дамбах немцы ведут земляные работы. Скажи, есть из тех разведчиков кто-нибудь сейчас рядом?
— Да, есть. Один из тех двух раненых, что вырвались из облав и принесли известие о работах. Сейчас он в обозе.
— Я хотел бы поговорить с ним. Проводи меня к нему.
Начальник разведки в раздумье сморщил лоб.
— Дел по горло, но ладно, пошли. Лейтенант повернулся к костру, возле которого тесной группой стояли партизаны и его разведчики.
— Старшина, вы со мной! — крикнул он стоящему к нему вполоборота пластуну.
Раненый не рассказал ничего нового. Сообщение о земляных работах на дамбах они получили от своего человека, внедренного в полицию. Точного места работ тот не знал. Вместе с другими полицаями он охранял участок шоссе, по которому в сторону дамб шли машины со взрывчаткой и стройматериалами. Возвращались они порожними. По времени, которое они были в пути, он прикинул, что разгружались машины в районе дамб.
Лейтенант достал из планшетки карту и расстелил на дне телеги перед раненым партизаном.
— Покажи эти участки. И место, где вы попали в засаду.
Раненый, приподнявшись на локте, сделал карандашом три маленьких кружочка на ленточке шоссе.
— Здесь болота впритык подходят к дороге, и от проезжей части их только дамбы и отделяют. Порушишь дамбу хоть в одном месте, болота прорвутся и зальют к чертям всю дорогу!
Всмотревшись в квадраты карты, он ткнул карандашом в точку посреди болот, которые со всех сторон подходили к шоссе и дамбам.
— А вот туточки мы и влопались в засаду. Да так, что половина из нас зараз полегла, даже и стрельнуть, бедолаги, не успели. Только тех судьба спасла, что позади шли. Залегли мы, значит, отбились… И меня, выходит, судьба оборонила…
Раненый облизал потрескавшиеся губы, откинулся в телеге навзничь, прикрыл глаза. Но по его рассказу чувствовалось, что он сказал не все, что хотел; и лейтенант со старшиной терпеливо ждали продолжения. Вот раненый снова приоткрыл глаза, скривив от боли лицо, поочередно глянул на разведчиков.
— Бились мы недолго, всего пару минут. Немцы срезали у нас пятерых, а мы, как они бросились за нами следом, завалили не меньше троих. Вроде бы и бой как бой, что в нем особенного? Да только теперь, когда есть у меня время вспомнить все и представить, как оно было, скажу я вам, что вряд ли то была засада. И вот почему. Засады зачем устраивают? Чтобы заманить противника в ловушку, оглоушить его, прижать к ногтю и уничтожить. А немцы ничего такого в уме не имели. Не таились, пока мы все не выйдем из леса, и чтобы перещелкать нас на открытом месте как цыплят, а открыли огонь сразу, как только первые из нас показались. Да и гнали они нас как-то вяло, будто и не всерьез. Похоже, просто отшвырнуть подальше хотели.
Раненый умолк, опять облизал языком губы, немного помолчав, заговорил' снова.
— Теперь про место, где мы наткнулись на немцев. Наш командир группы был из местных и знал болота как свои пять пальцев. Он хотел выйти сперва к мало кому известному лесному родничку, а рядом там была парочка-троечка болотных островков-проплешин. От родника к островкам вела подводная деревянная кладка, а соединялись они деревянными же мостками. По одному ему известным кабаньим тропам наш командир и собирался провести нас к дамбам. А возле этого родника, до которого мы с командиром дошли, немцы нас огнем и встретили…
Лейтенант удивленно взглянул на партизана.
— Но почему это не могло быть засадой? В здешних лесах, не говоря уже о болотах, хорошей питьевой воды мало. К роднику рано или поздно могли прийти партизаны. Вот немцы и поджидали их…
Раненый еле заметно усмехнулся, слабо мотнул головой.
— Тут вы не угадали. Немцы нас от болот не отгоняют. Наоборот, им только и дела, чтобы выгнать нас из лесов в эти гнилые топи. Тут никак не развернешься, маневру, как говорится, нет, связи с Большой землей — тоже, выходит — ни тебе боеприпасов, ни продовольствия, ты скован по рукам и ногам обозом и ранеными. В болотах даже костра не разведешь, чтобы отогреться или сготовить пищу: дым сразу их летчики обнаружат и нас либо бомбами закидают, либо артогнем добьют. Немец лес прочесывает, чтобы нас в болота загнать, а не отрезать от них.
— Зачем тогда немцы оказались у родника? — спросил с неподдельным интересом лейтенант.
— Не знаю. Может, дорогу прикрывали, что вела к дамбам от родника через островки. А может, перекрыли проход к островкам, где у них что-то было. Только что там могло быть? Штаб, склад, пункт управления, база снабжения? Вряд ли. Почему? Да потому, что их ближайший гарнизон от того места километрах в двадцати. Эсэсовская зондеркоманда там стояла. Значит, здесь что-то другое. И очень даже может быть, что это «что-то» напрямую связано с теми земляными работами, что немцы вели на дамбах.
— Не понял, — осторожно заметил лейтенант, все с большим вниманием слушавший раненого.
— Я сам из саперных сержантов, в сорок первом был ранен, прибился в этих местах к одной солдатке да и остался у нее в приймаках. А когда здесь партизаны объявились, к ним подался. Это я к тому, что в минном деле тоже кое-что смыслю. Так вот, дамбу одной миной или ящиком тола не возьмешь, чтобы ее в воздух поднять, не одна тонна взрывчатки нужна. А потому и зарядов в теле дамб и в самой дороге должно быть несколько, и взрываться они должны не абы как, а по системе. И чтобы сделать все это по науке, чтобы результат был, нужен пункт управления. Так, может, он там и есть, на одном из тех островков, от которых нас немцы отогнали?
Лейтенант быстро взглянул на карту.
— От твоих островков до дамб по прямой не меньше шести километров. Не далековато?
— Зачем же? Им что, траншеи для кабеля копать? Бросил его в болото, притоптал, где сам на дно не ложится, и ни один черт его не сыщет. Не работа, а плевое дело. И что в результате получается? Дамбы и дорога заминированы, вокруг никого нет, никаких следов проводов или траншей, а нажал в этой глухомани среди болот на кнопку — и все летит на воздух.
— Да, в твоих словах что-то есть, — задумчиво сказал лейтенант, сворачивая карту. — Будет время — обязательно присмотрюсь к тем островкам у родничка.
— Не будет время, а начни с этого, — проговорил раненый. — Неспроста пуганули нас немцы от тех мест.
— Там видно будет, — неопределенно сказал лейтенант, слегка тряхнув раненого за плечо. — Выздоравливай поскорее. — Он хотел было отойти от телеги, но старшина, все время стоявший с ним рядом и не проронивший в течение их разговора ни слова, остановил его. Наклонившись над раненым, он впился своим тяжелым, немигающим взглядом в его лицо.
— Сержант, а как тот родник найти?
— Я его на вашей карте отметил.
Старшина недоверчиво усмехнулся:
— Знаю я эти отметки на глазок. Да и цену довоенным картам тоже. Лучше расскажи человеческим языком, как выйти к нему. И заодно не напороться на пулю, как ваша группа.
— Ты где родился? — спросил раненый, глядя на старшину.
— На Кубани.
— А ты? — перевел взгляд партизан на лейтенанта.
— В Москве.
— Значит, болот не знаете и не понимаете оба, — подытожил услышанное раненый. — А поэтому и объяснять незачем, все равно ничего не поймете. Проводник вам нужен. Из таких, что каждую кочку и камышинку здесь знают. Иначе ничего из вашего похода не выйдет. Пойдете по шерсть, а вернетесь стрижеными… если вернетесь.
— А ты знаешь такого проводника?
— Есть один такой.
— Кто?..
— Черт его знает, все его Студентом величают. Квелый он, правда, все кашляет. А здешние места хорошо знает, вырос здесь. Только нажмите на кого следует покрепче.
— Нажмем, сержант. Ну, бувай сто лет и гони от себя хворобу…
