океаны и вставшие в порту на кратковременный отдых.
В первое время, когда видел их, в груди начинало приятно посасывать, хотелось представить, кто в них живет, было трудно оторвать от них глаза. Я любовался «кораблями». А потом, потом – надоело, даже стал раздражаться: сколько ни смотрю, они все на месте, все одни и те же, и люди в них не романтические пассажиры, а обычные, вроде меня, сухопутные, каждодневные.
Жена искренне удивлена, что я приехал так рано.
– А мы тебя к вечеру ждали, дорогой, хотели тортик испечь.
– Извини, так получилось… – отвечаю и, как часто бывает, чувствую какую-то смутную, но острую досаду, когда оказываюсь дома.
– Да наоборот, я очень рада! – Жена обнимает меня. – Ведь сегодня мы целый день будем вместе.
– Угу…
– Ты выпивал? – почуяла вонь перегара.
– Так, немного… Вчера намотались, немного приняли, чтоб расслабиться.
– Нет, я ничего. Очень голоден?
– Поел бы. А Саня спит?
– Спит. – И жена начинает жаловаться: – Полночи проплакал, даже не знаю… Сейчас опять грипп, говорят, разгулялся. Такая погода и грипп…
Сижу в углу кухоньки, сунув ноги под крошечный столик. Жена взбивает яйца для омлета.
– Дорогой, ты не будешь сердиться? – спрашивает шутливым тоном, но и со скрытой боязнью.
– Смотря на что.
– Понимаешь, нам кто-то котенка подбросил. У двери оставили… И я вот взять решила.
Досада тут же сменилась раздражением:
– Места слишком много?.. Нам не протолкнуться, еще и он будет ползать. Нет, чудесно просто, тыщу лет мечтал!..
– Сане же полезно общение с животными. Будут играть. Приучить к туалету беру на себя.
– Делайте что хотите, – спорить нет сил.
Потом завтракаем. Я ем без особого аппетита, предвкушаю, как сейчас завалюсь в кровать. Молчу. А жену тянет поговорить:
– Сильно устал, дорогой?
– Да так, спать хочу… И, пожалуйста, не надо меня дорогим называть, – будто мы живем уже тридцать лет, престарелые супруги какие-то…
Она пожимает плечами:
– Ладно, не буду… Ты ложись, а мы с Сашей погуляем в Коломенском. Как там погодка?
– Тепло вроде бы будет, – отвечаю. – А ты за питанием не ходила еще?
– Только проснулась перед тобой.
Смотрю на часы. Двадцать минут девятого. Молочная кухня, где выдают для ребенка бесплатно молоко, кефир и творожок, как раз открыта.
– Сейчас пойду, – говорит жена.
– Да ладно, я сам.
– Ты ложись, отдохни, тебе же завтра опять на работу.
– Перестань! – отмахиваюсь. – Схожу, а потом лягу спать. Все равно сейчас не усну – вы собираться будете, Саня разноется…
Не виделись всего сутки, но за это время в лице, в фигуре жены появилось что-то новое, или что-то исчезло… Может быть, это случилось уже давно, только я не замечал – примелькалось… Мы вместе больше двух лет, до этого с год дружили, как принято называть подобный период… Она у меня актриса по образованию, закончила Щукинское училище. Там мы и познакомились, в Щуке, – я там подрабатывал, малевал декорации для уличных праздников. Иногда заходил посмотреть спектакли. В роли сексуальной дикарки из «Багрового острова» ее впервые увидел, через несколько дней – несчастной Машей в «Чайке». А потом в жизни, в вестибюле училища. Влюбился, наверное, стал ухаживать.
Она симпатичная женщина (Борис из зависти там что-то вякал в электричке), даже скорей не просто симпатичная, а очаровательная какой-то настоящей женственностью и свежестью. Но вот сейчас, сейчас я вдруг заметил, что в ней что-то исчезло, что-то не то… Сижу, пытаюсь понять… Нет, она сама давно заметила, давно почувствовала тревогу. Она все чаще жалуется на однообразие, просит отпустить ее на спектакль, спрашивает, можно ли пригласить ее приятелей, тех, кто реализовал себя, кто работает, пусть не в первоклассном, но все же театре. У кого есть спектакли по вечерам, а днем – трудные и интересные репетиции; кто ждет, приближаясь постепенно, словно к рождению ребенка, к премьере… А она вот родила ребенка реального… Мне хочется пожалеть ее, подбодрить, но я вспоминаю о себе, – мое положение немногим лучше…
Она одевает для прогулки Саню. Тот капризничает и вертится, срывает с себя шапочку.
– Сынок, ты разве не хочешь гулять? Тебя там ребята ждут. Павлик, Андрюша. Будешь с ними играть, бегать будешь.
Я лежу поверх одеяла, жду, когда они уйдут. Поглядываю в окно, там беснуется огромное солнце.
– Ты его не закутывай особенно, – говорю, – на улице жара почти.
– Сейчас самое опасное время – вроде жарко, а ветерок такой коварный…
– Как знаешь. – Зеваю и отворачиваюсь к стене. Хочется спросить у жены, как бы сделать житуху повеселей, чтоб душе было легко и просторно.
Иногда кажется, что достаточно просто встряхнуться, подумать о какой-нибудь приятной мелочи, и все пойдет хорошо, на все хватит сил и времени. Ведь кто-то же так живет, их называют счастливыми людьми, но как таким стать…
У нас был в институте один паренек, на два курса старше моего. Приехал из-под Мурманска, все рисовал тундру и суровое море. Здесь, в Москве, жил в подвале в районе Чистых прудов, работал дворником. Знакомые про него говорили: не от мира сего. С уважением говорили. Он и был таким – одет в нелепую одежонку, что-то вечно бормочет, руки и рожа в краске; экзамены ему ставили почти автоматом, лишь бы сказал пару слов по теме… Он мог не есть целыми днями, не спать сутками; пил фантастически много, отрубался на полчаса и, очнувшись трезвым, продолжал начатую картинку. Нельзя сказать, что вещи у него получались хорошие, так, в общем-то, – ничего сверхъестественного. Но он весь был в своей живописи, и его, кажется, мало трогало, нравится людям или нет. Послушает чей-нибудь критический отзыв, пожует губы и красит дальше… И интересно, что девушки его любили, жалели, носили еду, пытались ночевать в его грязном подвале, а он их выгонял. Дурачок… Надо бы съездить, посмотреть, там ли он еще, что с ним стало. Но скорей всего вытурили из Москвы или сам уехал обратно в тундру.
– Са-аш, ну что это такое?! Ведь держала же на горшке, не сходил, а только одела… О-ох! – Жена снимает с сыночка штаны. – Проситься надо: пи-пи, мама. Понимаешь?
Саня тянется к паркету, желая размазать лужу. Кряхтит.
– Нельзя, сейчас сама вытру тряпочкой. Не лезь, тебе говорю!..
Я сползаю с кровати, иду за тряпкой. По пути ногой отбрасываю к стене маленького, но уже наглого и независимого, как вся их порода, бело-черного кошака. Тот мявкает… Вот она, блин, счастливая жизнь, сплошняком состоящая из приятных мелочей…
Зачем-то увязался за женой и Саней на улицу. Остаться одному стало вдруг страшно. Даже, показалось, увидел в углах цепкие сети тоски, готовые опутать и задушить.
Жена обрадовалась, но поначалу отговаривала, просила выспаться.
– Ночью высплюсь, – буркнул я, натягивая джинсы. – Воскресенье все-таки, погуляем…
Теперь вот качу коляску в сторону Коломенского парка. Рядом бодро шагает жена, то ли улыбаясь, то ли просто жмурясь от обилия света. Куртку приспустила с плеч.
– Зря надела ее, – говорит. – Правда – совсем лето. – Тут же вздыхает, вспомнив: – А где-то война идет, гибнут люди.
– Они везде гибнут…
– Но ведь не так, не под бомбами… Вчера вот в новостях сообщили: президент приказал нацелить наши ракеты на натовские страны. Представляешь!
