литературой (по музыке, по теории распространения звука и т. п.) и вскоре соорудил инструмент, снабдив его, как пишут, рядом конструктивных новшеств…
Ему шел двадцать девятый год, когда он получил от руководства университета поручение покумекать над модернизацией той самой огневой машины Ньюкомена. Проблема заключалась в том, что машина работала, но потребляла жуткое количество топлива, а поршень чуть двигался (восемь ходов в минуту). Джеймс разобрал агрегат до винтика, собрал снова и впервые в жизни оказался беспомощным что-нибудь изменить. Фактически с этой минуты и началась история механика, одержимого идеей создания на базе чуть функционирующей модели высоко технологичной конструкции. Время, силы и деньги улетали теперь исключительно на попытку решить неразрешимую, казалось бы, задачу. И если в собственном упрямстве Уатт был уверен, то в своем кошельке — увы.
В это самое время судьба столкнула его с неким Джоном Ребаком, который, имея успешную врачебную практику, был подвинут на химии. Но Ребаку повезло: он изобрел новый способ получения серной кислоты — раза в четыре дешевле прежнего. И на вырученные денежки прикупил железных копей, на шахтах которых как раз и были установлены низко производительные машины Ньюкомена. А тут Уатт с его горящим глазом (за полтора года безвылазного корпения в мастерской наш герой успел разобраться, что к чему и куда двигаться). В общем, они спелись…
Ребак дал партнеру кредит в тысячу фунтов, предоставил в его распоряжение мастерскую, которую пообещал снабжать всем необходимым и посулил треть доходов от реализации их будущей машины. Уатт был тронут и до того благодарен, что поверил благодетелю на слово. И далее вкратце: мастерская была аховой, детали поставлялись не выдерживающие ни гостов, ни критики, а вскоре и финансирование прекратилось. Но Уатт трудился, не покладая рук — он не мог подвести доброго доктора Ребака. А жена пилит: жить на что? И ради поддержания штанов Уатт повез в Лондон проект какого-то судоходного канала, но проиграл парламентский конкурс и, возвращаясь ни с чем, заехал наудачу на завод по изготовлению драгметаллов некоего Мэтью Болтона.
Болтон числился одним из виднейших капиталистов той Англии и, услыхав про идеи Уатта, моментально предложил ему уже не помощь, а просто-таки полнейший карт-бланш: чего тебе надо, то и будет. И предложил не на словах, сунул под нос контракт.
Другой бы глазом не моргнул — подписал, не глядя, а благородный Джеймс забормотал чего-то про обязательства перед попавшем в беду Ребаком и откланялся. Но Болтон не отступал. Болтон устроил фактически безработного Уатта на должность главного инженера по строительству Манклендского (Шотландия) канала. Болтон отговорил его патентовать в парламенте ИДЕЮ модернизации паровой машины, отложив это до появления действующей модели. Наконец, Болтон выкупил долги Ребака, в числе которых ему и достался только что овдовевший (супруга умерла в тяжелых родах) Уатт со всеми его наработками…
Мэтью Болтон — идеальная в историческом разрезе фигура человека, встретившегося, к сожалению, на пути далеко не каждого из наших героев. С того момента и до последних дней этот аккуратный господин выполнял за неспособного к коммерции Уатта всю тягомотную работу, предоставив тому возможность творить, не отвлекаясь на пустяки.
Он перевез Уатта к себе в Бирмингем. Он наладил поставки в лабораторию всего необходимого, окружил конструктора помощниками, превратившимися вскоре в классных специалистов. Он сделал так, что еще до того как заработал конвейер, об их машинах знала вся Англия, и хозяева рудников буквально засыпали фирму «Болтон и Уатт» заказами. Многие закрывали шахты в ожидании появления болтоно- уаттовой новинки…
И помимо прочего мистеру Болтону хватало ума и такта не напускать на себя важности хозяина, каковым он, по сути дела и являлся, или щедрого мецената, за какового его мог бы принять лишь законченный идиот: Уатт был курицей, несшей золотые яйца, и Болтон лелеял ее как мог.
Слава о двигателе невероятной производительности покатилась по миру. Вскоре о нем прослышали в далекой России. И старинный приятель Уатта, некто Робисон (тот самый, что организовал ему в свое время масонский заказ на изготовление органа, а теперь возглавлявший морское училище в Санкт-Петербурге) поручился в гениальности Джеймса самой Екатерине. И та моментально заслала в Англию вербовщика, который явился к 39-летнему Уатту с предложением перебраться в Россию на умопомрачительное жалованье — 10 тысяч рублей в год.
Болтон, понявший, что конкурировать с казной целой державы даже ему не по плечу, предпринял ответный маневр: по его спецзаданию поэт Эразмус Дарвин (родной дедушка будущего открывателя теории эволюции видов — тесен мир) написал Уатту красноречивое письмо-отповедь. И мы не можем отказать себе в удовольствии процитировать его.
«Боже, как я был напуган, услышав, что русский медведь наложил на вас свою огромную лапу и тащит вас в Россию! — витийствовал мастер слова, — Пожалуйста, не ездите туда, если есть какая-нибудь возможность. Россия — это логово дракона: мы видели следы многих, ушедших туда, но очень немногих возвращавшихся оттуда. Надеюсь, что ваша «огневая машина» удержит вас здесь». И испытаемте-ка гордость за времена, когда держава наша славилась не разбазариванием, а скупкой мозгов!..
Короче: Уатт остался. Хотя бы потому что Болтон обошел-таки всех конкурентов и получил монопольное право на производство машины в течение целой четверти века. А заодно — для страховки уже — устроил женитьбу гениального друга на Энн Макгрегор, вошедшей в историю в качестве домашнего тюремщика слабовольного Уатта.
Теперь окольцованный гений находился под неусыпным присмотром. Из комнаты в комнату он мог перейти, лишь вытирая ноги о половички, разложенные перед каждой дверью. А его любимая табакерка должна была всякую минуту находиться в строго отведенном для нее месте. В назначенный миссис Уатт час свет в доме гасился, и тихий муж на свой страх и риск перебирался наверх, в лабораторию, где втихаря готовил себе еду в перерывах между опытами.
Ни о каком побеге речи больше идти просто не могло…
Тем временем с конвейера Болтона-Уатта начали сходить долгожданные машины. Казалось бы: мавр сделал свое дело, но предпринимательский гений Болтона нашел мозгам Уатта новое применение: он отправил его мотаться по стране с мастер-классами по обслуживанию их механизмов, убеждая хозяев рудников покупать лицензионные аппараты, а не дешевые подделки. И к 1785 году стало ясно: усилия не были напрасны, Болтон с Уаттом поработали на фирму, теперь фирма работала на них. «Будем в дальнейшем изготовлять те вещи, которые мы умеем делать, и предоставим остальное молодым людям, которым не грозит потеря денег и имени», — написал тогда друг Джеймс другу Мэтью.
До истечения их монополии оставалось пятнадцать лет… В 1800 году компаньоны передали бизнес сыновьям и отошли от дел. Уатт зажил жизнью ученого и главного в Англии консультанта по вечным двигателям, раздраконивание проектов каковых до самой смерти было его эксклюзивной и не слишком обременительной обязанностью…
Резюме: не встреться Уатту Болтон, и отцом парового двигателя в учебниках числился бы кто-нибудь другой…
А вот небольшой сюжетец насчет отсутствия пророка в родном отечестве. Всё нам аглицкое подавай! В то время, когда под боком своих Кулибиных — если уж и не пруд пруди, то один-то точно.
Ровнехонько в описываемые выше времена мастерской Петербургской Академии наук заведовал механик-самоучка Иван КУЛИБИН. 30 лет заведовал. В обязанности ему вменялось «иметь главное смотрение над инструментальною, слесарною, токарною и над тою полатою, где делаются оптические инструменты, термометры и барометры». В подписанной И. П. Кулибиным «Кондиции» имелся и особый пункт о непременном обучении работников: «Делать нескрытное показание академическим художникам во всём том, в чём он сам искусен». За руководство мастерской ему был положен оклад — 350 рублей в год и право заниматься всю вторую половину дня собственными изобретениями.
Определила Ивана Петровича в мастерскую всё та же Екатерина Великая — в благодарность за поднесенные ей чудо-часы «яичной фигуры». Вещица уникальнейшая, единственный, оставшийся от нашего героя артефакт, они и по сей день хранятся в Эрмитаже — съездите-поглазейте.
Нижегородский рукодел был неистощим на придумки. И на мелочевке зациклен не был. Он проектировал, например, мосты. За действующую 14-метровую модель одного из них (одноарочного — 298-
