянет, но лето будет служить в Пскове. Блок отписывает маме, что «довольно туп» - слишком, видишь ли, долго «жил бессмысленной жизнью». Отчетливо сознает «лишь свою вымытость в ванне и сильно развившуюся мускульную систему».
Полгода он уже не поэт. В смысле - ни строчки. Еще через неделю: «Люба приехала давно и здесь живет.». Давно, заметьте. И сообщается это предельно безразличным тоном. Приехала, дескать, и живет, и
