пана Кмицица, чтобы узнать, в чем дело.
Но отряд ушел, и опять прошло два дня в полнейшей неизвестности.
И только на седьмой день, в серые туманные сумерки, мужики, отправленные за сеном в Боровники, очень быстро вернулись назад с сообщением, что видели какое-то войско, которое за Боровниками выходило из лесу.
— Это пан Михал! — радостно вскрикнул Заглоба.
Но мужики это отрицали. Они не поехали навстречу войску именно потому, что видели какие-то незнакомые мундиры, которых в войске пана Володыевского не было. Притом же войско было гораздо многочисленнее. Мужики не могли, конечно, точно сосчитать, но говорили, что видели тысячи три, пять, а то и больше.
— Я захвачу с собой двадцать человек и поеду навстречу, — сказал пан ротмистр Липницкий.
И он уехал.
Прошел, час, другой, и наконец дали знать, что подходит не отряд, а целое войско.
И неизвестно отчего в лагере вдруг раздались крики:
— Радзивилл идет!
Известие это, как электрическая искра, привело в движение весь лагерь; солдаты высыпали на вал, на некоторых лицах отразился ужас; но полки не выстраивались, одна только пехота Оскерки заняла указанное ей место; зато среди волонтеров в первую минуту поднялась паника. Из уст в уста передавались всевозможные слухи. «Радзивилл наголову разбил Володыевского и отряд Кмицица», — повторяли одни. «Ни одного человека живым не выпустил», — говорили другие. «А вот теперь еще пан Липницкий точно сквозь землю провалился», «Где начальник?», «Где начальник?»
Полковники принялись приводить войска в порядок, и так как, за исключением волонтеров, большинство войска в лагере были солдаты опытные, то полки тотчас выстроились, ожидая дальнейших приказаний.
Пан Заглоба, услышав крики: «Радзивилл идет», ужасно смутился и в первую минуту не хотел верить. Что же случилось с Володыевским? Неужели он дал возможность Радзивиллу застать себя врасплох, так что не осталось ни одного человека, который мог бы их предупредить? А второй отряд? А пан Липницкий?
— Это невозможно! — повторял пан Заглоба, вытирая лоб, на котором выступили крупные капли пота. — Этот дракон, этот убийца, этот дьявол успел уже прийти сюда из Кейдан? Неужто пришел последний час?
Между тем со всех сторон слышалось все громче: «Радзивилл!», «Радзивилл!» Пан Заглоба перестал сомневаться. Он опрометью бросился в квартиру Скшетуского.
— Ян, спасай! Теперь пора!
— Что случилось? — спросил Скшетуский.
— Радзивилл идет! Я все передаю в твои руки, потому что князь Еремия говорил мне, что ты врожденный вождь. Я сам буду за всем смотреть, но ты советуй и всем руководи!
— Это не может быть Радзивилл, — сказал Скшетуский. — Откуда идет войско?
— Со стороны Волковыска. Говорят, что они окружили Володыевского, разбили его, разбили и другой отряд, который я недавно выслал.
— Володыевский позволил бы себя окружить? Ты его не знаешь, отец! Это он и возвращается, и никто другой.
— Но ведь говорят, что идет огромное войско.
— Слава богу! Значит, пан Сапега идет!
— Ради бога, что ты говоришь? Ведь они дали бы знать. Липницкий поехал навстречу…
— Вот это-то и доказывает, что идет не Радзивилл. Он узнал, кто соединился, и они возвращаются вместе. Идем! Идем!
— Ведь я же это и говорил! — крикнул Заглоба. — Все перепугались, а я говорил: это невозможно! Я сейчас же так и подумал. Ну идем скорей, Ян, идем! Как я их всех пристыжу… Ха-ха-ха!
Оба они вышли торопливо, и, подойдя к валам, которые были уже запружены войском, они пошли вдоль лагеря; лицо Заглобы сияло, он то и дело останавливался и кричал так, чтобы все его слышали:
— Мосци-панове! К нам гость идет. Не падайте духом! Если это Радзивилл, я ему покажу дорогу назад в Кейданы.
— Покажем и мы! — кричало войско.
— Развести костры на валах. Мы прятаться не будем. Пусть видят, что мы готовы. Развести костры!
Тотчас принесли дров, и через четверть часа горел весь лагерь, так что небо алело, точно от вечерней зари. Солдаты, отворачиваясь от света, смотрели в темноту, в сторону Боровников. Некоторые кричали, что слышат уже фырканье и топот лошадей.
Вдруг в темноте раздались выстрелы мушкетов. Пан Заглоба схватил Скшетуского за полу.
— Они стрелять начинают! — сказал он тревожно.
— Это салют, — ответил Скшетуский.
Вслед за выстрелами раздались радостные крики. Нельзя было больше сомневаться; минуту спустя подскакало несколько всадников на взмыленных конях, и раздались крики:
— Пан Сапега! Пан воевода витебский!
Едва это услышали солдаты, как они, словно река, хлынули с валов и побежали навстречу с таким криком, что если бы кто-нибудь услышал их со стороны, то подумал бы, что здесь идет какая-то страшная резня.
Заглоба сел на коня и во главе полковников выехал навстречу войску, захватив с собой все знаки своего достоинства: бунчук и булаву — и надев шапку с пером цапли.
Минуту спустя пан воевода витебский въезжал уже в круг света, во главе своих офицеров, рядом с паном Володыевским. Это был человек почтенных лет, довольно дородный, с лицом некрасивым, но умным и добродушным. Волосы у него были седые, слегка подстриженные, и такая же бородка, что делало его похожим на иностранца, хотя он одевался по-польски. Несмотря на то что он был известен несколькими военными подвигами, но он скорее был похож на дипломата, чем на воина; те, кто знал его ближе, говорили также, что в душе пана воеводы Минерва сильнее Марса. Но кроме Минервы и Марса в его душе было еще более редкое в те времена достоинство: честность, которая отражалась в глазах, как свет солнца в воде. На первый же взгляд было видно, что это человек честный и справедливый.
— Мы как отца ждали! — кричали солдаты.
— И вот пришел наш вождь! — растроганно кричали другие.
— Виват, виват!
Пан Заглоба подскакал к Сапеге во главе полковников, а он задержал коня и снял с головы рысью шапку.
— Ясновельможный пан воевода! — начал свою речь Заглоба. — Если бы я обладал красноречием римлян, хотя бы самого Цицерона или, отступая в древнейшие времена, славного афинянина Демосфена, я бы не сумел высказать той радости, которая взыграла в сердцах наших при виде досточтимой особы ясновельможного пана. Вся Речь Посполитая радуется в наших сердцах, встречая мудрейшего сенатора и лучшего сына родины, тем более что радость эта неожиданная. Мы стояли в этих окопах, готовые не встречать, а воевать… Не радостные крики слушать, а пушечный гром… Не слезы проливать, а кровь нашу… Когда же стоустая молва разнесла весть, что идет защитник отчизны, а не изменник, воевода витебский, а не великий гетман литовский, Сапега, а не Радзивилл…
Пан Сапега, по-видимому, торопился ехать, так как махнул рукой с добродушной небрежностью магната и сказал:
— Идет и Радзивилл! Через два дня он будет здесь.
Пан Заглоба смутился, во-первых, потому, что пан Сапега прервал нить его речи, а во-вторых, потому, что известие о Радзивилле произвело на него большое впечатление. Он постоял некоторое время, не зная, как продолжать; но вскоре он пришел в себя и, быстро вынув из-за пояса булаву, сказал торжественно, вспоминая, что было под Збаражем:
— Войско избрало меня своим вождем, но я передаю этот знак власти моей в достойнейшие руки, дабы дать пример младшим, как надлежит ради общественного блага отрекаться от самых великих
