Девятнадцать кинжалов — сила! Всех берешь?
— Да. Может, поможешь отправить взвод на задание? Все-таки ты для них свой брат-кубанец, а я так, сбоку-припеку. А, капитан?
— Почему не помочь? С удовольствием. Это ты правильно рассудил, что вкупе со мной тебе действовать будет легче. Наш брат казак, чего греха таить, зачастую с норовом и чужого дядю своей любовью не жалует…
Несмотря на первый час ночи, никто из разведчиков не спал. Посреди большого дровяного сарая, служившего им казармой, стоял стол, на котором ярко горела керосиновая лампа. На краешке стола с трофейным аккордеоном в руках сидел сержант Юрко, вокруг него сгрудился десяток казаков. Остальные разведчики, слушая игру и пение сержанта, расположились на нарах.
Я иду не по нашей земле,
Просыпается хмурое утро.
Вспоминаешь ли ты обо мне…
Дробот приложил палец к губам дежурного, подскочившего с рапортом к появившимся в сарае офицерам, придержал за локоть шагнувшего от двери к столу Шевчука.
— Погоди. Нехай допоет.
Пусть другой вернется из огня,
Сбросит с плеч военные ремни.
Обними его ты, как меня,
Крепко, нежно полюби…
Сержант закончил петь, оторвал взгляд от сияющего перламутром аккордеона. Заметил стоящих у двери сарая офицеров, соскочил со стола.
— Здравия желаю, товарищ капитан, — весело обратился он к Дроботу, не удостаивая своим вниманием незнакомого офицера. — Зашли на огонек? Или тоже желаете приобщиться душой к искусству? Могу предложить мировую классику. К примеру, «Чардаш» знаменитого маэстро Монти.
— В следующий раз, сержант, а сейчас нам придётся заняться другой музыкой. — Дробот отыскал глазами помощника командира взвода. — Боевая тревога, старшина!..
Через несколько минут от сарая уносились в ночь две полуторки. В кузове одной находились разведчики, которым под командованием старшины Вовка предстояло выйти наперерез мятежникам и своими активными действиями замедлить их продвижение к Красным Скалам. В другом грузовике отправлялась на задание группа Юрко, которой в случае необходимости следовало вступить в бой с противником в самих проходах и задержать его до прибытия пластунских сотен.
— Что теперь? — поинтересовался Дробот, когда гул автомобильных моторов растаял в темноте.
— Нужно немедленно поднимать комендантский батальон и высылать к проходам. Посоветуй, как лучше поступить: сразу начать трезвон по инстанциям, чтоб оттуда спустили коменданту необходимую директиву, или с ним можно договориться без лишней шумихи?
Говоря откровенно, Шевчук и попросил капитана сопровождать его к разведчикам, чтобы в нужный момент задать этот вопрос. Кто, как не Дробот, ближайший друг коменданта, мог дать ему правильный совет? Ход мыслей Шевчука, по-видимому, оказался понятным капитану, потому что он улыбнулся и подмигнул подполковнику:
— Здесь, друже, я ничем тебе помочь не могу. А совет мой таков: звонить по инстанциям никогда не поздно. Так що поначалу постарайся договориться с Серенко по-хорошему. Ступай в комендатуру, а я зараз шепну Серенко кое-що по телефону…
— Твоя взяла, Виктор, — сказал капитан, отодвигая доску с шашками на середину стола. — Общий счет: три-три. Ничья.
— Может, еще одну? — предложил Серенко. — Контровую.
Капитан глянул на часы.
— Не поздновато?
— Последнюю.
— Придется, — с улыбкой вздохнул капитан. — Если начальник чего-то хочет, удел его заместителя подчиняться. Кстати, Виктор, почему ты в последнее время забросил шахматы и увлекся шашками? Ведь шахматы куда более умная игра.
— Так раньше думал и я. А недавно прочитал, что подобное мнение не что иное, как самое широко распространенное среди игроков-дилетантов заблуждение. Игра в шахматы из-за обилия и разной значимости фигур всего лишь сложнее, нежели игра в шашки, но нисколько не умнее. Недаром Ласкер говорил, что шашки — мать шахмат…
Раздавшийся звонок заставил Серенко замолчать и поднять трубку телефона.
— Комендант Серенко.
По мере того как майор слушал, его лицо все больше темнело. Вот он бросил в трубку отрывистое «да», положил ее на рычаг и посмотрел на капитана, начавшего расставлять на доске шашки.
— Отставить, замполит.
— Кто звонил? Что-нибудь стряслось?
— Полковник Ковальский. В одном из батальонов его дивизии аковскими агентами спровоцирован мятеж. Убиты все офицеры батальона, отказавшиеся примкнуть к мятежу, расстреляны восемнадцать схваченных жовнежей-коммунистов и два наших офицера-инструктора. Силами других батальонов полка мятеж подавлен, остатки мятежников около ста восьмидесяти человек прорвались в горы. Штабом дивизии и отделом службы информации организовано их преследование. Сейчас мятежники направляются в район Красных Скал, откуда через горные проходы намерены попасть в расположение аковской бригады Хлобуча. Полковник Ковальский просит меня оказать ему помощь. Более точные сведения о мятежниках он передаст чуть позже. Я ответил — да.
— Не рановато ответил?
Серенко внимательно посмотрел на замполита. Растягивая слова, чуть ли не по слогам сказал:
— Думаю, что нет. Мятежники всего в нескольких километрах от Красных Скал. И если мы не закупорим быстро тамошние горные проходы, они уйдут к Хлобучу. Это поставит крест на мирных переговорах, которые народное правительство ведет со здешними аковцами. То, что мятежники найдут убежище в бригаде Хлобуча — с согласия ее командования или вопреки ему, — автоматически поставит бригаду в ряды врагов новой власти. Значит, и наших… А моя обязанность — не позволить спровоцировать конфликт между бригадой Хлобуча и Красной Армией. Для этого мятежники не должны дойти до расположения бригады.
Замполит подошел к Серенко, положил ему на плечи ладони, с силой усадил в кресло. Придвинул к креслу стоявший у стены стул, сел на него, наклонился, заглянул в лицо майора.
— Виктор, я у тебя в батальоне уже полгода. По-моему, мы всегда понимали друг друга и находили общий язык. Причем в любых ситуациях, а они иногда бывали ой какие! Почему сейчас не хочешь быть со мной откровенным?
— Не понял.
— Нет, понял, — жестко сказал замполит. — А не понял, сейчас растолкую. Зачем ты начал распространяться о мятежниках и Хлобуче? Ведь я имел в виду совсем другое. Именно, твоё положение как коменданта. А ты ушел от ответа.
— И ты решил сделать это вместо меня?
— Я хочу взглянуть правде в лицо. Зачем валяешь дурака и лезешь под трибунал? Скажи, кто такой Ковальский? Умнейший мужик! Он что, не знает отданного тебе приказа: без распоряжения свыше не совать свой комендантский нос в польские дела? Знает не хуже твоего! Так какого черта он зовет тебя содействовать разжиганию нового очага гражданской войны? Не догадывается, что ты имеешь право помочь ему только с разрешения своего начальства?
Серенко расстегнул верхние пуговицы бешмета, провел рукой по шее и груди.
— За то, что говоришь правду в глаза, я тебя уважаю, Петро. Да и нам есть смысл потолковать начистоту. Ковальский сказал, что звонил моему начальству и ему ответили, что «сначала разберутся в обстановке, а потом примут надлежащие меры». Но когда там разберутся в обстановке, когда примут меры? Когда эти меры никому нужны не будут. И Ковальский обратился ко мне как к своей последней надежде… как
