займемся этим…
Старший лейтенант остановился у середины казачьей шеренги, принял строевую стойку.
— Сотня, слушай мою команду! Ложи-и-ись! — громко приказал он. — По-пластунски, направление — левый угол леса — вперед!
Только что у забора стояло несколько десятков людей — и в мгновение ока они исчезли. Напрасно всматривался Шевчук в траву, она, как прежде, высилась неподвижно, в ее зарослях не раздавалось ни шороха, ни треска, над ней не поднималось ни облачка пыли. Только фигура старшего лейтенанта, шагавшего среди травы с хворостиной в поднятой руке, служила ориентиром, где в этот миг находились ползущие. Вот старший лейтенант резко опустил хворостину, недовольно заговорил:
— Ближе к земле, хлопче, еще ближе! Що ты вскинул зад? Ты ж пластун, а не пушкарь! Ниже его, еще ниже! — офицер повторно вытянул недобросовестного подчиненного хворостиной по упомянутому им месту и снова зашагал к углу леса.
Шевчук с интересом наблюдал за происходящим. О казаках единственной в Красной Армии пластунской дивизии он слышал немало, однако лично встречаться с ними ему пришлось впервые.
— Сотня, приготовиться к атаке! — прогремел у края пустыря голос старшего лейтенанта. — Вперед!
Из травы в паре десятков метров от леса поднялась пластунская цепь. Имитируя бросок гранаты, казаки взмахивали над головой рукой и с карабинами наперевес мчались к кустарнику. Бежали без криков, без «ура!», огромными прыжками, пригнувшись к земле. Делали по стремительному уколу штыком влево- вправо, с разбега грудью пробивали кусты и исчезали среди деревьев и густого подлеска.
— Сотня, стой! — прозвучал голос старшего лейтенанта. — На исходный рубеж — марш!
Из леса стали возвращаться казаки, не спеша брели по пустырю к месту у забора, откуда совсем недавно начинали на животах свой путь к лесу. Старший лейтенант встал к забору спиной, указал рукой направление построения и зычно скомандовал:
— Сотня! Повзводно в одну шеренгу — становись!
Казаки быстро выстроились, и он с неразлучной хворостиной в руке двинулся вдоль строя.
— Погано! Дюже погано! Ползете так, що вас под Тихорецкой слышно. Покуда к противнику подберетесь, он из вас сито сделает. Як же с вами Гитлера победить? У него половина Европы союзников и тьма солдат, а вас тилько неполная сотня… У него танки, пушки, самолеты, а у вас, тилько карабин, кинжал да гранаты. Значит, ваша сила — это умение и еще раз умение.
Старший лейтенант развернулся и двинулся в обратном направлении. И в это время мельком взглянул на Шевчука. Взгляд был мгновенным, но подполковник по достоинству оценил его: пытливый, настороженный, вряд ли он мог быть случайным. Шевчук моментально потерял к старшему лейтенанту интерес. «Ишь, говорун-нравоучитель… Увидел старшего офицера и красуется перед ним. Тоже мне, знаток Мольтке и победитель Гитлера. Что без тебя и твоей неполной сотни Красная Армия только делала бы?»
Подполковник хотел продолжить путь к будке с часовым, и тут ему под ребра уткнулись два штыка. Повернувшись, он увидел позади себя пару пластунов с нахмуренными, не сулящими ему в случае сопротивления ничего хорошего лицами. Тотчас старший лейтенант, перестав ходить перед строем, отбросил в сторону хворостину. Положил правую ладонь на кобуру пистолета и в сопровождении трех казаков с карабинами на изготовку быстро направился к Шевчуку.
— Документы! — отрывисто бросил он, останавливаясь против подполковника и протягивая к нему руку.
У Шевчука при себе было три разных документа с его фотографиями: стандартное офицерское удостоверение личности, удостоверение сотрудника Люблинской этапно-заградительной комендатуры с командировочным предписанием, объясняющим его появление в городке, и красная книжечка с надписью «Контрразведка «Смерш». Последнюю он показывал крайне редко, однако сейчас предъявил именно ее. Кто знает, что еще может выкинуть этот сверх меры подозрительный казачий офицер? Вдруг документов обычного армейского офицера ему покажется недостаточно, и он прикажет обыскать Шевчука, в результате чего обнаружит при нем целую «библиотеку» удостоверений и примет неизвестно за кого со всеми вытекающими из этого последствиями? Уж тогда остряки из Управления по адресу Шевчука языки почешут…
Казачий офицер спокойно взглянул на удостоверение и не проявил к нему ни малейшего интереса.
— Ну и що? — лениво спросил он, едва уловимым движением языка перебрасывая самокрутку из одного угла рта в другой.
— К капитану Дроботу. Он у себя? — вопросом на вопрос ответил Шевчук, догадываясь, чем закончится его разговор с сотником.
— Зараз узнаете, — безразлично ответил тот. — Сержант, проводишь его к капитану, — приказал он одному из пришедших с ним пластунов. — И гляди в оба… Щоб наш гость нигде не заблудился.
— Слушаюсь! — ответил сержант. Щелкнул затвором карабина и, указывая штыком в направлении будки с часовым, скомандовал Шевчуку: — Туда! И без шуток…
«Вот тебе и нагрянул как снег на голову, — усмехнулся подполковник, шагая к заводику. — Ничего, буду знать, как пялить глаза куда не следует. А казаки народ серьезный. С такими можно смело работать».
Капитана они застали в его кабинете, маленькой, с обшарпанными стенами и обсыпавшейся с потолка штукатуркой комнатенке. В углу — самодельный топчан, у окна — канцелярский стол, рядом с ним — две табуретки. На стене у стола — офицерская сумка, автомат, шинель.
— Благодарю, сержант, — сказал капитан, мельком взглянув на Шевчука и его конвоира, остановившихся у двери. — Можешь быть свободен.
Когда за сержантом захлопнулась дверь, он приложил ладонь к кубанке.
— Здравия желаю, товарищ подполковник. Рад, что навестили… После обеда сам собирался заскочить к вам.
— Поскольку меня знаете, капитан, представляться не буду. Перейдем сразу к делу.
Шевчук подошел к столу, без приглашения сел на табурет, снял и повесил рядом с хозяйской шинелью свою пилотку. Капитан, стоя у окна, молча за ним наблюдал. Шевчук тоже окинул его взглядом снизу вверх. Дробот был высок, худощав, заметно горбился. Глубоко запавшие глаза, нездоровая, с пергаментным отливом кожа на лице, ввалившиеся щеки… Густые усы, бледные губы, искривленные в углах то ли постоянно испытываемой Дроботом болью, то ли усмешкой, которую он не считал нужным скрывать от гостя.
— Поставленную задачу уяснили, капитан?
— Так точно… Ликвидация окопавшихся в окрестностях городка бандформирований УПА и оказание помощи оперативно-розыскным группам «Смерш», задействованным в этом районе. Подчиненный мне взвод разведки уже приступил к боевой работе.
— Конкретнее, капитан.
— Взвод разбит на шесть групп во главе с лучшими разведчиками, имеющими опыт боевых операций в горно-лесистой местности и знакомыми с тактикой действий подразделений УПА. Каждая группа усилена полувзводом пластунов, ручными пулеметами и занимается поисками схронов, бункеров, землянок и других бандукрытий…
Шевчук поморщился: разговор с капитаном явно не клеился. Одни общие слова, повторение азбучных истин, и ничего конкретного, нужного для дела. Сам виноват — тоже мне, начальник выискался: «Перейдем сразу к делу…», «Поставленную задачу уяснили?»
Неужели забыл, что главное в твоих взаимоотношениях с подчиненными — психологический контакт с ними? Даже если они прикомандированы к тебе на время… Посему, подполковник, срочно меняй климат в кабинете.
— Прости, капитан, что перебью, — тихо сказал Шевчук. — Все, что ты говоришь и делаешь, — правильно. Хочу лишь заострить внимание на следующем. Как думаешь, могли бы справиться с оуновцами и прочими бандитами войска охраны тыла фронта?
— Вполне. У них для этого достаточно и сил, и опыта.
