Видишь…
– Она, может, такая, а я не могу.
– Гм… да и я тоже…
– И эти болезни вечные! У Дашки то одно, то другое, поликлиника черт-те где, с ног собьешься… аденоиды… полгода боролась, что только ни делала, и всё равно операцией кончилось. Ночи эти бессонные, постоянно всего боишься. И всё опять повторять?.. Андрей тоже… Что он? Он же сидеть с ним не будет. Он и к Дашке до года не подходил почти, смотрел издалека, как на что-то такое…
– К сыну у него совсем другое отношение будет.
– А если снова девочка?
Неловкая, тягостная пауза. Потом – вкрадчивым и тихим голосом полупредложение-полувопрос:
– Ты, Настюш, со скольких там можно узнать, кто будет, не помнишь?
– Что?.. Перестань! На поздний аборт я не пойду.
– Что ж, тебе виднее – что еще сказать… Решайте сами. Вообще-то время есть, у меня знакомая, в соседнем подъезде живет, она в сорок два родила благополучно.
– М-м, понимаешь, Лер… Понимаешь, дело не только во мне. Андрей вот боится… При нервной жизни такой…
– А, в этом дело-о… А ему сколько, я что-то?..
– Тридцать семь скоро.
– И что? Это самое…
– Всё-всё, давай прекратим.
– Но, погоди, есть же всякие средства.
– Лера, ну я прошу тебя!
– Как знаешь. Ладно… Та-ак, половина четвертого. Господи, как время ползет невозможно!
– У тебя Денис-то где учится, ты говорила? Куда-то ты его в специализированную…
– Нет, ну он в обычной школе почти, просто в хорошем месте. Я здесь все школы обегала, и мне учителя прямо сказали: контингент такой, что и ваш сын вполне может стать хулиганом. Нормальные дети там – нонсенс какой-то. Все стены матом расписаны, курят прямо у входа… Вот приходится в центр возить, в Большой Афанасьевский. Французская гимназия. Утром отвожу, вечером встречаю. Восемь лет ему все-таки – страшно пока.
– А говоришь, обычная школа. И сколько платите?
– Ничего не платим. Совершенно бесплатно.
– Да-а? И обучение – как, на уровне? Он что-нибудь знает уже по-французски?
– Так, кое-что, отдельные фразы. Но у них там принцип не в том, чтобы скорее, а чтобы французский стал наравне с родным. С пятого класса начнут и английский учить…
– Знаешь, я как-то Дашку в художественный кружок водила. Я не рассказывала, нет?.. У нас кружок при библиотеке, по средам и субботам. Все вроде отлично, женщины такие добрые, дети к ним прямо тянутся… А потом, чувствую, что-то не то. Не то и не то, и Дашка словечки странные начала говорить… Оказалось, представь, Лер, это баптисты так детей завлекают, и родительниц заодно…
– Нет, у нас там всё нормально. Никаких подводных течений.
– И слава богу… Только… не знаешь ведь, где что на пользу пойдет, где во вред. Мне тут советуют в Академию личностного роста идти. Вот, не знаю тоже… Во-первых, деньги где взять, там ведь тоже не даром… ну и страшно. Какие-то они не такие становятся…
– Да естественно! Их зомбируют просто, на самом деле. Я тоже одного знала такого. Был парень, хмуроватый, конечно, такой, попивал, плохая дикция, а через полгода встречаю – улыбается до ушей, лезет ко всем, одет, знаешь, как в офисе. В глаза заглядывает… Как дурачок прямо.
– Вот-вот. Я тоже боюсь.
– Послушай, Настюш, я тебе советую – ты меньше людей слушай. Меньше! Они такого тебе насоветуют… В магазин идти, к этим сайентологам… Смотри, так можно попасть, потом себя не узнаешь!
– Да, я понимаю… Да… Как там со временем?
– Только смотрели ведь. Половина четвертого. Чай-то пей! Бери давай бутерброд сейчас же!
– Спасибо, Лер, не хочется.
– Давай-давай, не артачься! Видно ведь, что голодная. И я за компанию…
– Это от нервов.
– Еще бы! Я тоже прямо места не нахожу, как там Иринка…
– Да и не только из-за нее. Причин хватает.
– Эт то-очно… Держи, ешь… Хотя, Настюш, главное – нельзя отчаиваться! Сопротивляться надо, иначе – моментально черт знает куда свалишься. И всё, и не выберешься… Я вот когда продавщицей работала, так заболела! Варикоз пошел, ноги все в узлах были от вен, сердце кололо, остеохондроз… Пополнела, ну, ты помнишь… даже после родов так не полнела. Ходила, как бегемот какой-то. «Ну, думаю, Лера Станиславовна, вот и всё, вот и кончилась твоя жизнь. Теперь мучайся». Ну, помучилась неделю, другую, надоело, стала гимнастику делать, массаж ног, сама себе внушила, что все нормально. За питанием стала следить. И вот – более-менее теперь. Да?.. А?
– Да, ты молодец… Но не все ведь могут.
– Все! Все. Надо просто не унывать. Ясно? А все эти сайентологи, знаешь…
– А как, Лерунь, не унывать… В голове одно только, одна только мысль: жизнь мимо идет. Тут внушай, не внушай хорошее – не помогает. Вот вечер, всё хорошо, всё спокойно. Сидим на диване, телевизор, кофе, тортик стоит… Андрей улыбается, Даша играет, я… Мама более-менее здорова. Счастливые минуты, кажется, радуйся, а этот дьявол внутри скребет и скребет: жизнь проходит, а ты сидишь, как дура, жизнь проходит, а ты… И так бы вскочить, так бы что-нибудь!.. Прямо сил нет!.. Заорать… И всё ненавижу в такие минуты.
– Что делать, Настюш, что делать… У меня тоже бывает.
– Да ты говорила.
– Ну вот! Не ты одна… Понимаешь, люди, Настюш… В каждом же человеке мечты, стремленья. И это всё как болезнь… Да ты сама только что про это, где они прямо толпами с энергетикой… Но неизвестно еще, кому легче будет, по большому счету, – кто всего добился, сделал или кто мечтами пожертвовал ради высшего.
– Чего – высшего?
– У нас какое с тобой высшее предназначение? Родить и воспитать детей, человеческий род продолжить. И надо нам помнить об этом, Насть, об этом – в первую очередь.
– Ой да не успокаивай, ради бога! Не надо. Мне аж плакать захотелось опять… Высшее предназначение – х-ха! – да кому оно нужно? Кто его оценит-то? Нет, сами свою жизнь изуродовали, а теперь ищем, как оправдать…
– Погоди! Перестань! Что ты несешь вообще?! Вот слушай… Послушай меня! Вот я передачу недавно видела – и жутко, прямо… и… не знаю даже как объяснить. В общем, двое братьев, из Пскова, поехали оба в Чечню. Они омоновцы, или там типа этого. Одному двадцать шесть, другому двадцать три, что ли… Фотографии – красивые парни такие… И в Чечне старшему обе ноги оторвало, а младший – погиб. Вот было там… псковский ОМОН в засаду попал когда… А у младшего жена осталась – девочка девятнадцатилетняя, и сын, меньше года… С ней журналист говорит, и она твердо так, с каменной такой решимостью: «Клянусь, что воспитаю его таким же, каким был его отец! Он станет настоящим мужчиной, будет защищать Родину!» Опять вот вспомнила, и мурашки по коже… Фу-у-ф… И, знаешь, Насть, знаешь – верится в ее слова, и жуть такая от этого, что она сына родного… Но и… И ведь, наверно, права она. Глаза такие, они не врут и не изменятся. Вроде сама ребенок совсем, а – видно. То ли сама такая, то ли муж успел воспитать. И я уверена просто – она больше никогда уже на другого мужика не глянет, у нее высшая цель…
– Ну а у меня нет высших целей. Да, я честолюбивая эгоистка.
– Перестань, пожалуйста. Я же ничего, я же о другом совсем… Ох, ладно. Вообще, всё очень сложно на самом деле… Всё, довела ты меня, Настька, надо вина! Ты посиди, я – мигом. Тут внизу магазин хороший, в двух шагах. Рыбку попробуй пока – объедение, честное слово…
– Она рублей двести стоит за килограмм. С чего Игорю такие премии министерские?
