Самохин упорно молчал и только громко вздыхал время от времени.
– Видишь ли, старик, – продолжал Шорохов, – меня ведь тоже стыд гложет. Страх и стыд, не знаю, чего во мне больше… Я же преступление совершил, может, поужаснее твоего…
Самохин медленно повернулся к нему и долго молча смотрел в глаза сокамерника.
– Против своих пошёл, – едва слышно сказал Шорохов.
– Чего? Ты о чём говоришь-то? Как это против своих? Тебя иностранцы, что ли, прихватили? Завербовали?
– Нет, – испуганно отмахнулся Шорохов. – Нет, я не предатель родины… – И тут же скис. – Но я не лучше…
– Да чего ты натворил-то? Теперь уж говори, а то душу растеребил.
– Деньги я украл.
– У кого?
– У своих… Зарплату взял. Пять тысяч рублей.
– Ни хрена себе! Это у кого ж такая зарплата?
– Ты не понял. Я сейф вскрыл…
Шорохов долго молчал, глядя в пол. Самохин не торопил, ждал.
– Я сейф вскрыл, где зарплата лежала для наших ребят. Я в 9-м отделении работаю… Знаешь, однажды подумал, что можно легко умыкнуть оттуда, если на ночь там остаться. Никто ж не увидит…
– Как умыкнуть? Ты же не медвежатник. Надо и ключ подобрать… да и опечатано ж всё!
– Фигня. Ключ я от другого сейфа взял, там все замки похожи. Чуток подшлифовал напильничком… А печать ведь из пластилина. Бритвой срезал её аккуратненько, затем обратно прилепил. Пришла кассирша, дёрнула ниточку, попортила печать, и всё… Только плохо мне теперь. И страшно, что придут ко мне… Придут за мной… И тебе говорю об этом только потому, что поделиться надо с кем-то, кто поймёт. А у тебя ситуация тяжёлая, ты поймёшь…
– Да уж… А деньги куда подевал? Это же сумма огромная! – сочувственно проговорил Самохин.
– Деньги я в Обнинск отвёз. У меня там невеста. Только она ничего не подозревает. Я у неё в вытяжной трубе спрятал… И теперь боюсь, как бы кто туда не влез… Ох, хрен чёртов! И тут боюсь, и там боюсь… И стыдно перед всеми. Перед Светкой тоже…
– Это невеста?
– Она самая… Она ж говорила всегда, что за честность меня полюбила… А я такое натворил!
– Да уж… – грустно повторил Самохин, а мысли его уже устремились в завтрашний день. «Теперь прогуляемся с Шороховым в Обнинск и при понятых изымем… А Шоро-хова мне жаль. Терзается парень. Только уж вор – он и есть вор, пусть и слабохарактерный. Вот она – страсть к наживе, стремление жить богаче других… На что только людей не толкает эта страсть! Через себя готовы переступить…»
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ДЕКАБРЬ 1985
– Ну вот что, ребята! – Плешков хлопнул руками и с воодушевлением потёр ими друг о друга. Утренняя «пятиминутка» закончилась, можно было обсудить и неслужебные вопросы. – Похоже, начинаются новые времена.
– И в чём это выражается? – полюбопытствовал Смеляков.
– Вчера был я в Доме политпросвещения МГК КПСС. Выступал там новый секретарь Московского горкома партии Ельцин. Он собрал партийно-хозяйственный актив и руководство ГУВД и вставил всем по первое число. Всё-таки Горбачёв молодец. Если он на все ключевые посты поставит таких, как Борис Николаевич, у нас много что круто изменится. Ельцин прямо с места в карьер ринулся: престиж социализма в Европе катастрофически падает, нам надо в срочном порядке поднимать экономику, бороться с преступностью…
– А мы разве не боремся? – спросил Лукашин. – Он бы заглянул к нам сюда, убедился бы собственными глазами, что мы не просиживаем штаны попусту.
– Вы не слышали его выступления, товарищи, иначе бы сами поняли. Надо, говорит, наказывать виновных, независимо от их рангов. Ткнул пальцем в кого-то из секретарей райкома: если вы, говорит, совершите преступление, то будете отвечать по всей строгости закона наравне с любым другим гражданином. Мы все равны! Хватит делить общество на касты! Неприкасаемых быть не должно!
– Вот когда увижу это на деле, тогда и поверю, – проворчал Лукашин. – А пока это только слова. Красивыми фразами у нас бросаться умеют.
– А я верю, что с таким руководством мы прорвёмся, – парировал Плешков. – Борис Николаевич всех там встряхнул. Представляете, поднимает кого-то из секретарей райкома и спрашивает, как зовут его участкового. Тот, разумеется, пожал плечами, мол, знать не знаю. Ельцин его чуть ли не в порошок стёр: должны знать такие вещи! Пригрозил на следующем заседании всех секретарей опросить. Кто, говорит, не будет знать своих участковых по имени, пеняйте на себя.
– Во даёт! Алексей Александрович, но это же очевидная глупость, – засмеялся кто-то из сыщиков. – Ну как секретарь райкома может знать по имени-отчеству всех участковых. Ельцин просто понятия не имеет, сколько в районе участковых. Несколько сот человек! Да и зачем это нужно?
– Вот я и говорю, что трепотня всё это, – опять пробурчал Лукашин. – Устроят сейчас повсеместно показушную встряску да и кончат на этом.
– Мне всё же хочется верить, что на этом не кончится, – сказал Плешков. – Борис Николаевич произвёл на меня положительное впечатление. Конечно, не обойдётся без некоторых перегибов, но мой нюх подсказывает, что Ельцин далеко поведёт нас…
Сергей Кучеренков поднял стакан с водкой и залпом выпил содержимое.
– Вот что, братва, – сказал небрежно, – пора заканчивать с глупостями.
Он поставил стакан на стол и откинулся на диване. Сидевшие за столом Груздиков и Сошников переглянулись, недоумевая. Тер-Микалёв, устроившийся с ногами в углу дивана, никак не отреагировал на слова Кучеренкова.
– С какими глупостями пора завязывать? – спросил Груздиков и потёр свой расплющенный нос.
– Хватит твой институт трясти. Пора заняться серьёзными делами, – проговорил Кучеренков.
– Серьёзными? – промычал Груздиков.
– Серёга, да ты чё? Мы из Пирогова за один только первый раз вынесли всяких приборов на пять тысяч рублей! – Алексей Сошников влил в себя водку из своего стакана и уставился на главаря. – Эти ж преци… как их там… зи…
– Прецизионные, – подсказал угрюмо Груздиков.
– Вот именно, они самые… – кивнул Сошников. – Они ж бешеные бабки стоят! Мы три раза выносили их, Кучер. Три раза махом тысяч по пять рубликов брали! Чего ж ты обижаешь? Ты, кажись, доволен был… А теперь вдруг говоришь: «Серьёзным делом»… А это, что ли, не серьёзно всё было? Нет, Федька, ты слышал его? – Сошников возмущённо толкнул Груздикова в плечо. Тот молча сунул в рот сигарету и, мягко щёлкнув зажигалкой, закурил.
За последние два года банда Кучеренкова семь раз проникала в медицинский институт имени Пирогова, где Фёдор Груздиков работал электриком, и совершала кражу дорогостоящего электронного оборудования. Бывали случаи, когда Груздиков и Сошников совершали и более мелкие кражи из этого института. Сам Фёдор не брезговал и личными вещами сотрудников.
– А про кардиологический центр ты забыл, что ли, Кучер? – Груздиков вперился взглядом в Кучеренкова. – Там видеомагнитофоны были ого-го какие! Три агрегата, каждый на тридцать тысяч рубликов потянул. – Фёдор потянулся к бутылке и, плеснув себе водки, добавил: – А то, может, и больше… Никто ж не в курсе, сколько ты получил за них.
– Что?
– Мы тебе на слово верим. Мы приносим товар, а ты спихиваешь его и даёшь нам бабки…
Кучеренков жёстко сложил губы и постучал пальцем по стакану.
– Ты вроде как не доверяешь мне? – каким-то придушенным голосом спросил он.
– А я не прав? – дёрнул щекой Груздиков. – Или мы все поровну получаем?
– Каждый получает столько, сколько должен, – злобно повысил голос Кучеренков. – Я придумываю, что и где взять! И я сбываю все шмотки! Хочешь сам заниматься этим? Валяй!
– Не хочу…
