редутами и не смогут уклониться от сражения, навязать им генеральную баталию.
И Петр отправил Меншикову повторный приказ отступить, причем на сей раз он был послан с царским генерал-адъютантом.
— Бежать? — зло выкрикнул Меншиков, прочитав приказ.— Если мы покажем неприятелю спину, он с уходом кавалерии захватит все редуты и, начав атаку нашего ретраншемента, получит прямую связь с оставленными у Полтавы войсками и свободный путь к отступлению в свой лагерь. Шведов надобно как можно крепче потрепать, чтобы они оставили саму мысль о штурме редутов, а лишь помышляли, как бы просочиться между ними.
Дважды отказавшись выполнить приказ царя, Меншиков понимал, что его увлеченность и несдержанность могут ему дорого обойтись, и чтобы доказать ошибочность стремления Петра так быстро вывести кавалерию из боя у редутов, ему необходимо совершить нечто необычное, что могло бы оправдать его непослушание. Но князь недаром считал себя баловнем судьбы, и такой случай ему вскоре представился.
Захват шведами двух недостроенных редутов и уход полков генерала Ренне в корне изменил ход сражения. Решив сконцентрировать кавалерию на лишившемся русской конницы участке поля между поперечными редутами и Будищанским лесом, противник в шестом часу начал отступать, чтобы провести перегруппировку своих войск. Меншиков, даже в горячке боя не забывавший постоянно вести разведку, вовремя был извещен о сосредоточении главных сил кавалерии противника у Будищанского леса и разгадал его замысел прорваться на том направлении сквозь редуты,
Поскольку оба приказа Петра Меншикову имели целью позволить шведам проникнуть за линию укреплений, Меншиков не стал противодействовать их плану, а решил использовать сложившуюся ситуацию в своих интересах. Собрав конницу в кулак на противоположном от основных сил вражеской кавалерии конце поля близ Яковецкого леса, он нанес внезапный удар по шведской пехоте, оказавшейся почти без поддержки кирасир. Внезапность, значительное превосходство в силах, а главное, неудержимый порыв атакующих принесли успех, и драгунам удалось отрезать от шведской армии и прижать к Яковецкому лесу шесть батальонных колонн пехоты и несколько эскадронов кавалерии во главе с генералами Шлиппенбахом и Россом. Обрадованный Меншиков тут же сообщил об этом царю, и вместо ответа получил подкрепление в составе пяти батальонов пехоты и стольких же эскадронов конницы под командованием генерал-лейтенанта Ренцеля и приказ разгромить прижатого к Яковецкому лесу противника.
— Разгромить? — повеселел Меншиков. — Это дело! Пленные сказывают, что при отсеченной нами кавалерии находится генерал Шлиппенбах со штабом, вот его первым делом и надобно прищучить. С Шлиппенбахом еще один генерал, Росс, но он калибром помельче. Вели своей пехоте загонять шведов в лес, а драгу нам помочь моим солдатам надежно окружить конных шведов и не позволить ни одному ускакать к Полтаве либо к главным силам. Приступай, генерал...
Стиснутый с трех сторон русскими драгунами, понявший бесперспективность сопротивления генерал Шлиппенбах со своим штабом и частью кирасир сдался Меншикову. Но генерал Росс, приказавший подчиненным не принимать боя, а укрыться от драгун в лесу и отступать сквозь него к своим укреплениям у Полтавы, и не помышлял о сдаче. Наоборот, он надеялся на помощь от короля, к которому успел отправить посыльного до прибытия отряда генерала Ренцеля.
Карл, оценив серьезность положения Росса, послал ему на выручку крупный отряд кирасир во главе со своим любимцем генералом Акселем Спарре, но Меншиков, предвидя подобную попытку, бросил навстречу Спарре драгун, и те отразили ряд атак кирасир, не позволив им достичь леса. Убедившись, что пробиться к Россу невозможно, Спарре с остатками кирасир возвратился к главным силам, однако предпочел появиться не перед королем, а перед Реншильдом.
— Я не вижу генерала Росса, которого вы должны были деблокировать, — сказал Реншильд, выслушав путаное объяснение Спарре о многочисленности русской кавалерии и трусости пехотных офицеров Росса, которые от страха перед русскими так глубоко забрались в лесные чащобы, что не смогли нанести оттуда удар навстречу рвущимся им на помощь кирасирам.
— Господин фельдмаршал, полагаю, нам нечего больше думать и заботиться о генерале Россе, — ответил без обиняков Спарре. — Если он сам не в состоянии защититься от русских, то пусть убирается к черту и делает, что хочет.
Ответ был дерзок, и его мог позволить себе только королевский любимчик. Несмотря на это, Реншильд в другое время все равно поставил бы зарвавшегося генерала-молокососа на место, однако сейчас не стал этого делать. Причина заключалась в том, что Спарре был прав в главном, что о Россе действительно не стоило больше думать и заботиться. В эти минуты важнейшие события происходили перед редутами, и отвлекать оттуда силы для выручки нескольких сотен усталых, деморализованных, частью израненных солдат, которых уже вряд ли можно будет использовать в сегодняшнем сражении, не имело смысла. Поэтому с не исполнившим приказ короля Спарре пусть разбирается сам Карл, если у него возникнет в том желание.
— Генерал, быстрее наводите порядок среди своего потрепанного отряда и присоединяйтесь к кирасирам у Будищанского леса. Там у вас будет шанс исправить свой промах с генералом Россом...
Генералу Россу удалось выбраться краем леса к своим укреплениям у Полтавы и укрыться в шанцах, но они вскоре были окружены подоспевшей русской конницей. Солдаты Росса не успели еще толком подготовиться к обороне, а к генералу под дробь барабана уже явился русский парламентер.
— Господин генерал, от имени князя Меншикова предлагаю вам сложить оружие, как это уже сделал генерал Шлиппенбах, — громко прозвучали по-шведски слова русского офицера с белым флагом на шпаге. — В противном случае вы будете атакованы и уничтожены.
Росс лично видел из леса, как сдавался Шлиппенбах с кирасирами и штабом, и понимал, что в случае необходимости русские могут бросить против него все участвовавшие в атаке на их фланг силы, и шанцы будут захвачены, с какой отвагой они не оборонялись бы. Правда, еще была надежда, что на помощь Россу придут оставленные в траншеях под Полтавой или для охраны лагеря и обоза солдаты, но для этого требовалось время, и его у противника нужно было выиграть.
— Господин поручик, — ответил Росс, — я должен обсудить предложение князя Меншикова со своими офицерами. Наше решение вы узнаете через час.
— Господин генерал, для принятия решения вы располагаете получасом времени. Через тридцать минут вы сдадитесь или будете атакованы.
— Через полчаса я пришлю с ответом своего представителя.
— Нет, через полчаса вы дадите ответ мне. Я буду ждать его на этом месте.
Напрасно Росс надеялся на помощь оставленных под Полтавой и в лагере войск — он ее не получил, и через полчаса вновь предстал перед русским парламентером.
— Господин поручик, кому я должен отдать шпагу и где моим подчиненным надлежит сложить оружие?
— Вашу шпагу примет генерал-лейтенант Ренцель, а солдатам прикажите сложить оружие перед шанцами...
Разгромив один из флангов неприятеля [107], пленив двух генералов и захватив в ходе кавалерийского сражения четырнадцать вражеских знамен и штандартов, Меншиков мог не опасаться гнева царя и с чистой совестью приказал Боуру возглавить отход драгун за линию редутов. Пока князь контратаковал шведов у Яковецкого леса, их армия смогла прорваться у Будищанского леса сквозь редуты и вышла на поле перед русским ретраншементом.
Однако понесенные ею от огня русской артиллерии потери были столь велики, а войска в ходе прорыва так расстроили боевые порядки, что о немедленной атаке русского лагеря не могло быть речи. К тому же кирасиры, бросившиеся было преследовать отходившую к своему ретраншементу конницу Меншикова и Боура, попали под огонь орудий с окружавшего ретраншемент вала и, отхлынув назад, внесли дополнительную сумятицу в ряды своих войск. Остановившись на расстоянии пушечного выстрела от русского лагеря, шведская армия начала приводить себя в порядок, готовясь к бою с главными силами противника.
Петр понимал, что наступил решающий час сражения. Русская пехота уже покинула ретраншемент и заканчивала построение в боевой порядок фронтом к противнику. В сопровождении Шереметева и генералитета пехоты русской армии Петр произвел последний смотр пехотных и гвардейских полков, затем
