Итак, идем с самого начала.
В 1772-м, по возвращению с завоевания Европы (с орденом Золотой шпоры из рук папы Климента XIV) 16-летний Вольфи принят только что назначенным архиепископом зальцбургским графом Коллоредо на должность придворного концертмейстера с годовым окладом в 150 гульденов. Но отец уверен, что этого недостаточно и возит и возит сына — в Италию, в Вену, в Мюнхен — в поисках должности подоходней. Однако фиаско за фиаско: свободных синекур нет. Приходится возвращаться в Зальцбург и терпеть тиранию патрона: Иероним Коллоредо, в отличие от предшественника-дяди, существенно ограничивал ставшую для Моцартов привычной практику разъезжать в служебное время по заграницам в сугубо личных интересах. И в 1777-м молодой композитор не выдерживает, пишет по собственному желанию и снова отправляется завоевывать Францию, потом Германию и — снова безрезультатно. В том смысле, что постоянной работы нигде не дают. И вчерашний вундеркинд едет домой и вынужденный прозябать (как пишут) на унизительной (как уточняют) должности придворного органиста, довольствуется годовым окладом в 500 гульденов (они же флорины). Это против папиных-то, напомним, трехсот пятидесяти…
Два года спустя он перебирается-таки в Вену на вольные, что называется, хлеба. В учебниках читаем: «это было время тяжелых испытаний для свободолюбивого гения». В том смысле, что лишенный постоянного заработка он дни и ночи был вынужден сочинять, выступать, давать уроки…
Тут снова стоп: за свою учительство Моцарт получал не такие уж плохие по нынешним меркам гонорары. Так за один час преподавания игры на фортепьяно он выставлял счет в два гульдена. Для сравнения: служанке герр Моцарт платил всего 12 гульденов в год. Правда, семья — а он уже год как семьянин — держала еще и повариху, и даже парикмахера.
А наряду с гонорарами наш учитель получал ценные подарки, которые сразу же и продавал… Подсчитано (и скрупулезно), что в 1783 году его совокупный доход составил 5763 гульдена. Это после трехлетней-то давности 500 годовых! И для пущей убедительности еще пара цифр для сравнения. Жалование рядового органиста не превышало в ту пору полусотни гульденов в год. А годовой оклад главного хирурга Венской больницы (крупнейшего в столице госпиталя) составлял 1200 гульденов…
В 1785-м навестивший сына Леопольд Моцарт писал дочери, что деньги у Вольфганга определенно имеются и он вполне мог бы «положить сейчас в банк 2000 флоринов». Знать бы папеньке, что сынище поимел вчетверо больше за один только концерт в зале Мельгрубе!..
А осенью 1787-го скончался Глюк, и Моцарт был принят на освободившееся место придворного камерного музыканта с базовым жалованьем в 800 гульденов. Всё, что он обязан был делать за это — сочинять дюжину-полторы новых менуэтов к каждому балу. Так что местечко можно было расценивать как не самое пыльное. Это к вопросу о взаимоотношениях художника с властью: добивался и добился, чего бы ни трезвонилось последние двести лет насчет его нетерпения к диктату…
Присовокупим сюда и разовые гонорары. Например, в том же 87-м в Праге за премьерную постановку «Дон Жуана» Моцарт получил 100 дукатов. Один дукат — 4,22 гульдена по тогдашнему курсу; перемножайте сами. Опять же, для сравнения: автору либретто, небезызвестному и ныне, и тогда уже Да Понте перепало вдвое меньше. Год спустя опера была включена в репертуар венского Бургтеатера, и Моцарту, который лично дирижировал спектаклями, платили по 225 гульденов за каждое представление. О чем можно бы было и смолчать, если не вспоминать о том, что до него композиторы стояли за дирижерским пультом бесплатно…
Единовременной выплатой за написанную два года спустя оперу «Так поступают все» стали 900 гульденов. И давайте не забывать, что гонорары за исполнение своих произведений наш герой регулярно получал и из-за рубежа…
В последние два года жизни доходы УМЕРШЕГО В НИЩЕТЕ Моцарта практически сравнялись с доходами не кого-нибудь, а самого Гайдна. А Гайдн, заметим, вошел в историю как один из самых обеспеченных музыкантов своего времени… К слову: за шесть посвященных ему — другу и кумиру — квартетов венское издательство Artaria заплатило Амадеусу целую тысячу дукатов — не забыли, на сколько умножать?
Проще говоря, на жизнь семье Вольфганга Амадея должно было хватать… И все-таки — все-таки! — именно в те самые последние два года Моцарт занимал и занимал. В основном, у одного из товарищей по масонской ложе — торговца китайскими шелками Михаэля Пухберга. «У тебя нет ни замка, ни конюшни, ни дорогостоящей любовницы, ни кучи детей, — недоумевал тот, — Куда же ты деваешь деньги?». «Но у меня есть жена Констанца! — отвечал Моцарт, — Она мой замок, мой табун породистых лошадей, моя любовница и моя куча детей…» И Пухберг давал. Сначала — веря в обещания вернуть, потом — понимая, что плакали денежки (заимодавцу будет суждено пережить бессовестного — в его отношении — Моцарта на четверть века и скончаться в полной нищете)…
Вообще, миф об извечной его нужде был запущен в обиход парочкой первых биографов композитора с подачи исключительно вдовы (один — Немчек — был другом семьи; за другого — датчанина Ниссена — Констанца в конце концов вышла замуж). О мужниной бедности фрау Моцарт твердила везде и всюду. И ей верили. Император, например, назначил бедняжке не полагавшееся пособие в размере трети прижизненного жалования покойного. О любезностях барона ван Свиттена уже толковали…
На что же вечно не хватало нашему герою?
Да очень просто: Вольфи с Констанцей были счастливой парочкой редкостных мотов. Искренне, как хочется верить, радуясь успехам супруга, маленькая фрау Моцарт шиковала самозабвенно и на всю катушку. Собственно, ничего нового нами сейчас и не сказано, точно так же вела себя большая часть спутниц наших героев. Но фрау Моцарт в этом смысле на их фоне чуть приметней, чем ее муж на фоне остальных великих. Вдохновленная успехами половины Констанца приобретала всё новые и новые украшения, шикарную мебель, модные гравюры, самые дорогие наряды. Потом она приохотилась вдруг ездить в Баден — лечить ноги. Хорошо известно, что на очередной курортный вояж женушки Моцарт клянчил (именно клянчил) всё у того же Пухберга «по меньшей мере пятьсот гульденов».
Но счастливца не смущало такое поведение жены — Моцарт и сам транжирил что есть духу. Изысканные красные сюртуки, в которых он изображен на большинстве портретов, были по карману лишь настоящим богачам. Куча денег уходила на парики, которых у наших щеголей накопилось много больше, чем требовалось — настоящая коллекция…
Пишут: Моцарт обрек себя на нищету и преждевременную гибель, опередив время, как и всякий гений. Извините, но это всего лишь слова. Этого гения сгубило исключительно характерное для большинства ему подобных стремление жить, не задумываясь о завтрашнем дне. Он жил сегодня. Он жил сейчас. Деньги интересовали его лишь как возможность поместить свой блистательный талант в достойную оправу.
Он приобрел хорошего коня и по утрам совершал в живописных окрестностях Вены демонстративные верховые прогулки (незадолго до смерти композитор продаст скакуна за жалкие четырнадцать дукатов)… Он обзавелся собственной каретой, чтобы являться к звавшим его то и дело выступить вельможам с должным шиком… Симпатичная квартирка в центре Вены обходилась в 460 гульденов ежегодно. И лишь за год с небольшим до смерти привыкшему к понтам гению пришлось сменить ее на другую, подешевле. Правда, и в той нашлось место для любимого бильярдного стола (о роковых проигрышах Амадея мы уже поминали)…
Любопытно, что после смерти мужа Констанца почему-то моментально забыла о курортах. А в 1800-м, сделавшись вдруг невероятно практичной, успешно продала партитуры всех произведений покойного супруга. Включая злополучный реквием, который Амадей согласился писать на, казалось бы, неприемлемых условиях — анонимно. Вдумаемся: Моцарт покорно (и самозабвенно!) писал то, чему предстояло быть исполненным ПОД ЧУЖИМ ИМЕНЕМ — это ли не закономерная расплата за право прожить жизнь Моцарта, а не… впишите сюда какое-нибудь имя сами…
Хотя, чего это мы все об
А обратимся-ка к реализовавшимся на поприщах, где оценка успеха попрозрачнее будет — к великим, пытавшимся разжиться на ниве науки и техники. На Архимедов ведь спрос всегда был. Уж эти-то должны как сыр в масле? Ну, кроме тех, кто к были к шарашкам приписаны и срока тянули…
Генри КАВЕНДИША кто-то окрестил самым богатым среди ученых и, соответственно, самым ученым среди богатеев. Подробности его жизни скудны необычайно. При этом биография великого англичанина просто пестрит множеством удивительных и труднообъяснимых фактов.
