Дубов.
— Благодарю за информацию. В комендатуре ведется учет всех посетителей, так что приметы госпожи Ковалевой позволят нам отыскать ее.
— В связи с этим позволю одно замечание. Насколько мне известно, свою деятельность вы строите в тесном контакте с польской военной контрразведкой и службой безопасности. Постарайтесь не привлекать их к поискам госпожи Ковалевой… Причина в том, что о ваших совместных с польскими коллегами мероприятиях быстро становится известно капитану Матушинському, а от него Штольце. Если не хотите провалить «игру» с госпожой Ковалевой в самом начале — а «игра» обещает быть весьма перспективной, — постарайтесь обойтись собственными силами.
— Приму ваш совет к сведению, — пообещал Шевчук.
— Теперь можно приступить к разговору о швабах, — сказал посетитель, беря из веера фотографий одну и поднося ее ближе к глазам. — Начнем с герра Курта Хейнемейера. Штандартенфюрер СС, кавалер Рыцарского креста, последнее место службы перед назначением в «Вервольф» — краковское гестапо…
«Он дважды назвал немцев швабами, — отметил Шевчук, — значит, это слово в его лексиконе не случайно. В нашей армии немцев чаще всего именуют фрицами или гансами, а швабы — я впервые услышал совсем недавно, в этом городке, от кубанских пластунов. Оказывается, кубанские казачьи части в 1914 году в своих первых боях на Западном фронте имели дело с кайзеровскими дивизиями, сформированными на территории Швабии, и с тех пор слово «шваб» стало для кубанцев равнозначно понятию «немец». Наверное, вы тоже из кубанцев, ваше благородие? А с учетом казачьего происхождения и возраста вы, пожалуй, войсковой старшина».
— Владимир Чумарзин, сын белогвардейского полковника, бывшего сослуживца Сухова по деникинсксй армии, — говорил посетитель, держа перед собой последнюю фотографию. — До войны студент Ягеллонского университета, затем партизан-людовец, потом боевик-аховец, в настоящее время состоит при Сухове в роли офицера без определенной должности. Доверием полковника не пользуется, поскольку рекомендован ему из ОУН лично Штольце; и Сухов подозревает, что Владимир Чумарзин является человеком немецкого СД или бандеровского СБ. Обычно используется Суховым как личный курьер, иногда выполняет его отдельные мелкие поручения при штабе аковской бригады и референте оуновской службы безпеки Шершне.
Посетитель бросил фотографию Чумарзина на стол поверх других, сложил их все в стопку. Перетасовал, словно карты в колоде, разложил, как они были первоначально, веером и подвинул к Шевчуку.
— Довольны состоявшимся заочным знакомством, подполковник? Если кто-либо из этих субъектов заслуживает особого внимания, готов ответить на ваши вопросы.
— Спасибо, войсковой старшина, — спокойно сказал Шевчук, — все ваши характеристики были исчерпывающими. Разрешите сделать одно предложение. Я — украинец, вы — кубанец, потомок запорожских казаков, то есть мы с вами почти земляки. Какие-либо служебные отношения нас не связывают. Может, нам лучше обращаться друг к другу по имени-отчеству.
Посетитель, не скрывая своего изумления, посмотрел на Шевчука, усмехнулся, трижды легонько хлопнул в ладоши.
— Браво, Зенон Иванович! Для вас прямо-таки не существует секретов. Принимаю ваше предложение. Называйте меня Яковом Филимоновичем… Хотите, могу тоже продемонстрировать свою проницательность?
— Ничего не имею против.
Войсковой старшина протянул руку к фотографиям, выбрал одну.
— Этот человек является вашим сотрудником или работает на вас. Правда?
Шевчук глянул на фотографию. Да, в умении преподносить сюрпризы войсковой старшина не уступал подполковнику нисколько: с фотографии на Шевчука смотрело лицо капитана Грызлова.
— Почему вы так думаете?
— Его разоблачили вы сами, Зенон Иванович. Из всей русской группы «Вервольфа» вы предъявили мне фотографии всего двух человек: полковника Сухова и Владимира Чумарзина. Откуда у вас фотография Сухова, удивления не вызывает — он слишком заметная фигура. Его фотографию вы могли получить благодаря своим связям в здешней русской колонии или через ваших людей в рядах ОУН и поляков-«лондонцев». Но кто такой Чумарзин? Никому не известный мальчишка, вошедший в состав русской группы несколько дней назад, и вдруг у вас появилась его фотография? Ответ один: фотографию Чумарзина или человека, работающего под его именем, вы показали мне сейчас для того, чтобы узнать, насколько удачно ему удалось внедриться в окружение полковника Сухова. Не так ли?
— У каждого факта может быть несколько объяснений.
— Конечно. Однако, Зенон Иванович, вы так и не ответили на мой вопрос: ваш человек Чумарзин или нет? Спрашиваю об этом не из праздного любопытства. Сухов считает Чумарзина соглядатаем Штольце или Шершня, и поэтому при первой возможности постарается от него избавиться. Что это значит, вам объяснять не требуется. Вполне возможно, приказ ликвидировать Чумарзина будет отдан мне лично или через меня. Согласитесь, что мои и ваши отношения вряд ли выиграют, если я отправлю на тот свет вашего сотрудника. И это вместо того, чтобы в случае опасности спасти его.
— Спасти?
Шевчук оторвал глаза от фотографии Грызлова и встретил холодный, внимательный взгляд войскового старшины.
— Что вас удивило, Зенон Иванович? Моя уверенность, что я снова скажусь рядом с Чумарзиным, то есть в компании полковника Сухова? Конечно, существует и другой способ обезопасить вашего человека: не выпустить меня из этого кабинета. Какой вариант вас больше устраивает: иметь меня как заместителя Сухова возле вашего человека или как арестанта возле себя?
Мысли Шевчука убыстрили бег, как совсем недавно в лесу перед строем боевиков четового Догуры. До разговора о Грызлове он даже не задумывался над тем, нужно ли арестовывать бывшего войскового старшину. Заместитель Сухова, добровольно явившийся в советскую контрразведку и, по сути дела, изъявивший желание сотрудничать с ней, мог принести гораздо больше пользы в логове «Вервольфа», чем в арестантской камере. Но имел ли Шевчук право отпустить его сейчас, когда под угрозу поставлена жизнь капитана? Где гарантия, что войсковой старшина, вернувшись к Сухову, не захочет выслужиться перед ним и не выдаст Грызлова? Не обязательно сегодня или завтра, а в момент, когда это будет для него выгодно? Но разве враг тот, кто по собственной воле пришел к тебе, чтобы предложить свою помощь в твоей работе? Однако если этот человек не враг, то кто он? Друг, единомышленник? Тоже нет…
А кем был для тебя генерал Дубов, когда ты встретился с ним в этом кабинете? А четовой Догура, когда вчера утром шагнул к тебе в лесу с рапортом? Они оба были бывшими врагами, понявшими правоту твоего дела и решившими начать новую жизнь, завоевав право на нее в борьбе с тем, чему вчера служили. Обманулся ли ты в них? Нет. Генерал, открыто признавший прежние заблуждения, расстрелян по приговору своих бывших товарищей. Четовой Догура, честно сражавшийся против своих вчерашних дружков по банде, лежит в госпитале, а восемь его боевиков навсегда остались в низине. Однако можно поверить и не ошибиться в ста человеках, а на сто первом… Ведь ты контрразведчик, подполковник, и твое первейшее оружие — бдительность и осторожность. Но кто скажет, где кончается бдительность и начинается перестраховка, кто объяснит, за какой чертой осторожность перерастает в трусость и желание избежать любого риска? И потом, разве твоё оружие только бдительность и осторожность? А профессиональное чутье, а доверие к человеку?
…Да, подполковник, тебе сейчас придется пойти на риск, но поступаешь ты так ради интересов дела. Точно так, как рискует на передовой солдат, поднимаясь в атаку.
— Я задал вам неразрешимую задачу, Зенон Иванович? — раздался насмешливый голос войскового старшины.
— Неразрешимых задач не бывает, Яков Филимонович, — спокойно ответил Шевчук. — Запомните пароль для связи с тем, кто известен вам как Владимир Чумарзин. «Не были ли вы знакомы с Виктором Яншиным»? Отзыв: «Был, но последний раз видел его полгода назад». Прошу вас, выходите на связь с Чумарзиным лишь при крайних обстоятельствах.
— Я сделаю это в одном из двух случаев: если получу важные сведения и буду лишен возможности
