навязали ему бой вначале на тропе, а затем с таким упорством дрались в проходе. Судя по всему, им требовалось выиграть время, чтобы дать возможность подойти своим главным силам и разгромить отряд в наиболее удобном для этого месте — у Красных Скал. Почему этого не случилось? Что-то задержало выезд вражеского подкрепления из города? Сыграл свою роль мост, взорванный по приказу хорунжего на шоссе?
Как важно знать, кем была эта группа противника! Если встреча с ней была случайной, можно без всяких опасений сделать в долине так нужный отряду привал. Немного отдохнуть, подсчитать потери, заняться в спокойной обстановке ранеными, наскоро переформировать сбившийся в неуправляемую толпу отряд в организованное воинское подразделение. Но если встреча с казаками не случайна? Не зря же они погибли в Красных Скалах! Ясно, что они сделали что-то очень важное для противника. Но что, что? Не знаешь и даже не догадываешься, хорунжий? Тогда никакого привала и быстрее от Красных Скал!
— Не останавливаться! Вперед, вперед! — торопил Струбчиньский подходящих к мостику своих боевиков и бывших жовнежей. — Скорей на ту сторону, скорей!
Он дождался прибытия тыльного дозора и вместе с ним вступил в долину. Растянувшись нестройной колонной по берегу речушки, повторяя ее изгибы, отряд приближался к двугорбой горе, на левом склоне которой начиналась нужная хорунжему тропа.
Но что это? Ошибка капрала, перепутавшего ракеты? Обман зрения или игра цвета в предрассветном горном воздухе? Ракета, взлетевшая в месте, куда спешил отряд, была не красного, а зеленого цвета. Струбчиньский не успел додумать мысль до конца, а сам уже бросился плашмя на землю, снимая свой «стен» с предохранителя. Как вовремя он это сделал! Ракета еще не достигла пика высоты, как заговорили чужие пулеметы. Длинными очередями, одновременно с двух сторон: преграждая путь вперед, к двугорбой горе, и отрезая дорогу назад, к мостику через речушку. Басовито, размеренно строчили станкачи, звонкоголосо заливались ручники. Два «максима» и четыре «Дегтяревых»! Для внезапного удара почти в упор по его беспечно бредущему в полный рост отряду — страшная сила!
Передние и задние шеренги мятежников были моментально выкошены, уцелевшие кинулись врассыпную. Часть людей сразу залегла, большинство бросились в долину, откуда не прозвучало ни одного выстрела. Глупцы! Разве не ясно, что противник специально заманивает вас туда? Струбчиньский не ошибся: бегущие удалились от берега не больше чем на полусотню метров, как были встречены из долины огнем, а в спину им ударили пулеметы с противоположного берега речушки. Еще один «максим» и четыре ручника! И дружные, через равные промежутки времени залпы из карабинов с трех сторон: от головы и хвоста бывшей аковской колонны и из долины. Огневой мешок!
Как унести отсюда ноги? Выход один: сколотить небольшую группу из надежных боевиков и ползком подобраться к ближайшему казачьему пулемету. Заглушить его гранатами и рвануться всем одновременно в разные стороны на прорыв. Вокруг еще полумрак, трава в долине по пояс, из 32 патронов в магазине «стена» не израсходован ни один. Немного удачи — и он выскользнет из казачьей западни!
Над долиной взлетели две желтые ракеты, и залпы из карабинов смолкли. А из травы поднялась казачья цепь и со штыками наперевес быстрым шагом двинулась в атаку. Оба фланга цепи упирались в берега речушки, замыкая мятежников в полукруг между щетиной штыков и водой. В нескольких местах цепи были разрывы, и через них обороняющихся продолжали поливать огнем станковые пулеметы. Ответная стрельба мятежников участилась, и один из казаков поднял карабин над головой. Цепь остановилась, приклады карабинов легли к плечам, и по обороняющимся хлестнул залп. Второй, третий, еще и еще. Затем казаки снова пошли в атаку. Сейчас они перейдут с шага на бег и с ходу сомнут остатки отряда. Тогда то, что не удалось сделать до конца казачьим пулям, довершат их штыки. Казаки-пластуны возьмут полную цену за своих погибших в Красных Скалах товарищей.
Струбчиньский проверил автомат, расстегнул кобуру кольта. Никакой паники! Не произошло ничего, что могло бы изменить его план. Минуту назад он собирался ползти навстречу казакам, сейчас они сами жалуют к нему. Только и всего… Когда цепь приблизится, он огнем в упор уничтожит ближайших к себе казаков и через образовавшуюся брешь ускользнет в долину. А пока не нужно привлекать к себе внимания, иначе можно угодить под пули вражеских пулеметов, что стригут траву над головой. Выдержка и быстрота — вот слагаемые успеха его действий!
Один из тех, что шли прямо на Струбчиньского, повернулся боком, и на его груди словно полыхнуло пламя. Хорунжий присмотрелся. Да это же советский комендант, которого Струбчиньский несколько раз видел в городе. Он, точно он! Красивое усатое лицо, надвинутая на брови кубанка, дрожащее у правого бока тонкое жало штыка. Майор, да ты послан Струбчиньскому небом! На что ты годен с карабином в руках! Твое место в кабинете у телефона, а не в цепи, идущей в штыковую атаку! Ты в ней — пустое место! Поэтому он, хорунжий, поступит так: первой очередью свалит шагающего рядом с тобой казака с ручным пулеметом, который представляет для него наибольшую угрозу, а затем уже без опаски разделается с тобой.
До цепи осталось пять-шесть метров, и Струбчиньский рывком поднялся на колено. Корпус наклонен вперед, правая ладонь на металлическом прикладе-скобе «стена», левая — на торчащем вбок магазине. Длинная очередь, и казак с пулеметом споткнулся, зашатался. Теперь твой черед, красавец комендант! Вскакивая на ноги, хорунжий развернул автомат в сторону майора, нажал на спусковой крючок. Но пули прошили пустоту, а в следующий миг перед глазами Струбчиньского молнией сверкнуло жало штыка.
Заметив появившегося из травы противника, Серенко в тот же миг отпрыгнул вправо, а затем стремительно метнулся к аковцу. В паре шагов от него присел на левое колено и с силой выбросил карабин вперед и вверх. Точно так, как когда-то учили его в пехотном училище и как не раз делал он за годы войны в десятках атак, в которых ему довелось участвовать. И штык вошел точно туда, куда был направлен, — в горло врага… Серенко рванул карабин обратно к себе, поднялся с колена в полный рост, огляделся. По краю долины, на заболоченном берегу, в мелководной речушке кипел рукопашный бой.
Опустив голову на грудь, прикрыв глаза и поклевывая носом, Шершень то прислушивался к болтовне своих собутыльников, сотников Хрына и Стаха, то начинал думать о своем новом назначении.
— Снимай, друже, свой черный мундир, — тыкал Хрына пальцем в грудь Стах. — Отшиковался в нем! Нема твоей Ниметчины! Прихлопнули ее Советы!.. Не можешь жить без формы? Не журысь! Скоро новую наденешь. Носил польскую и немецкую, напялишь ангглийскую или американскую. Какая разница? Новый хозяин — новая форма!
Хрын брезгливо оттолкнул от себя руку Стаха.
— Ты, — неожиданно и резко повернулся он к Стаху, — подбирай слова. Знай, что украинский патриот Хрын никогда не имел хозяина. У него были только союзники, с которыми он вместе боролся за самостийность неньки-Украйны!
— Союзники? Нехай будут союзники, — заплетающимся языком бормотал Стах. — Был бы только этот союзник пощедрей. А какого цвета у него форма — черного или хаки — дело десятое…
Шершень, являясь одновременно референтом службы безпеки и надрайонным проводником ОУН, имел доступ ко многим секретам националистов по двум каналам и был неплохо осведомлен. Он знал, что оуновцы, несмотря на свой тесный союз с фашистской Германией, никогда не порывали своих тайных связей с Англией и Америкой, особенно с США. Ведь вовсе не потому, что Степан Бандера сверх всякой меры заворовался или раньше времени, не согласовав сроков с немцами, громогласно объявил 30 июня 1941 года о создании «Украинской державы», был он вскоре арестован гестапо и с рядом приверженцев отправлен в концлагерь. Это случилось потому, что Бандера всю жизнь являлся слугой нескольких господ и попеременно, а зачастую и сразу ставил на двух лошадок — Германию и Англию, а немцам, опьяненным в сорок первом году первоначальными военными успехами на Восточном фронте, нужны были слепо преданные люди, такие, как соперник Бандеры по руководству ОУН Андрей Мельник, безоговорочно слушавший своих берлинских хозяев. Теперь же, когда события на Восточном фронте заставили немцев поумнеть, они сами стали заигрывать с союзниками и искать каналы связи с ними, и ОУН в этом деле им очень могла пригодиться. Недаром в последнее время к Бандере в его комфортабельную «камеру-квартиру» на территории концлагеря зачастили из Берлина высокопоставленные визитеры и ползут слухи о его скором освобождении…
Как он нужен ОУН на свободе! Мелышк и его клика полностью себя дискредитировали, заслужив у народа презрительное прозвище «фашистские холуи», и для ОУН они теперь потеряны. Зато Бандера и его люди, три года находившиеся в немецких «концлагерях»,[44] должны
