нас осталось всего ничего. А жить еще неизвестно до какого.
– Угу…
– Значит, так – купи себе водку, мне два «Бадаевских», только не крепких, три яблока детям, «Дарницкого» буханку и полкило сосисок.
Маркин не соглашается:
– Селедку лучше.
– Саша ее ведь не ест.
– Для него котлеты с картошкой стоят.
– Хорошо, – кивает жена, – возьми селедку одну и сосисок, на сколько хватит. – Она считает в уме. – Должно хватить грамм на триста. Утром вам чтоб было что перекусить.
– Постараюсь уложиться.
Маркин идет в прихожую, одевается. Открывает дверь.
– Я пошел.
– Только не задерживайся, любимый, – отзывается Елена из комнаты. – Мы с Дарьюшкой тебя очень ждем!
– Угу…
– Про яблоки не забудь, а то дочка с тобой разберется.
– Ладно.
– Пакеты взял?
– Взял, взял, всё взял…
Есть два варианта приятного посещения магазинов. Первый – если денег у тебя немеряно и можно спокойно прикупить все, что пожелаешь; второй – когда карманы совсем пусты, и тогда магазин – это нечто вроде музея, товары разглядываешь, как занятные экспонаты. При втором варианте просто-напросто говоришь себе: нет денег, нечего и губу раскатывать.
Но в кармане полтинник, а купить надо много чего, да еще вдобавок кое-что бы не помешало, и магазин превращается в комнату пыток. После августовского кризиса, правда, изобилие слегка потускнело, но все равно… Обычному человеку до сих пор (уж который год) до конца трудно привыкнуть к десятку сортов копченых, полукопченых, вареных колбас или пятнадцати видам кофе, сыру аж из Новой Зеландии, карбонатам, нарезкам… Глаза, короче говоря, разбегаются, а мокрые от пота пальцы теребят жалкие купюры мелкого достоинства.
– Так, – начинает Маркин с самого главного, – пожалуйста, ноль двадцать пять «Столичной» и две «Бадаевских» вот этих, три и шесть алкоголя.
Кладет бутылки в пакет, направляется дальше, в овощной отдел.
– Три некрупных яблока. Да, по девятнадцать.
Черт, три яблока потянули на шестьсот грамм! Маркин нехотя расплачивается. От полтинника остается теперь меньше двадцатки. Лихо!.. Теперь стоит в рыбном, разглядывает селедку. Сомневается. Килограмм – двадцать три рубля. Снова подорожала. Значит, самая маленькая обойдется рублей в семь-восемь. Мда… Но так хочется селедки под водочку…
– А, – решается, – селедку, будьте добры. Только поменьше какую-нибудь.
Продавщица выуживает из бочонка рыбу.
– Такая подойдет?
Вроде, большеватая.
– Поменьше бы…
Достает другую. Кажется, точно такую же. Продолжать выбирать неудобно, Маркин кивает.
– Четыреста тридцать граммов, – похимичив на новых, малопонятных покупателям весах, объявляет продавщица.
Маркин смотрит на табло. Девять рублей восемьдесят девять копеек. Влетел. Придется обойтись без сосисок.
– Десять рублей девять копеек в кассу.
– Почему десять рублей?..
Продавщица устало снимает рыбу с весов:
– Двадцать копеек – мешочек.
Выбив чек и забрав селедку, Маркин подсчитывает оставшиеся деньги. Вместе с мелочишкой, завалявшейся по карманам куртки, – восемь с копейками. Ну, как раз на «Дарницкий» и два кэгэ картошки.
Только вернулся домой, только снял куртку и сменил ботинки на тапочки, жена зовет к телефону.
– Опять твой Борька!
– Лё-ох? – писклявый голос в трубке.
– Слушаю.
– Ты созрел для героического похода?
– Да нет, – кисло отвечает Маркин.
– Почему? – Борис искренне удивлен. – Не хочешь быть свидетелем того, как великий озолотится? Даю тебе пять минут, чтоб решиться.
– Нет, не решусь. Устал. Не хочу.
Борис вздыхает:
– Гни-ило… – Затем спрашивает: – Признайся, ты окончательно трансформировался в мелкобуржуазное быдло, готовое жить при любом строе, при любых фашистских режимах, лишь бы не трогали его убогий мещанский мирок?
Борис специалист по подобным замороченным фразам. Откопает или придумает одну и ходит с ней пару месяцев, повторяя каждому встречному. Потом – новую.
– Почти что, – сознается Маркин; особенно дискутировать ему сейчас не хочется, тем более, когда рядом жена.
– Но это же гнило! – Борис явно не ожидал подобного ответа, несколько секунд он молчит, выдумывает, что бы еще сказать такого…
– При этом раскладе, Алексей, – слышится наконец его голос, – мы можем оказаться по разные стороны баррикад, когда я начну выплескивать свою революционную агрессию. Так что подумай…
– Хорошо.
Словесной революционности Бориса хватило бы на пяток Савинковых, но Маркин знает его шесть лет, и ему давно все понятно и давно надоело…
– Значит, – уточняет Борис, – не идешь в «Бинго»?
– Не иду.
– А вот я отправляюсь. Залился двумя девятками, по дороге еще одну. И – снимать башли с сытого быдла!
– Удачи, – усмехается Маркин. – Дэну-то звонил?
– Звонил, нет этого болвана.
– Пьет где-нибудь.
– Да уж наверняка. Воскресенье – грех не забухать!
– Я тоже собираюсь, – говорит Маркин, чтобы не совсем упасть в глазах приятеля.
Борис, слышно, усмехнулся:
– В кругу семьи?
– Ну, с женой…
– Давай, давай, с женой отвольно раскуражишься. – Это он издевается. – Завидую! Ладно, я еще тебе позвоню, когда сниму пару линий. Может, получится и само «Бинго» отхватить. Сегодня, стопроцентно, мне покатит!
– Куда он тебя все сманивает? – интересуется Елена.
– Да так… в «Бинго».
– Что это? Клуб?
– Вроде того. Там играют в такое… типа лото.
