это, государь, и не пригласи на пир, который собирается устроить нам на острове Агриппы Тигеллин.
— Нет, я не сделаю этого. Верю Тигеллину, что там именно не будет недостатка в стаде.
— Разве может быть недостаток в Харитах там, где будет сам Амур? — ответил Тигеллин.
Нерон сказал:
— Меня гложет скука! По милости богини я остался в Риме, но Рим для меня невыносим. Уеду в Анциум. Я задыхаюсь на этих тесных улицах, среди разваливающихся домов, среди грязных переулков. Зловонный воздух долетает сюда, в мой дом и в мои сады. О, если бы землетрясение уничтожило город, если бы какой-нибудь разгневанный бог сровнял его с землей! Я показал бы вам тогда, как нужно строить город, который является владыкой мира и моей столицей.
— Цезарь, — ответил Тигеллин, — ты сказал: 'Если бы разгневанный бог уничтожил город', — не так ли?
— Да. И что же?
— Но разве ты не бог?
Нерон утомленно и со скукой махнул рукой и сказал:
— Посмотрим, что ты устроишь нам на острове Агриппы. Потом я поеду в Анциум. Вы все — люди малые, вы не понимаете, что мне нужны великие дела.
Сказав это, он закрыл глаза, давая таким образом понять присутствующим, что нуждается в отдыхе. Приближенные стали расходиться. Петроний вышел с Виницием.
— Итак, ты приглашен на пир. Меднобородый отказался от путешествия, но будет безумствовать больше, чем прежде, и распоряжаться в Риме, как у себя дома. Постарайся и ты найти в его безумствах развлечение и забвение. Мы покорили мир и имеем право развлекаться. Ты, Марк, красивый юноша, и этому я приписываю слабость, какую чувствую к тебе. Клянусь Дианой Эфесской! Если бы ты мог видеть свои густые сросшиеся брови и свое лицо, в котором видны черты старых квиритов! Другие при тебе кажутся вольноотпущенниками. Да! Если бы не дикое учение Христа, Лигия была бы сегодня в твоем доме. Попробуй теперь мне доказать, что они не враги людей… Они хорошо обошлись с тобой — будь им за это благодарен, но на твоем месте я возненавидел бы это учение и поискал бы наслаждения там, где его можно найти. Ты красив, повторяю, а в Риме так много разведенных женщин.
— Я удивляюсь, как тебе все это не надоело? — ответил Виниций.
— Кто сказал тебе это? Мне давно надоело, но у меня нет твоей молодости. Люблю книги, которых ты не любишь, люблю поэзию, которая нагоняет на тебя скуку, люблю вазы, геммы и множество вещей, на которые ты не хочешь смотреть, у меня боли в пояснице — неизвестные тебе, наконец, я нашел Евнику, а ты ничего подобного не находил… Мне хорошо дома, среди произведений искусства, а из тебя я никогда не сделаю любителя красоты. Я знаю, что в жизни ничего больше не найду сверх того, что нашел, а ты бессознательно ищешь и надеешься на что-то. Если бы к тебе пришла смерть, то ты, несмотря на свою храбрость, был бы изумлен, что она пришла так скоро и что нужно умирать. А я принял бы ее как необходимость, с уверенностью и убеждением, что нет на свете таких ягод, которых бы я не отведал. Не спешу умирать, но и не избегаю смерти, я лишь постараюсь быть веселым до последней минуты жизни. Ведь есть же на свете такие веселые скептики! По-моему, стоики глупы, но стоицизм по крайней мере закаляет человека, а твои христиане наводят скуку и печаль, которые в жизни являются тем же, чем в природе — дождь… Знаешь, что я слышал? Во время празднества, которое устраивает Тигеллин, на берегу пруда Агриппы будут построены лупанарии, и в них будут собраны женщины знаменитейших римских родов. Неужели не найдется ни одной достаточно красивой, чтобы утешить тебя? Будут девушки, впервые появляющиеся в свете в качестве… нимф. Такова наша римская империя… Тепло! Южный ветер согреет воздух и не заставит зябнуть нагое тело. И ты, Нарцисс, знай, что не найдется ни одной, которая устояла бы пред тобой, ни одной — будь она даже весталка.
Виниций потер лоб, как человек, вечно думающий об одном.
— Ведь нужно было случиться такому несчастью, что я встретился как раз с такой единственной…
— А кто тому причиной, как не христиане!.. Люди, символом которых является крест, не могут быть иными. Послушай меня: Греция была прекрасна и создала мировую мудрость, мы создали силу, а что может создать это Учение? Если знаешь, объясни мне, потому что, клянусь Поллуксом, я не могу догадаться.
Виниций пожал плечами.
— Мне кажется, что ты боишься, как бы я не сделался христианином.
— Боюсь, чтобы ты не испортил себе жизнь. Если не можешь быть эллином, будь римлянином: властвуй и наслаждайся! Наши безумства имеют известный смысл, потому что в них заключена именно эта мысль. Меднобородого презираю, потому что он греческий шут. Если бы он считал себя римлянином, я признал бы, что он прав, позволяя себе безумствовать. Обещай мне: если, вернувшись домой, застанешь там какого-нибудь христианина, то покажешь ему язык. Если это будет лекарь Главк, он даже не удивится. До свидания на пруду Агриппы.
IX
Преторианцы оцепили рощи, окружающие пруд Агриппы, чтобы слишком большая толпа зрителей не мешала цезарю и его гостям. Говорили, что на этот праздник были приглашены все, кто выделялся богатством, умом или красотой, и что подобного торжества не было в Риме с самого основания города. Тигеллин хотел возместить цезарю отложенную поездку в Ахайю и в то же время превзойти всех, кто развлекал цезаря; он хотел доказать, что никто не сумеет так угодить ему. С этой целью в Неаполе, а потом в Беневенте он делал приготовления, посылал приказы, чтобы из отдаленнейших мест империи были присланы звери, птицы, редкие рыбы и растения, а кроме того, утварь и ковры, которые должны были украсить пир. Доходы целых провинций шли на исполнение безумных замыслов, но могущественный любимец цезаря не смущался этим. Его влияние росло с каждым днем. Тигеллин, может быть, не был еще самым близким другом цезаря, но он становился все более и более необходим ему. Петроний превосходил его светским лоском, умом, остротой и в разговоpах лучше умел развлечь Нерона, но, к несчастью, он превосходил во всем этом и самого цезаря, вследствие чего будил к себе чувство зависти. Он не умел быть во всем послушным орудием, и цезарь боялся его мнений, когда дело касалось вкуса, а с Тигеллином он чувствовал себя свободно. Прозвище arbiter elegantiarum, данное Петронию, раздражало Нерона и уязвляло самолюбие, потому что кто же, как не сам он, должен был носить это прозвище. Но Тигеллин был настолько умен, что отдавал себе ясный отчет в своих слабых сторонах; поэтому, не чувствуя себя в силах соперничать ни с Петронием, ни с Луканом, ни с другими, которые превосходили его родовитостью, талантом или ученостью, он решил превзойти их своей услужливостью и, главное, таким мотовством, чтобы даже воображение Нерона было изумлено им.
Пир должен был происходить на огромном плоту из позолоченных бревен. Борта его были украшены великолепными раковинами, выловленными в Красном море и в Индийском океане, отливающими перламутром и цветами радуги. По бокам поставлены были пальмы, рощицы лотосов и цветущих роз, среди которых были скрыты водометы, распространявшие благовонную свежесть, статуи богов и золотые или серебряные клетки с разноцветными птицами. Посредине возвышался огромный шатер, вернее один лишь верх шатра, чтобы не закрывать вид на окрестности, из сирийского пурпура, поддерживаемый серебряными колонками; под ним блистали приготовленные для пирующих столы, на которых сверкало александрийское стекло, хрусталь и бесценная утварь, награбленная в Италии, Греции и Малой Азии. Плот, имевший благодаря нагроможденным растениям вид острова и сада, был соединен шнурами из золота и пурпура с лодками в форме рыб, лебедей, фламинго, а в них сидели с разноцветными веслами в руках нагие гребцы и женщины необыкновенной красоты, с волосами, по-восточному завитыми или заключенными в золотые сетки. Когда Нерон с Поппеей и августианами взошел на плот и сел под пурпурным шатром, тогда лодки тронулись, весла стали погружаться в воду, золотые канаты натянулись, и плот с пирующими поплыл по пруду. Его окружали лодки и меньшие плоты, на которых сидели женщины с кифарами и арфами; их розовые тела на фоне голубого неба и воды вместе с золотом музыкальных инструментов, казалось, пропитались лазурью и золотыми отблесками и расцветали под солнцем как великолепные цветы.
