выхода из войны. Общее неблагоприятное развитие военной обстановки всё более ограничивает возможности Германии предоставлять нам в нужный момент своевременную и достаточную помощь… Мы, финны, уже даже физически неспособны продолжать войну… Предпринятое русскими в июне большое наступление опустошило все наши резервы. Мы не можем больше позволить себе такого кровопролития, которое подвергло бы опасности дальнейшее существование маленькой Финляндии… Если этот четырехмиллионный народ будет сломлен в войне, не вызывает сомнения, он обречен на вымирание. Не могу подвергнуть свой народ такой угрозе».[425] Мания величия прошла. А лекарством от этой болезни послужило успешное наступление советских войск, отбросившее финнов к их довоенным границам.
Угроза поражения и ее последствий для Финляндии явились важным мотивом и в официальной мотивации выхода страны из войны, адресованной населению, хотя в пропагандистских акциях акценты были явно переставлены. Мотивируя выход из войны поражениями, с одной стороны, Германии и ее союзников на всех фронтах, а с другой стороны — июньским прорывом своей обороны на Карельском перешейке, премьер-министр Финляндии Хакцелль в своей речи по радио 3 сентября 1944 г. по вопросу о перемирии между СССР и Финляндией подчеркнул, что «…она осталась одна против во много раз превосходящего в военной мощи врага. В течение трех лет мы честно несли бремя братства по оружию с Германией, поскольку доблестная военная борьба отвечала до определенного момента интересам обороны нашей страны».[426] Таким образом, именно изменение международной обстановки и положения на театре военных действий признавалось финским руководством как главная причина выхода из войны.
Вместе с тем, в эту мотивацию для «массового потребления» вносились и определенные коррективы. В частности, провозглашалось «большое стремление нашего народа к миру».[427] В своем приказе в связи с прекращением военных действий и готовности Финляндии начать мирные переговоры с СССР от 7 сентября 1944 г., Маннергейм заявляет, что «…народ Финляндии может сохранить свою независимость и обеспечить свое будущее только при том условии, что будет стремиться к искренним и доверительным отношениям с соседними странами».[428] В действительности, Финляндия в сентябре 1944 г. фактически приняла ультиматум — либо согласиться на все советские требования, впрочем, весьма умеренные, хотя и включавшие территориальные уступки, либо столкнуться с неизбежной оккупацией страны. Как вспоминал премьер- министр Финляндии Э.Линкомиес, «сразу было ясно, что уже нет другой возможности, как только согласиться с условиями, какими бы тяжелыми они не представлялись». [429] В своей телеграмме от 18 сентября 1944 г. правительству Финляндии о ходе советско- финляндских мирных переговоров в Москве финский министр иностранных дел К.Энкель сообщил позицию Молотова: «…Если мы не подпишем документы, то можем возвращаться. Непосредственным последствием этого будет оккупация всей страны. Возможностей для возражения не было».[430]
Таким образом, отказ Финляндии от неоднократных, начиная с 1942 г., советских предложений о выходе из войны в иной военно-политической ситуации и на самых благоприятных для нее условиях, осенью 1944 г. привел к фактическому принятию ультиматума под давлением военной силы. Попытки финской стороны завуалировать этот вынужденный характер перемирия выглядели весьма неубедительными хотя бы потому, что правительство Финляндии приняло все предварительные условия Советского руководства. Восстанавливалось действие Мирного договора между СССР и Финляндией от 12 марта 1940 г. с изменениями, вытекавшими из Соглашения о перемирии.[431]
Военные поражения Германии и ее сателлитов к лету 1944 г. вызвали «падение морального духа как на фронте, так и в тылу Финляндии»,[432] о чем свидетельствовали захваченные советской военной разведкой письма финских военнослужащих. Такие выводы содержатся, например, в Информационном докладе начальника штаба УК БТ МВ 32-й Армии Карельского фронта, подполковника Киселева за июль 1944 г., где целый раздел посвящен анализу «политико-морального состояния войск противника». Вместе с тем, в том же документе отмечалось, что «хотя в финских войсках в последнее время и наблюдается значительное снижение политико-морального состояния, в результате чего увеличилось дезертирство и факты неподчинения приказаниям командиров, часть из солдатских писем, а также ряда показаний военнопленных говорят о том, что моральный дух финских войск еще не сломлен, многие продолжают верить в победу Финляндии. Сохранению боеготовности способствует также боязнь того, что русские, мол, варвары, которые стремятся к физическому уничтожению финского народа и его порабощению».[433] Во многом это состояние финских войск являлось результатом длительной и интенсивной антисоветской и антирусской пропаганды, внушения страха перед «варварами», опасения, что «…если Германия и Финляндия проиграют войну, финский народ ожидает физическое истребление». Так, весьма характерной является выдержка из захваченного советскими разведчиками письма неизвестного финского солдата: «…Больше всего я боюсь попасть в руки русских. Это было бы равно смерти. Они ведь сперва издеваются над своими жертвами, которых потом ожидает верная смерть».[434]
Не случайно летом 1944 г. аналитические и разведывательные службы советской армии на всех уровнях приходили к выводу, что «в результате наступательных действий советских войск политико- моральное состояние финских войск значительно снизилось… Несмотря на это, боевой дух финских частей продолжает оставаться на достаточно высоком уровне, чтобы оказать упорное сопротивление наступлению наших частей».[435] Таким образом, принимая решение о перемирии с Финляндией на довольно мягких для нее условиях (как бы ни оценивали их сами финны), советское правительство избежало огромных жертв в случае продолжения войны с нею и необходимости оккупации этой страны.
В то же время проводилась определенная пропагандистская подготовка в связи с возможным вступлением советских войск на финскую территорию. Такое вступление предполагалось в случае необходимости «помочь» Финляндии интернировать находящиеся там немецкие войска. Главной установкой при этом для советских солдат и офицеров было «…всегда помнить, что это не освобождение Украины и Белоруссии, где наши войска встречал наш освобожденный из-под ига советский народ, а это жители Финляндии, которая ведет против нас не первую войну», быть бдительными, «держать себя с достоинством и честью, как воины армии-победительницы», помнить, что «мы не оккупируем Финляндию, а уничтожаем немцев вместе с финской армией. А поскольку бьем немцев вместе — не допускать столкновений с финской армией, держать себя с достоинством, подчеркивать свое превосходство. Не допускать братания, покончить с добродушием».[436] Однако данный документ является лишь рукописным проектом директивы, которая официально не была утверждена и применена и отражает возможные, но так и не реализованные планы, которые, вместе с тем, характеризуют позицию армейских партийно-политических органов в контексте конкретной ситуации сентября 1944 г.
О том, как воспринимали соглашение о перемирии с Финляндией советские военнослужащие, свидетельствуют донесения политотдела 19-й армии Карельского фронта от 25 и 28 сентября 1944 г., где приводятся многочисленные высказывания бойцов на эту тему. Вот наиболее типичные: «Удары Красной Армии заставили финских «завоевателей» сложить оружие», «Финны мечтали о «Великой Финляндии», но они просчитались и получили по заслугам», «Больше не захотят поживиться за счет русской земли», «Для Финляндии это великодушное соглашение», «Финны слишком медлят и с разоружением немецких войск провозятся долго», «В список преступников надо первым внести Маннергейма, который в начале войны говорил, что не вложит меча в ножны, пока не дойдет до Урала».[437] Анализируя их, политотдел сделал вывод, что «соглашение с Финляндией вызвало всеобщее одобрение личного состава и расценивается как еще одна большая победа мудрой Сталинской политики и показатель мощи Красной армии», что при проведении бесед и политинформаций, а также в частных беседах между собой советские военнослужащие «выражают правильное понимание текущих событий».[438]
Противоречивость ситуации выхода Финляндии из войны, когда эта страна из противника превращалась в нейтральное для СССР государство (а в плане интернирования немецких войск — с элементами союзных отношений), отразилась и в пропагандистском ее освещении, и в восприятии массового сознания. На уровне общественных настроений финны оставались враждебны «Советам», да и русским
