отступавших солдат.
— Пехота погибла? — прошептал побелевшими губами Карл. — Не может быть... Такого никогда не может быть... — и он повел по сторонам глазами.
Увы, то, что творилось вокруг, свидетельствовало о правоте сказанного Реншильдом. От боевой линии шведской пехоты осталось лишь воспоминание, от нее на поле боя сейчас сохранились разобщенные друг с другом отдельные полки, батальоны, роты, отступавшие куда заблагорассудится их командирам: одни в сторону Полтавы, другие в направлении ближайшего леса, третьи пробивались к своей сохранившей боевой строй кавалерии. Создавалось впечатление, что шведской армией уже никто не командовал, а если и делал это, то солдаты и офицеры не исполняли приказов и были озабочены только спасением своих жизней.
Боже, сколько появилось одиночных солдат и небольших групп пехотинцев, которые, не помышляя о сопротивлении, попросту удирали с поля боя, стремясь укрыться в лесу или побыстрее прошмыгнуть мимо русских редутов, повторив в обратном направлении проделанный утром путь. Неужели его армии конец? Нет, она жива, покуда жив он, ее верховный вождь и король Швеции. А он будет жить, наплевав и на свистящие кругом пули, и на доносящиеся со всех сторон победные крики русских солдат.
Карл хранил молчание и когда его пересаживали со скрещенных пик на лошадь раненого драбанта Брадке, и когда небольшой отряд оставшихся в живых телохранителей и королевских гвардейцев, окруживших его, поскакал к русским редутам в направлении своего оставленного у Полтавы обоза. Здесь им повторно пришлось прорываться сквозь вражеский орудийный огонь и ливень мушкетных пуль, одна из которых угодила в лошадь под Карлом. Устраивая раненую ногу на шею новой лошади, которую отдал ему капрал Гиерта, Карл глянул на Пипера, неотлучно находившегося подле него:
— Граф, в лагере остались мои письма и документы государственной важности. Мне крайне не хотелось бы, чтобы они оказались в чужих руках. Прошу вас возвратиться в мою палатку и уничтожить их. Себе в помощь возьмите моего секретаря Седерьельма. Успеха вам...
Петр отнял от глаз подзорную трубу, с довольной улыбкой произнес, обращаясь к возглавившему вновь собравшуюся возле царя свиту Шереметеву:
— А шведы-то бегут, господин фельдмаршал. Ей-богу, бегут.
— Удирают, Государь, — подтвердил Шереметев. — Самым форменным образом удирают.
— Посмотри, который час.
— Половина десятого, Государь, — ответил Шереметев, взглянув на свой золотой брегет.
— Половина десятого? — удивился Петр. — Всего полчаса боя, и непобедимые хваленые шведы показали нам спину. Жидок в сражении оказался нынешний швед, весьма жидок [109].
— Истинно так, жидок, — поддакнул Шереметев. — Ежели неприятель ищет спасения в бегстве, значит, скоро в большом числе появится пленные, в том числе знатные особы. Надобно быть готовыми к их встрече, Государь. Если о силе твоей армии Европа составит представление, узнав о поражении и множественности потерь королевского войска, то о твоей персоне будет судить по уважению и милосердию, которые ты проявишь к побежденным.
— Пожалуй, ты прав, господин фельдмаршал. Сражение мы выиграли, настала пора подумать о большей политике и вспомнить о Европе. Вели драгунам начать преследование неприятеля, а чтобы гетман не был на нас в обиде, пусть тоже отправит пару полков вдогонку за беглецами и к полудню будет с князем Волконским у меня...
Прискакав в свой лагерь под Полтавой, Пипер с Седерьельмом бросились в палатку короля, принялись собирать и сваливать в общую кучу все личные бумаги и служебные документы Карла. Поджечь их они не успели — раздавшийся поблизости конский топот, залихватский свист и гиканье заставили королевского секретаря выглянуть наружу.
— Казаки Скоропадского! — испуганно крикнул он, тут же задергивая полог палатки. — Уже ворвались в лагерь! Не сомневаюсь, что ограбить первым они захотят именно жилище короля, и мы окажемся в их руках!
— Вы правы, особенно учитывая, что им наверняка известно по слухам о находящейся при короле части саксонской контрибуции, — произнес Пипер, поспешно надевая шляпу и набрасывая на плечи плащ, снятый в душной палатке. — Не знаю, как вы, а я предпочитаю сдаться в плен царскому офицеру, чем полупьяному казачьему старшине, вряд ли способному отличить первого министра короля Швеции от простого солдата его армии.
— Разделяю вашу точку зрения, граф, — сказал Седерьельм. — Поэтому, покуда у нас есть время, нужно немедленно поспешить к воротам, ведущим из лагеря к Полтаве, и сдаться полковнику Келину.
— Тогда какого» черта мы здесь торчим! На лошадей!
Пиперу с Седерьельмом удалось ускользнуть от казаков и выбраться из шведского лагеря, и на пути к Полтаве они попали в руки русских драгун, отправленных Шереметевым для сообщения гарнизону Полтавы об одержанной победе.
— Поздравляю вас, господин поручик, вы принимаете шпагу у шведского графа и первого министра короля Карла, — торжественно заявил Пипер командиру драгун.
— Я не воюю с цивильными особами, кем бы они ни являлись, — ответил офицер. — Думаю, господин министр и шведский граф, вам будет сподручней объясниться с господином фельдмаршалом Шереметевым, к которому вас сейчас доставят мои солдаты.
В шатре Петра, куда были отконвоированы Пипер и Седерьельм, они оказались не первыми: там уже были фельдмаршал Реншильд, генералы Шлиппенбах, Росс, Гамильтон и даже придворный историк Карла Нордберг, что особенно обрадовало королевского секретаря. Вскоре в шатер привели генерала Стакельберга, королевского министра Гемерлина и принца Максимилиана Вюртембергского, которого царь, введенный в заблуждение его молодостью и светлыми волосами, принял за короля Карла. Узнав о своей ошибке, он был разочарован.
— Неужели-таки я не увижу сегодня брата Карла? — спросил Петр у Реншильда и получил ответ, что свидание царя с королем вполне возможно, ибо тот видел Карла живым за несколько минут до начала бегства королевской армии, и уверен, что таковым Карл пребывает и поныне.
Появления плененного шведского короля Петр ждал до полудня. За это время ему были показаны найденные разбитые носилки Карла, которые Петр велел сберечь и доставить в Москву, сообщено, что в неприятельском лагере захвачены не только личные бумаги короля и важные документы, но и два миллиона золотых саксонских ефимков, а о судьбе Карла не поступало никаких известий.
Ожидание наскучило царю, и он приказал Шереметеву строить войска для благодарственного молебна, после которого состоится пир по случаю победы над супостатом.
— А тот, кто доставит мне короля Карла либо отыщет его тело, получит, независимо от происхождения и нынешнего положения, чин генерала и награду, которую пожелает, — объявил Петр.
После полудня он выехал к выстроенным на поле отгремевшего сражения войскам. С непокрытой головой, в мундире гвардейского офицера он благодарил русское воинство за проявленную храбрость, велел проявить заботу о раненых, а в час дня пешком прибыл в походную церковь. Там был отслужен благодарственный молебен, а когда хор запел «Тебе Бога хвалим», прозвучали три орудийных залпа. По завершению молебна в царском шатре начался пир Петра с генералитетом и ближайшими сподвижниками, на который были приглашены пленные генералы и полковники шведской армии. Полы шатра были подняты, на карауле у него стояла гренадерская рота гвардейского Преображенского полка, звучала бравурная музыка.
Перед началом пира пленники официально должны были признать себя побежденными, и граф Пипер первым, став на колено, протянул свою шпагу царю. Однако тот приказал знатным: пленникам и генералам сдать шпаги князю Меншикову, а у полковников их принимал генерал Алларт. После завершения процедуры Петр поблагодарил фельдмаршала Реншильда за личную храбрость и честное исполнение долга и в знак своего к нему расположения вручил ему взамен отданной Меншикову шпаги русскую офицерскую.
— Теперь, господа, к столу, — пригласил Петр присутствующих в шатре, и когда все расселись, обратился уже только к пленникам: — Господа, брат мой Карл пригласил вас сегодня к обеду в шатрах моих, но не сдержал королевского слова; мы за него исполним и приглашаем вас с нами откушать.
Поднявшись за столом с кубком в руке, Петр провозгласил тост:
