Володыевский снова налил.
— Говорят, — продолжал пан Заглоба, — что и пан Сапега любит выпить в хорошей компании. Оно и не диво! Каждый порядочный человек любит. Одни изменники не пьют, потому что боятся, как бы не проболтаться в своей измене и в своих кознях. Радзивилл пьет березовый сок, а после смерти смолу будет пить, чего дай ему Боже! Я уже теперь вижу, что мы с паном Сапегой друг друга полюбим, потому что похожи один на другого как две капли воды или как пара сапог. К тому же он начальник и я начальник, и я уж так дело поведу, что, когда он приедет, все будет уже готово. Немало забот у меня на шее, но что же делать. Некому думать в отчизне, так думай ты, старый Заглоба, пока еще дышишь! Хуже всего то, что у меня канцелярии нет!
— А зачем тебе канцелярия, отец? — спросил Скшетуский.
— А зачем королю канцлер? А зачем при войске всегда писарь войсковой бывает? Надо будет в город послать, чтобы мне печать сделали.
— Печать?.. — повторил с восторгом Жендзян, все с большим уважением поглядывая на пана Заглобу.
— А на чем вы, ваць-пане, печать прикладывать будете? — спросил Володыевский.
— В нашей компании ты можешь говорить мне «ваць-пане», пан Махал, как прежде. Не я буду прикладывать печати, а мой канцлер… Вы это хорошенько зарубите себе на носу!
Тут Заглоба гордо и торжественно обвел присутствующих глазами, так что Жендзян даже привскочил со скамьи, а Скшетуский пробормотал:
— Honores mutant mores![26]
— Зачем мне канцелярия? Вы послушайте только! — продолжал пан Заглоба. — Прежде всего знайте, что все эти несчастья, которые обрушились на нашу отчизну, по-моему, произошли от распущенности, от своеволия, от жизни, проводимой в увеселениях (меду, пан Михал), и это, как зараза, поразило всю нашу отчизну. Но, прежде всего, виной всему еретики, которые оскверняют истинную веру нашу, не почитая Пресвятой Девы, Заступницы нашей, и тем приводя ее в справедливую ярость…
— Вот это правда! — хором отозвались рыцари. — Диссиденты первые пристали к неприятелю, и кто знает, не сами ли они его сюда привели…
— Пример — великий гетман литовский!
— Но так как и в этом воеводстве, где я состою начальником войска, тоже немало еретиков, к примеру сказать — в Тыкоцине и других городах, поэтому, чтобы снискать Божье благословение для нашего предприятия, я издам универсал, чтобы все, кто живет в заблуждениях, в течение трех дней вернулись на путь истинный, а у тех, кто этого не сделает, имения будут конфискованы в пользу войска.
Рыцари переглядывались изумленными глазами. Они знали, что велик ум пана Заглобы, но не предполагали, чтобы пан Заглоба был столь великим политиком и столь прекрасно умел рассуждать об общественных делах.
— И вы спрашиваете, — с триумфом сказал Заглоба, — откуда я возьму денег для войска? А конфискация имений? Ведь тем самым все имения Радзивилла перейдут в собственность войска!
— Но будет ли закон на нашей стороне? — вставил Володыевский.
— Такие времена теперь, что у кого сабля в руках, у того и закон. По какому такому закону шведы и все неприятели грабят нашу отчизну?
— Это правда! — убежденно ответил пан Михал.
— Но это еще не все! — воскликнул пан Заглоба, воодушевляясь. — Другой универсал я издам к шляхте воеводства Полесского и тех воеводств, которые еще не попали в руки неприятеля, и велю созывать посполитое рушение. Шляхта вооружит челядь, чтобы у нас не было недостатка в пехоте. Я знаю, что многие рады бы идти и только ждут какого-нибудь распоряжения правительства. Вот у них и будет правительство и распоряжение…
— У вас, ваць-пане, столько же ума, сколько у великого канцлера коронного! — воскликнул пан Володыевский.
— Меду, пан Михал! Третий универсал я пошлю Хованскому, чтобы он убирался ко всем чертям, а если нет, так мы его выкурим из всех городов и замков. Правда, он стоит теперь в Литве спокойно и не воюет, но зато казаки Золотаренки собираются в шайки, тысячи по две, и грабят. Пусть же он их обуздает, иначе мы их сотрем с лица земли.
— Вот это можно бы сделать, — сказал Ян Скшетуский, — чтобы солдаты, кстати, не сидели сложа руки.
— Я уже думал об этом и как раз сегодня посылаю разведочные отряды под Волковыск, но есть еще и многое другое, чего не следует забывать… Четвертое письмо я пошлю к нашему королю, к нашему всемилостивейшему государю, чтобы порадовать его в печали известием, что есть еще такие, кто не покинул его, что есть сабли, готовые к битве по первому его знаку. Пусть же у него, нашего отца, нашего дорогого пана, нашего правого государя, на чужбине, где он должен скитаться, будет хоть то утешение, что… что…
Тут пан Заглоба не смог говорить, и так как он был уже сильно под хмельком, то вдруг заревел навзрыд над горькой судьбой короля, и пан Михал завторил ему тоненьким голоском. Жендзян также всхлипывал, или делал вид, что всхлипывает, а Скшетуские сидели, подперев руками голову, и молчали.
Некоторое время царила тишина, вдруг пан Заглоба впал в ярость.
— Плевать я хочу на курфюрста! — крикнул он. — Если он заключил союз с прусскими городами, так пусть же выходит против шведов, пусть не служит и нашим и вашим, пусть делает то, что должен сделать верный ленник, и пусть становится в защиту своего государя и благодетеля!
— А кто его знает, может быть, он еще станет на сторону шведов? — сказал Станислав Скшетуский.
— Станет на сторону шведов? Я ему стану! Прусская граница недалеко, а у меня несколько тысяч сабель наготове! Заглобу не проведешь. Вот как вы меня здесь видите, как начальник я над честным войском, так обрушусь я на него с огнем и мечом! Провианта нет? Ладно! Мы найдем его вдоволь в прусских амбарах!
— Господи боже! — воскликнул Жендзян в изумлении. — Ваша вельможность уже коронованным особам грозится?
— Я сейчас же ему напишу: «Ваше высочество! Довольно нам в кошки-мышки играть. Довольно изворотов и проволочек! Выходите против шведов, а не хотите, так я вас в Пруссию приду проведать. Иначе быть не может…» Перо, чернил, бумаги!! Жендзян, ты поедешь с письмом!
— Слушаюсь! — сказал арендатор из Вонсоши, обрадованный новой должностью.
Но прежде чем пану Заглобе приготовили чернила, перо и бумагу, за окном послышались крики и на дворе зачернели толпы солдат. Одни кричали: «Виват!» — другие по-татарски: «Алла!» Заглоба с товарищами вышел посмотреть, что там такое.
Оказалось, что везут те октавы, о которых упоминал пан Заглоба и вид которых обрадовал теперь сердца солдат.
Пан Стенпальский, белостокский управляющий, подошел к пану Заглобе и проговорил:
— Ясновельможный пан начальник! С тех пор как бессмертной памяти пан маршал Великого княжества Литовского завещал Белостоку содержать тыкоцинский замок, я, как управляющий городом, верно и честно обращал доходы города на содержание замка, что могу доказать и реестрами перед всей Речью Посполитой. Трудясь над этим более двадцати лет, я снабжал замок порохом, пушками и мортирами, считая священным долгом своим, чтобы на это шел каждый грош, ибо так завещал ясновельможный маршал Великого княжества Литовского. Но теперь, когда в превратностях войны тыкоцинский замок стал важнейшей подпорой неприятеля в нашем воеводстве, я спросил у Господа Бога и у совести своей, не должен ли я все эти военные припасы и чиншевые деньги, собранные за этот год, передать вашей вельможности…
— Должен!.. — торжественно перебил его пан Заглоба.
— Я только об одном прошу: чтобы вы, ваша вельможность, соизволили посвидетельствовать перед всем войском и дать мне расписку в том, что я ничего из этих денег и припасов не обратил в собственную пользу и все отдал в руки Речи Посполитой, столь доблестно представленной здесь в лице вашей
