– Да ты, Хрон, вконец отупел! Вот тебя цивилизация настолько отравила, что Зло ты уже считаешь Благом.
– Не считаю я ничего. Просто в мире ничего нет хорошего ни для меня, ни для тех, кто меня окружает. И надеяться не на что.
– Ну ёп-та! – Борис по-настоящему завелся. – Но теоретически же должно быть хорошее. Такое глобальное, чистое Благо, благодать, которую мы, наши сраные предки, точнее, утопили в говне. А?..
– Молодой человек, да перестаньте вы материться в конце-то концов! – прорвало тетку с деревцем между ног. – Сколько можно? Я сейчас за милицией схожу.
Борис ошалело посмотрел на нее, потом хлопнул себя ладонями по коленям:
– Вот пять дней в неделю приходится в офисе по восемь часов подряд улыбаться каждому рылу, так и в выходные расслабиться не дают!
– Идите в пивнушку и расслабляйтесь.
– Матушка! – обычно визглявый голос Бориса сейчас напоминает рычание, – я без тебя в курсе, где мне расслабляться. Ясно, нет?..
Каждые пять-семь минут то с одного конца вагона, то с другого начинают громко, неестественно внятно, с выражением рекламировать товары транспортные торговцы. В основном это молодые люди интеллигентного вида, мужчины и женщины. Торгуют всем подряд: батарейками, шоколадом, обложками для ученических тетрадей, бритвами «Бик», носками… Перед тем как пойти вдоль сидений, они расхваливают свои товары по уникально низким ценам. Но редко кто покупает. Более-менее, как я заметил, с наваром остаются продавцы газет и какой-то парень, торгующий лекарством на основе яда кобры «с аннотацией на русском языке». Лекарство раскупали в основном пенсионеры, для которых оно с «благотворительной скидкой» – всего двадцать рублей.
Тетка с саженцем тоже купила тюбик. Борис хмыкнул и, потянувшись к нам с Дэном, сказал довольно громко:
– Тоже жить хочет!
– Посмотрю я на тебя в пятьдесят пять лет, – огрызнулась тетка.
– Вряд ли дождетесь…
Вот тащится, толкая стоящих в проходе пассажиров, мужчина с асимметричными усами и в выцветшем камуфляже. Может, и действительно бывший офицер, не спорю, но скорее – просто переодетый в него, чтоб людям на жалость давить… Вместо правой ноги у него протез, штанина специально завернута до бедра, и видно скрепление протеза с отнятой по колено ногой, ремешки. Правая рука кончается локтем, остренький обрезок ярко багровеет толстым, достаточно свежим шрамом.
Мужчина тащится по проходу, молча держит в левой руке камуфлированную шапочку, которую в армии называют «пидарка». Туда, по идее, должны класть деньги на пропитание инвалиду. Но пассажиры, мельком взглянув на него, опускают лица поближе к книгам, журналам или уставляют их в окна, ожидая, когда калека минует их.
Он доковылял до двери, бросил пидарку на голову, толкнул дверь, направляясь в следующий вагон.
– Бля, контролеры! – зашипел Борис.
Дэн обернулся, я тоже. В противоположном конце вагона двое парней в форме железнодорожников начинают проверять билеты. Хорошо, что с одного конца начали, а не взяли вагон в кольцо.
Дэн по-быстрому застегнул сумку, поднялся, скомандовал:
– На подрыв!
Мы убрались в тамбур, понаблюдали, как парни медленно приближаются к нам, по пути ругаясь с пассажирами и уговаривая кое-кого платить штраф или сойти с электрички на ближайшей станции. Некоторые собирали вещички и направлялись на выход.
Мы тоже сошли, перебежали в тот вагон, откуда пришли контролеры и, обосновавшись в тамбуре, закурили.
– Через две остановки – наша станция, – сказал Дэн.
– Какая?
– Можайск.
Борис наморщил лоб, вспоминая:
– Можайск, название известное. А ты бывал в нем?
– Еще нет, – ответил Дэн, – сегодня, надеюсь, осмотрю.
– А если дыра?
– Да не должно быть. Древний город, чуть ли не старше Москвы. Районный центр.
Борис вспылил:
– Вот я всю жизнь мечтал в райцентре куражить! Охренительно, слушай!
– Ну езжай в Сочи, в Ялту! – тоже вышел из себя Дэн. – Возьми отпуск и гони на Кипр!
– Не дают мне отпуска. – Борис моментом тускнеет. – Полтора года работаю и больше недели из-за гриппа не отдыхал…
– А чего тогда наезжаешь?! Извини, я тебя не могу на самолете свозить к морю, на золотой пляж. Два часа туда лета, два – обратно. Полтора дня там. Ништяк?
Тут меня осенило:
– Под Можайском где-то тоже море есть.
– Какое еще море? Ёкнулся, Хрон?
– Ну, наверное, водохранилище просто. Называется – Можайское море.
Борис плюнул на стену тамбура, сунул в плевок окурок. Обидчиво пробормотал:
– Вот сам и купайся там.
3
Но когда оказались на платформе Можайска, настроение Бориса вновь поднялось. Он распахнул кожаную куртку, поднял руки, тряся пустой бутылкой аперитива и, показывая людям и веселому солнцу застиранную серо-белую джинсовую рубашку, громко объявил:
– О-о, вот и сошел на эту убогую землю коронованный принц Армагеддона!
– Кончай, Мускат, – одернул его Дэн, – а то загребут раньше времени. Вон менты…
Борис послушно опустил руки, оправился, сунул бутылку в урну.
Вслед за основным потоком вышедших из электрички мы оказались на привокзальной площади. За нею, конечно, – рынок.
– Пивка для рывка? – спросил Борис.
– Зачем понижать? Лучше еще аперитива.
Меня же снова толкало к водке:
– Смотрите – вы начали с пива, потом портвейн, потом аперитив. Теперь логически – водка.
– Нет, для водки рановасто. Вот освоимся, тогда и зальемся.
Взяли бутылку «Рябины на коньяке». Продолжили двигаться за недавними пассажирами.
После рынка появилась узкая асфальтированная дорожка, а справа и слева – болотистый пустырь. В кювете валяется то ли пьяный, то ли умерший.
– Ну и куда мы идем? – беспокоился Борис.
Дэн не унывал:
– Сейчас найдем центр, а там и все остальное.
Пустырь сменился лесочком, среди которого вкривь и вкось стояли пятиэтажки. Деревья окружали их настолько густо и росли почти у стен, что казалось – коробки домов спустили сверху на вертолете на свободные от тополей и берез пятачки.
– Вот людям ништяк здесь, наверное, – с ухмылкой сказал Дэн. – Летом зазеленеет – и сидят, как в погребе. Сейчас вон полутьма, а когда листья…
Я отозвался:
– В Новосибирске, в Академгородке, общаги универа тоже так расположены, но там сосны.
– Во, во, а здесь тополя. Пух полетит – звиздец тогда просто!
Борис же был занят другим:
– Нет, куда мы идем все-таки? Мне в туалет надо…
Шедшие впереди люди растворились. Мы остались одни в лесу, перемешанном с дремлющими
