отрекаюсь от вас совсем…
— Об этом и речи быть не может! — ответил Володыевский.
— Ах! Какое счастье, — воскликнул Скшетуский, — что вы, отец, прочли письмо прежде, чем везти его к нам.
— Ну и догадлив же! — заметил Мирский.
— А что? — воскликнул Заглоба. — Другой на моем месте вернулся бы к вам прочесть письмо, а того бы уж в это время расстреляли. Как только мне принесли найденную при нем бумагу, меня точно что-то кольнуло — ведь я от природы любопытен. Двое проводников с фонарями ушли вперед и были уже на лугу, но я велел их позвать. И когда начал читать, со мной чуть дурно не стало, точно меня обухом по голове хватили. «Скажите, ради бога, пан кавалер, — говорю я Кмицицу, — почему вы не показали этого письма?» — «Потому что не хотел!» — ответил он. Вот гордая бестия, даже в минуту смерти. Тут я схватил его и давай обнимать. «Благодетель наш! — говорю я ему. — Если бы не ты, то нас бы давно воронье клевало». И велел вести его назад, а сам во весь дух помчался к вам, чтобы сообщить обо всем, что произошло… Уф…
— Странный человек! — заметил Скшетуский. — В нем столько же хорошего, сколько и дурного! Если бы такой человек…
Но не успел он договорить, как дверь отворилась, и солдаты ввели Кмицица.
— Вы свободны, пан кавалер, — сказал ему Володыевский, — и, пока мы живы, никто из нас вас не тронет. Скажите же, безумный человек, почему вы не показали сразу этого письма? Мы бы вас и беспокоить не стали.
Тут он обратился к солдатам:
— Оставьте пана офицера и садитесь на лошадей!
Солдаты ушли. Пан Андрей остался один посреди комнаты. Лицо его было спокойно, но мрачно, и он не без гордости смотрел на стоявших перед ним офицеров.
— Вы свободны! — повторил Володыевский. — Возвращайтесь куда хотите, хоть к Радзивиллу; но должен сказать, что больно видеть такого кавалера на службе у изменника — против отчизны!
— Ну так лучше подумайте, — ответил Кмициц, — я заранее предупреждаю, что вернусь к Радзивиллу.
— Останьтесь с нами! Пусть черти возьмут кейданского тирана! — воскликнул Заглоба. — Вы будете нашим другом и желанным товарищем, а наша мать-отчизна, простит вам все ваши грехи.
— Ни за что! — горячо воскликнул Кмициц. — Бог рассудит, кто лучше служил отчизне, тот ли, кто поднимает междоусобную войну, или тот, кто служит человеку, который один лишь и может спасти несчастную Речь Посполитую. Вы пойдете своей дорогой, я своей! Поздно меня наставлять; одно скажу вам от чистого сердца: отчизну губите вы, а не я. Изменниками я вас не назову, ибо знаю чистоту ваших побуждений! Но отчизна гибнет, Радзивилл протягивает ей руку помощи, а вы раните саблями эту руку и называете изменниками тех, кто с ним.
— Ради бога! Если бы я не видел, как храбро шли вы на смерть, — сказал Заглоба, — я бы думал, что вы от страха рассудок потеряли. Кому вы присягали: Радзивиллу или Яну Казимиру? Швеции или Речи Посполитой? Да вы с ума сошли!
— Я знал, что мне не переубедить вас!.. Прощайте!
— Постойте, — крикнул Заглоба, — у меня есть к вам дело! Скажите, Радзивилл обещал вам пощадить нас, когда вы его об этом просили?
— Обещал! — ответил Кмициц. — Вы должны были пробыть в Биржах в течение всей войны!
— Ну так узнайте же своего Радзивилла, который изменяет не только отчизне и королю, но и собственным слугам. Вот письмо Радзивилла к биржанскому коменданту, которое я нашел у офицера, сопровождавшего нас в Биржи. Читайте!
Сказав это, Заглоба подал ему письмо гетмана… Кмициц взял его в руки, начал пробегать его глазами, и краска стыда за гетмана все больше и больше покрывала его лицо. Наконец он смял письмо и швырнул его на пол.
— Прощайте! — сказал он. — Лучше мне было погибнуть от вашей пули! И вышел из комнаты.
— Мосци-панове, — сказал после минутного молчания Скшетуский. — Напрасно убеждать этого человека: он верит в своего Радзивилла, как турок в Магомета. Я, как и вы, думал сначала, что он служит из корысти, но теперь Убедился, что он не дурной человек, а только заблуждающийся.
— Если он до сих пор верил в своего Магомета, — заметил Заглоба, — то я сильно подорвал его веру. Вы видели, что с ним делалось, когда он читал письмо. Заварится у них там каша. Ведь этот человек готов не только на Радзивилла, а на самого черта броситься. Клянусь Богом, я больше рад тому, что избавил его от смерти, чем если бы кто-нибудь подарил мне стадо баранов.
— Правда, он вам обязан своей жизнью, — сказал мечник. — Никто этого не будет отрицать.
— Ну, бог с ним! — сказал Володыевский. — Давайте лучше решим, что нам делать?
— Как что? Садиться и ехать!.. Лошади уже отдохнули немного! — ответил Заглоба.
— Конечно. Едемте как можно скорее. А вы поедете с нами? — спросил Мирский мечника.
— Я-то тут не засижусь, мне тоже надо ехать. Но если вы сейчас же хотите ехать, то скажу вам прямо, что мне несподручно ехать с вами. Если тот кавалер уехал живым, то меня не сожгут сейчас, не убьют, а к такой дальней дороге надо приготовиться, захватить то и другое… Бог весть, когда я вернусь… Надо кое-чем распорядиться, спрятать кой-какие вещи, инвентарь отослать к соседям, уложить все нужное… Есть у меня и денег немного, которые надо взять с собой. Завтра к утру все будет готово, но так сразу ехать я не могу.
— Ну а мы ждать не можем, над нами меч висит, — ответил Володыевский. — Где же вы думаете скрыться?
— В пуще, как вы советуете… Девушку я оставлю там, а сам послужу отчизне: я еще не очень стар, может, и моя сабля пригодится отчизне и государю.
— Тогда — прощайте, ваша милость… Дай Бог нам встретиться в лучшие времена!
— Да благословит вас Бог за помощь! Должно быть, встретимся на поле брани.
— Будьте здоровы!
— Счастливого пути!
Попрощавшись друг с другом, они стали по очереди подходить к панне Александре.
— Поцелуйте, ваць-панна, от меня мою жену и мальчиков и цветите в добром здоровье, — сказал Ян Скшетуский.
— И вспоминайте порой солдата, который хоть и не пользовался вашим расположением, но готов за вас в огонь и в воду! — прибавил Володыевский.
За ним подходили другие; наконец подошел и Заглоба.
— Примите, цветик нежный, и от меня, старика, пожелания счастливого пути! Обнимите от меня пани Скшетускую и моих маленьких сорванцов! Славные мальчуганы!
Вместо ответа Ол
XXI
В ту же ночь, часа через два после отъезда отряда Володыевского, в Биллевичи прибыл во главе драгун сам Радзивилл, который выехал навстречу Кмицицу, опасаясь, чтобы он не попал в руки Володыевского. Узнав о том, что случилось, он захватил мечника вместе с племянницей и, не отдохнув даже, повернул назад.
Гетман был страшно взбешен, выслушав рассказ мечника, который передавал все со всеми подробностями, чтобы отвлечь этим от себя гнев грозного магната. Он, по той же причине, не стал протестовать против своего отъезда в Кейданы и радовался в душе, что буря так благополучно кончилась. У Радзивилла, хотя он и подозревал мечника в недоброжелательстве и заговоре, было столько других забот, что он о нем забыл.
Исчезновение Володыевского могло сильно изменить положение дел на Полесье. Гороткевич и Яков Кмициц, стоявшие во главе взбунтовавшихся войск, были прекрасные солдаты, но не пользовались
