Верхняя кромка лесного массива ещё различалась тёмной зелёнью с золотистыми проблесками, но книзу лес истаивал в белой пелене. Кое-где в поле из белёсой дымки поднимались неясные контуры пышных берёз и тополей, выступали полупрозрачные рисунки деревенских домов. Туман полз, словно живой молочный сгусток, растёкшийся по окрестностям, шевелящийся, ленивый; он медленно стекал на дно многочисленных оврагов, налипал на берегах речушек, клубился под мостами.
– Красотища! – то и дело восхищался Самохин.
– Удивительное спокойствие, – поддакивал Лукашин.
Машины наружного наблюдения мчались параллельно движению электрички. Автомобиль опергруппы Смелякова ехал «на хвосте», поддерживая с коллегами связь по рации.
Когда добрались до Щербинки, небо немного просветлело, тучи начали рассеиваться.
– Ну вот, – обрадовался Лукашин. – Теперь веселее будет. А то просто как в кино: декорация для создания соответствующей психологической атмосферы. Ещё бы гром с молниями…
Виктор кивнул. Из соседней машины вышел Климов и закурил. Смеляков подмигнул ему, не переставая вслушиваться в переговоры разведчиков по рации. Внезапно оживилась рация в автомашине.
– Пятьсот десятый, как обстановка? Пятьсот второй просит доложить ситуацию, – донёсся голос дежурного по МУРу.
– Пока расставились на месте. Ждём. Вряд ли удастся взять его тут. Кафе кишит людьми. Будем информировать по мере развития событий.
– Ладно, сейчас доложу…
Как только голос дежурного смолк, появился старший бригады наружного наблюдения и вполголоса сообщил:
– Приняли…
Кучеренкова было хорошо видно сквозь огромное окно, на стекле которого жёлтыми буквами тянулась изогнутая надпись «Солнышко». Он сидел за столиком прямо возле окна, просматривая всё помещение. Литвинову он приметил сразу, но не подал ей никакого знака. Войдя в кафе, она осмотрелась, поправляя густые тёмные волосы, остановила взгляд на Кучере и двинулась к нему, огибая столики на пути. Некоторое время она стояла перед Кучеренковым, невесело улыбаясь, затем скинула лёгкий голубой плащ, бросила его на спинку стула, села и одёрнула короткую юбку. На щиколотках и икрах Литвиновой различались мелкие тёмные пятнышки – при переходе улицы она забрызгала ноги.
– Я двадцатый. Груз находится в кафе…
Несколько минут спустя к столику Кучеренкова подошла официантка.
– Что будете заказывать?
– Два кофе с мороженым. Вина ведь вы не дадите?
– Вы же знаете, товарищи! – почти обиделась официантка. – Сейчас идёт борьба с пьянством. Нам категорически запрещено подавать спиртное.
– Ладно, несите кофе…
Официантка подходила к ним ещё дважды, что-то уточняя.
– Я пятнадцатый. Груз собирается покинуть кафе.
– Пятнадцатый, как он держится?
– Напряжённость чувствуется. Смотрит настороженно.
– Тринадцатый, принимайте их…
– Я тринадцатый, принимаю…
– Будьте осторожны…
Кучеренков и Литвинова шли довольно быстрым шагом. Женщина иногда останавливалась, что-то резко говорила Кучеру, он отмахивался, и они шагали дальше.
– Двадцать второй, я семнадцатый, принимайте груз возле булочной…
– Я двадцать второй, принимаю…
– Десятый, будьте готовы принять их в конце улицы…
– Вас слышу, мы уже на месте…
Смеляков напряжённо следил за продвижением Кучеренкова.
– Вот сволочь! Он будто специально ходит там, где побольше народу. Просто ныряет в толпу! Миша, ты видишь? – Виктор вытер вспотевшие ладони о брюки.
– Вижу, – сказал Самохин. – Надо было на выходе из кафе брать его.
– Там дети вокруг шныряли, – произнёс Климов. – Если бы он стрелять начал, то ужас что началось бы!
– Куда они идут?
– К нему на хату, наверное…
Когда Кучеренков замедлил шаги возле двери подъезда, одной рукой прижимая к себе Литвинову, в двух метрах от них остановилась двигавшаяся им навстречу плотно сбитая женщина с авоськой, в которой виднелся хлеб. Тяжело дыша, она расстегнула ворот и рукой отёрла шею.
– Это грузчица наша, – едва слышно проговорил начальник бригады, словно отвечая на застывший в глазах Смелякова вопрос.
Кучеренков потянул на себя дверь и вошёл в подъезд. Литвинова скользнула следом. Выждав секунд десять, в подъезд прошла и женщина с авоськой.
– Надо вызывать спецназ, – решил Смеляков. – В доме мы его сами не возьмём.
По радиостанции он связался с дежурным по МУРу.
– Кольчуга! Я пятьсот десятый! Передай пятьсот второму, что нужны тяжёлые!
– Вас понял, нужны вам тяжёлые, – отозвался дежурный.
– Двадцатый, я одиннадцатый, груз находится в квартире номер пятнадцать на третьем этаже…
– Понял тебя, одиннадцатый…
Виктор посмотрел на часы.
– Спецназ доберётся сюда минут через сорок. – Повернувшись к Самохину, он сказал: – Пойдём в подъезд. Мало ли что… Миша, позови Володю…
Вчетвером они неторопливо прошли в дом и осторожно поднялись к квартире пятнадцать.
Это был старый пятиэтажный дом, без лифта, с узкими лестничными клетками. В подъезде витал густой запах плесени и экскрементов, на грязных стенах всюду чернели пятна от затушенных сигарет, примитивные неприличные рисунки и криво выведенные матерные слова.
Климов и Самохин поднялись на пролёт выше и устроились на замусоренном подоконнике мутного окна.
Смеляков с Лукашиным заняли позицию пролётом ниже, чутко вслушиваясь во все звуки, разносившиеся по подъезду.
– Кто-то картошку жарит, – прошептал Лукашин, двигая ноздрями.
– Как ты сквозь здешнюю вонь картошку учуял? – так же шёпотом удивился Смеляков.
– У меня всегда было обострённое обоняние…
Наверху чиркнула спичка. Климов закурил. Самохин, осторожно ступая и стараясь не хрустеть попадавшими под ноги крошками грязи, спустился к квартире Кучеренкова и приложил ухо к двери. Затем перегнулся через поручни и посмотрел вниз, где ждали Смеляков и Лукашин.
– Вода в ванной шумит, – одними губами сообщил он.
– Вода?
– В ванной… – И так же осторожно Миша вернулся наверх.
– Мыться, что ли, собрались они? – спросил он приглушённо.
– Подмыться, – прошипел в ответ Климов и ощупал спрятанный под пиджаком пистолет.
– Резонно…
В эту минуту Сима Литвинова стояла в задумчивой позе, прислонившись к старому платяному шкафу спиной, и глядела на неприбранную кровать. Снятый плащ она держала в руке.
– Серёжа, – позвала она скрывшегося в ванной Кучеренкова.
– Чего? Сейчас я…
Он появился в комнате, оголённый до пояса. Вытирая вафельным полотенцем подмышки, он приблизился к женщине.
