этого сделать, как уже старик схватил их в костлявые объятия и изо всех сил прижал к груди.
— Слава тебе, Господи, — сказал он. — Знал я, что дело так кончится, а все-таки рад. Да благословит вас Господь. Легче умирать будет… Девка — чистое золото… И к Богу, и к людям… Ей-богу. А теперь, коли уж я дождался такой радости, будь что будет… Бог испытал, Бог и утешил… Надо ехать в Згожелицы, объявить Яське. Эх, кабы старый Зых жив был… и аббат… Да я вам за них обоих сойду, потому что, правду сказать, так вас обоих люблю, что и сказать совестно.
И хотя в груди его было крепкое сердце, он так взволновался, что у него даже что-то сдавило горло; он поцеловал еще раз Збышку, потом в обе щеки Ягенку и, проговорив почти сквозь слезы: 'Мед, а не девка', пошел на конюшню, велеть оседлать лошадей.
Выйдя, он с радости наскочил на росшие перед домом подсолнечники и стал, как пьяный, смотреть на их черные круги, обрамленные желтыми лепестками.
— Ишь, сколько вас, — сказал он. — Но даст бог, Градов богданецких будет еще больше.
И по дороге в конюшню принялся бормотать, высчитывая:
— Богданец, аббатовы земли, Спыхов, Мочидолы… Бог всегда знает, к чему ведет, а придет час старого Вилька — надо бы и Бжозовую прикупить… Луга славные…
Между тем Ягенка и Збышко тоже вышли из дома, радостные, счастливые, сияющие, как солнце.
— Дядя, — крикнул издали Збышко.
Старик обернулся к ним, раскинул руки и стал кричать, как в лесу:
— Ау, ау, сюда, сюда!
XXIII
Они жили в Мочидолах, а старик Мацько строил им замок в Богданце. Строил с большими трудами, потому что хотел, чтобы фундамент был каменный, скрепленный известкой, а башня из кирпича, который достать в тех местах было трудно. В первый год он выкопал рвы, что удалось довольно легко, потому что холм, на котором должен был стоять замок, был когда-то окопан, быть может, еще во времена язычества; оставалось только очистить рвы от деревьев и кустов шиповника, которыми они заросли, а потом укрепить их и сколько следует углубить. При углублении рвов докопались до обильного источника, который вскоре так наполнил водой рвы, что Мацьке пришлось подумать, куда бы спускать воду. Потом на валу он поставил частокол и стал готовить материал для постройки самого замка; это были дубовые балки такой толщины, что три человека не могли обнять одной из них, а также сосновые балки, не гниющие ни под глиняным полом, ни под деревянной настилкой.
Несмотря на постоянную помощь крестьян из Згожелиц и Мочидолов, к возведению этих стен приступил он только через год, но приступил тем деятельнее, что еще перед этим у Ягенки родились близнецы. Тогда старый рыцарь почувствовал себя, как в раю, потому что теперь у него было, ради кого хлопотать, трудиться, и он знал, что род Градов не погибнет, а Тупая Подкова не раз еще обагрится кровью врагов.
Близнецам дали имена Мацько и Ясько. 'Ребята, — говорил старик, — отличнейшие: во всем королевстве таких не сыщешь'. И он сразу полюбил их великой любовью, а в Ягенке просто души не чаял. Кто хвалил ее, тот мог добиться от Мацьки чего угодно. Однако из-за нее Збышко искренне завидовали и восхваляли ее не только по расчету, а потому, что она, действительно, сияла в округе, как прекраснейший из цветков среди луга. Она принесла мужу не только приданое, но и больше, чем приданое: большую любовь и красоту, ослепляющую глаза, и отличное обхождение, и такую смелость, какой не всякий рыцарь мог бы похвастаться. Ей нипочем было через несколько дней после родов приняться за хозяйство, а потом поехать с мужем на охоту, либо утром поскакать на коне из Мочидолов в Богданец, а к полудню вернуться к Мацьке и Яське. Любил ее муж, любил старик Мацько, любили слуги, к которым она была добра, а в Кшесне, когда в воскресенье входила она в костел, ее приветствовал шепот восторга и обожания. Старый ее поклонник, грозный Чтан из Рогова, женатый на дочери мужика, после обедни пьянствовал в корчме со старым Вильком из Бжозовой и выпивши говорил ему: 'Не раз колотили мы из-за нее друг друга с вашим сыном: все хотели на ней жениться, да ведь это все равно, что на небо за месяцем лезть'.
Прочие вслух признавались, что такой красавицы и в Кракове, при королевском дворе, не сыщешь. Наряду с богатством, красотой и умением обходиться, все весьма почитали ее твердость и силу. И все в один голос говорили: 'Вот это так баба. Медведя на рогатину подцепит. А орехов ей не надо и грызть: пусть только рассыплет их по скамье да присядет сразу: так расколются, точно их мельничным жерновом придавили'. Так восхваляли ее и в Кшесне, и в соседних деревнях, и даже в воеводской Серадзи. Однако, завидуя Збышке из Богданца, люди не особенно удивлялись, что она досталась ему, потому что и он окружен был ореолом такой военной славы, какой не пользовался никто во всей округе.
Молодые дворяне рассказывали друг другу целые истории о немцах, которых 'налущил' Збышко в боях под предводительством Витольда и на поединках на утоптанной земле. Говорили, что ни один немец никогда не ушел от него, что в Мальборге он их целых двенадцать сшиб с коней и, между прочим, Ульриха, брата магистра; ходили, наконец, слухи, что он мог подраться даже с краковскими рыцарями и что сам непобедимый Завиша Черный — его истинный друг.
Некоторые не хотели верить столь необычайным рассказам, но даже и они, когда заходила речь о том, кого бы выбрала округа, если бы польским рыцарям пришлось идти на войну, говорили: 'Конечно, Збышку'. И уж только потом вспоминали о косматом Чтане из Рогова и о прочих местных силачах, которым в отношении рыцарской науки далеко было до молодого рыцаря из Богданца.
Большое состояние наравне со славой доставляло ему общее уважение. То, что в приданое за Ягенкой он взял Мочидолы и все наследство аббата, — это еще не была его заслуга; но уже до этого ему принадлежал Спыхов со всеми сокровищами, накопленными Юрандом, а кроме того, люди шептались, что одной добычи, завоеванной рыцарями из Богданца и состоящей из лошадей, лат, одежд, драгоценностей, хватило бы на три, а то и четыре добрых деревни.
Во всем этом видели какое-то особое благословение Божье над родом Градов герба Тупой Подковы: ведь еще недавно род этот был в таком упадке, что, кроме Богданца, у него ничего не было, а теперь возвышался он над всеми окружающими. 'Ведь в Богданце остался после пожара один горбатый домишко, — говорили старики, — а самую землю из-за недостатка рабочих рук пришлось им заложить родственнику, а вот теперь замок строят'. И удивление было велико, но в удивлении этом не было зависти, потому что ему сопутствовало общее инстинктивное предчувствие, что и весь народ неудержимо приближается к какому-то большому благополучию и что по воле Божьей так именно и должно быть. Напротив, округа хвасталась и гордилась рыцарями из Богданца. Они были как бы видимым доказательством того, до чего могут довести шляхтича крепкая рука, храброе сердце и рыцарская жажда приключений. И вот при виде Мацьки и Збышки многие чувствовали, что им тоже тесно в домашнем благополучии, в родных пределах, что за стеной находятся во владении врагов большие богатства и обширные земли, которые можно завоевать с огромной пользой для себя и для королевства. И тот избыток сил, который ощущали отдельные семейства, тяготил все общество, и уже оно было похоже на кипяток, который неизбежно должен хлынуть через края сосуда. Мудрые краковские паны и миролюбивый король могли до поры до времени сдерживать эту силу и откладывать войну с извечным врагом на другие годы, но никакая человеческая власть не могла подавить этих сил вполне, как не могла сдержать того напора, каким стремится к расширению своих границ целое государство.
XXIV
Мацько дожил до счастливых дней. Не раз говорил он соседям, что получил больше, чем сам рассчитывал. Даже старость только убелила ему волосы на голове да в бороде, но до сих пор не отняла у него ни сил, ни здоровья. Сердце его полно было такого веселья, какого он до сих пор не испытывал. Лицо его, некогда суровое, становилось все добродушнее, а глаза улыбались людям доброй улыбкой. В душе он
