принца Вальдемара под Голембом. Это люди Чарнецкого. Он сам должен быть здесь!
Слова эти произвели большое впечатление; в шведских рядах наступила глубокая тишина, только лошади позвякивали уздечками.
— Чую какую-то ловушку! — продолжал Свен. — Их слишком мало, чтобы принять битву, но, верно, в лесу спрятались остальные. — И он обратился к Каннебергу: — Вернемтесь, полковник!
— Хорош совет! — проговорил полковник, хмуря брови. — Стоило ли выезжать, если при виде нескольких оборванцев мы будем возвращаться? Почему же мы не вернулись, когда увидели одного? Вперед!
И ряды шведов в ту же минуту стройно двинулись вперед. Расстояние между двумя отрядами быстро уменьшилось.
— Огня! — скомандовал Каннеберг.
Шведские мушкеты сверкнули, как один, направленные в сторону польских всадников.
Но прежде чем раздались выстрелы, поляки повернули лошадей и стали в беспорядке убегать.
— Вперед! — крикнул Каннеберг.
Отряд поскакал так, что земля задрожала под тяжелыми копытами лошадей.
Лес огласился криками убегавших и преследовавших. Через четверть часа — оттого ли, что шведские лошади были лучше, или оттого, что польские были уже измучены, — расстояние между двумя отрядами стало уменьшаться.
Но тут случилось что-то странное. Эта беспорядочно убегавшая кучка поляков не только не рассеивалась, но, наоборот, соединялась в стройные ряды, точно лошади выстраивались сами.
Свен, заметив это, погнал коня и, подъехав к Каннебергу, закричал:
— Господин полковник, это регулярное войско; они нарочно убегают, чтобы устроить нам засаду.
— Ведь не черти же устроят нам засаду, а люди! — возразил Каннеберг.
Дорога шла несколько в гору и становилась все шире; лес редел, и на конце его виднелась уже огромная поляна, окруженная со всех сторон густым, серым бором.
Польский отряд прибавил шагу, и казалось, что раньше он нарочно стал отставать, а теперь вдруг очутился так далеко, что догнать его было невозможно.
Дойдя до половины поляны и видя, что неприятель доехал почти до ее конца, полковник начал сдерживать своих солдат и замедлять ход.
Но — о чудо! — польский отряд, вместо того чтобы скрыться в лесу, повернул, выстроился на самом краю поляны в огромный полукруг и рысью тронулся против неприятеля, делая это в таком блестящем порядке, что неприятель изумился.
— Да, это регулярное войско! — воскликнул Каннеберг. — Они повернули, как на учениях! Чего им надо?
— Идут на нас! — крикнул Свен.
И действительно, отряд ехал рысью. Маленький рыцарь на гнедом коне что-то кричал, выезжал вперед, снова задерживал коня и размахивал саблей; он, очевидно, был предводителем отряда.
— Они нас атакуют! — воскликнул с изумлением Каннеберг.
Под теми лошади мчались во весь опор, едва касаясь ногами земли. Всадники нагнулись в седлах и совсем почти спрятались за лошадиными гривами.
Шведы, стоявшие в первых рядах, видели только впереди сотни раздувающихся лошадиных ноздрей и горящие огнем глаза.
— С нами Бог! Швеция! Огня! — скомандовал Каннеберг, поднимая вверх шпагу.
Грянул залп, но в ту же минуту польский отряд, вынырнув из дыма, бросился на шведское войско с такой страшной силой, что отбросил направо и налево первые ряды и клином врезался в самую гущу людей и лошадей. Поднялся страшный водоворот: панцирь ударял о панцирь, сабля о саблю, и звон оружия, визг лошадей и стоны умирающих будили эхо, и лес повторял отголоски битвы, как горные ущелья повторяют раскаты грома…
Шведы на минуту смешались, тем более что значительная часть их пала при первом же натиске, но, оправившись, они стали грудью напирать на неприятеля. Оба шведских крыла соединились опять, а так как поляки продолжали натиск, чтобы прорваться сквозь войско, то сейчас же были окружены. Центр шведов отступал, но зато с боков они напирали все сильнее и сильнее; они не могли разорвать отряд, так как он отчаянно защищался с тем несравненным искусством, которое делало конницу страшной в рукопашной битве. Сабли работали против рапир, трупы падали густыми рядами; победа клонилась уже на сторону шведов, как вдруг из-за темной стены леса вышел другой полк и с криком бросился вперед.
Почти все правое крыло шведов, под командой Свена, тотчас же повернулось лицом к новому врагу, в котором опытные воины сразу узнали гусар.
Вел их рыцарь, сидевший на прекрасной серой в яблоках лошади, одетый в бурку и меховую шапку, с пером цапли. Его было отлично видно, так как он ехал сбоку в нескольких шагах от солдат.
— Чарнецкий! Чарнецкий! — раздалось в рядах шведов.
Свен с отчаянием взглянул на небо и, хлестнув коня, поскакал вперед. Чарнецкий провел гусар еще несколько десятков шагов, а потом, когда они мчались уже во весь опор, повернул своего коня обратно.
Из леса вышел третий полк. Чарнецкий подскакал к нему и опять повел его сам, указывая булавою место, куда броситься. Так хозяин указывает жнецам их места.
Наконец, когда появился и пятый полк, он стал во главе его и сам бросился вместе с ним в битву.
Гусары уже отбросили в тыл правое крыло шведов и вскоре прорвали цепь, остальные три полка окружили шведов и с криком стали рубить их, колоть копьями, топтать копытами лошадей и наконец обратили в бегство.
Каннеберг понял, что он попал в засаду и сам повел своих людей под нож. Ему теперь было не до победы; он хотел лишь спасти возможно больше людей и велел дать сигнал к отступлению. Шведы помчались той же дорогой, по которой они пришли из Великих Очей. А люди Чарнецкого гнались за ними так близко, что дыхание их лошадей грело спины шведов.
При таких условиях, а особенно при панике, охватившей рейтар, отступление было беспорядочным; лучшие лошади вырвались вперед, и вскоре блестящий отряд Каннеберга превратился в беспорядочно бегущую толпу, которую поляки вырезали почти без сопротивления.
И чем дальше продолжалась погоня, тем она становилась беспорядочнее, так как и поляки тоже расстроили ряды: каждый подгонял своего коня, догонял и бил кого хотел.
Шведы и поляки перемешались. Некоторые польские солдаты опережали последние ряды шведов, и случалось, что солдат, чтобы сильнее поразить убегающего шведа, приподнимался уже на стременах и погибал сам, проколотый рапирой сзади. Дорога к Великим Очам была усеяна трупами шведов, но преследование еще не кончилось. Поляки и шведы въезжали в лес, но там измученные шведские лошади стали останавливаться, и резня делалась еще более кровавой.
Некоторые из рейтар соскакивали с лошадей и убегали в лес, но их было немного, так как шведы знали, что в лесах рыскают толпы крестьян, и предпочитали погибнуть под ударами сабель, чем от страшных мучений, на которые не скупился для них простой народ.
Другие просили пощады, но в большинстве случаев тщетно, так как каждый предпочитал убивать неприятеля и мчаться дальше, чем, взяв в плен, сторожить его и отказаться от дальнейшей погони.
Их били без милосердия, чтобы никто из них не вернулся с вестью о поражении. Впереди всех гнался Володыевский с ляуданским полком. Он и был тем всадником, который первый заманил шведов; он первый ударил на них, а теперь, сидя на своем коне, он несся как вихрь, отводил душу, упивался вражеской кровью и мстил за поражение под Голембом. То и дело он догонял какого-нибудь шведа и как бы сдувал его с седла, порой налетал на нескольких, и лошади вскоре мчались уже без всадников. Напрасно шведы хватали свои сабли за острие и протягивали рукоятки с мольбой о пощаде: Володыевский даже не задерживался, взмахивал саблей, делал легкое, почти незаметное движение, — и враг раскинув руки, бормотал побледневшими губами два-три слова и погружался в мрак смерти. Пан Володыевский, не оглядываясь, мчался дальше и устилал землю все новыми жертвами.
Свен, заметив этого страшного жнеца и собрав нескольких лучших своих солдат, решил ценой собственной жизни приостановить, хоть ненадолго, погоню, чтобы спасти других.
